Алексею было настолько надо узнать настоящего брата, что он соглашался даже на жутко смущающие его вещи. То и дело запинаясь о пышные эпитеты, он тщательно подбирал слова:

— «Прекрасная Жози, вы дрожите как тростинка на ветру, так, что ваши очаровательные (Алексей зажевал слово) готовы выскочить из явно тесного для такой прекрасной женщины корсажа! Позвольте мне, как истинному джентльмену, одолжить вам плащ! — Анри лихо подкручивал пышные усы и с пылом сорвал с себя плащ вместе с мундиром.

— Ах, — упала ему на крепкую грудь Жози, — моё тело коченеет, а сердце словно сковала обжигающе холодная корка льда».

Под пристальным взглядом Павла Алексей мрачно размышлял, откуда у замерзающей Жози столько сил на ахи. У него вот сил тогда почти не было. Скорее тело, пытаясь согреться, потрясывало изматывающей дрожью. Вероятно Жози не так замерзает, как хочет показать.

— А я, кстати, быстро закоченеть пытался? Я не помню.

Алексей чуть не подавился собственной слюной. Закрыл глаза и произнёс про себя краткую молитву. Похоже, ему следовало смириться с самого начала.

— Быстро. Лекари говорят, это тебя и спасло.

Перерыв в чтении казался почти спасительным. Алексей очень надеялся, что за переводом темы Павел совсем забудет про роман.

— М… Что челюсть не разнесло дальше?

— И что кровь быстро остановилась. Но меня волнуют последствия, которые ты получил из-за переохлаждения.

— Переживу. Так что там с грудями Жози, которые выскочили из корсажа? — он не собирается позволить Алексею сбиться с перевода. «Нет уж. Не уходи от чтения».

Пытавшийся незаметно убрать книжку подальше с глаз брата Алексей вздрогнул. Напустил на себя уверенный вид.

— Sauterai в отличии от sautai означает готовность к действию, а не его завершённость.

— Ну хорошо. Они не выскочили, но уже собрались, когда на помощь пришел Анри.

Алексей понял, что ему никуда не деться, и обречённо продолжил.

— «Мужественный Анри, в глазах которого плескалась предрассветная буря, сжал в объятиях Жози и горячо зашептал на очаровательное нежно-розовое ушко:

— Моя милая Жози, мне остаётся только согреть вас самым древним способом, что знал человек!

И благородно закрыв глаза, не дрогнув ни единым развитым мускулом, он переждал, пока Жози не обнажила тело и душу и не прижалась к его открытой груди. Жар опалил обоих».

Павел картинно обмахнулся взятой с тумбы газетой аки барышня японским веером. А роман-то при переводе Алексея заиграл новыми красками. Тот покосился на него, надеясь на помилование, но Павел только кивнул ему, чтобы он переводил дальше.

Помимо воли вспомнилось, как он сам лежал, прижавшись к чужому телу. Щёки стало жечь сильнее, хотя казалось, куда уж больше. Голос начал подводить и дрожать, описывая бурно разгорающуюся страсть. Он очень старался зацензурить как мог, но из-за этого получалось ещё хуже:

— «Рука Белокурой Жози юркой птичкой словно невзначай опустилась вниз. В глазах Анри набежали предрассветные тучи:

— Жози… — он перехватил нежную руку, благоухающую свежим бризом роз, осыпал незабвенными печатями поцелуев и прижимал к сердцу, в котором бурлила и кипела юная кровь.

Леди изогнулась и, оставляя ручку в медовом плену, сама наклонилась вниз, даря возлюбленному (Алексей сдвинул брови, встретив незнакомое слово, но решил оставить как есть) вдохновенный fellation.

— У вас поистине кошачий язычок, моя крошка, — только и смог выговорить Анри, пока тучи в его глазах извергались».

— Ого, а она времени не теряет! — Павел немного наклонился вперёд: — Тебе хоть одна девушка делала fellation?

В вопросе точно крылся какой-то подвох, Алексей чуял это, но выхода кроме правды не видел.

— Мне не знакомо это слово.

Ну конечно, ему следовало это предположить. Павел вздохнул.

— Тебе хоть одна девушка отсосала?

«Добьет это Алексея или не добьет, вот в чем вопрос», — подумал про себя.

Алексей мысленно разрывал книгу на мелкие клочки, поливал керосином, бросал горящую спичку в обрывки и с наслаждением смотрел, как она горит.

— Значит нет.

Пока Алексей не знал, куда деться от стыда, Павел продолжил:

— Что там Анри дальше? Кошачий язык… Скажет тоже. Он хоть раз кошачьи языки видел?

В голове у Алексея произошло осознание того, что именно он только что прочитал, только теперь к нему добавилось знание, какое действие означало неизвестное слово. Он отчаянно постарался сместить фокус с себя:

— А тебе?

— Что мне?

— Это… — Алексей не замечал, как сминает страницу, — ну… fellation…

На самом деле ему такое удовольствие не перепадало, и вообще с удовольствиями было негусто, но ронять свою репутацию не хотелось. Так что Павел многозначительно пожал плечами.

Алексей ненароком представил картину. Запунцовел и отвернулся, нахохлившись.

Павел вздохнул несильно. Подумалось, найдёт ли он в себе смелость предложить какой-нибудь не распутной девушке подобное… Ведь сквернословить и пошло шутить то смелость находил.

Послышался бой часов. Восемь ударов. Это часы Николаевских ванн отбивали время, разнося по округе весть, что час для зимы уже поздний. Алексей спешно начал собираться и постарался незаметно сунуть книжку в карман пальто.

— Мне нужно идти. Могу я зайти завтра?

— Да. Только книжку оставь, я на ночь почитаю ещё.

— Я вынужден показать её маменьке Елизаветы Михайловны — Анастасие Романовне.

— Это не ваша книга. Или вы в душе вор? — сказать у Павла вышло даже вежливо.

Алексей раздумывал о том, что, возможно, серьёзный разговор с Лизонькой поможет ему избежать дальнейших чтений.

— Я беспокоюсь о нравственном воспитании Елизаветы Михайловны.

— Об этом следует беспокоиться её родителям. Но если это прям спать не дает, тогда попросите эту книгу у неё. А не тихо уносите в кармане.

— Ты любишь такие книги, Павел?

— Да, — он грустно отметил про себя, что они по всей видимости скрашивают некоторые неудачи его жизни.

Повисло короткое молчание. Алексей молча протянул книгу обратно. Книжка явна стала потрёпанней после его рук, с истерзанными страничками и заломами от ногтей.

Павел взял книгу и посмотрел на Алексея:

— Скажу Елизавете, что она пострадала от твоих рук.

Алексей потерянно улыбнулся, отвесил лёгкий поклон и вышел.

Книга была убрана в тумбу, и Павел лёг спать. Сон пришёл быстро. Начавшиеся приятные сновидения с уступом и Жози перешли в кошмар с камнепадом и снегом. Он поворочался, во сне перевернулся на другой бок и, наконец, провалился в глубокий сон безо всяких сновидений.

А Алексей вместо того, чтобы вернуться в своё отделение, долго бродил по пустующим вечерним улицам Пятигорска и думал, думал, думал. Когда холод загнал его в палату, он натёр ногу мазью и лёг. И всю ночь ему снились кошки, лакомящиеся сметаной из блюдца, острые лезвия и быстро остывающее тело, которое он никак не мог согреть.

Глава 7. Приличная книжка

— Лиза, скажите, есть ли у вас совесть?

Лизонька резко крутанулась на месте и задрала подбородок, смело смотря на сидящего за столом Алексея.

— Есть.

— Тогда ответьте мне, зачем вы носите дурные книжки Павлу Кирилловичу?

— Они не дурные, — Лизонька даже топнула ногой. — Они про то, как люди умеют любить друг друга. А вы… вы, — она всплеснула руками, слов не хватало. — Вы страшный зануда.

С пера капнула капля и расплылась пятном по газетной бумаге, Алексей приподнял лист, чтобы, к сожалению, убедиться в том, что клякса прошла насквозь через всю стопку.

— Это не занудство, а воспитание, Лиза.

— Да что вы говорите? Помнится, пару лет назад и вам я давала эти книжки. А вы что? Только лепетали про не положено, да неприлично. А вот Павел Кириллович был очень рад. И попросил меня принести ещё. И я принесу. А если вы расскажите маменьке, то… то… — в голос послышались слёзы.

— Лиза, успокойтесь, я никому не скажу. Но будьте благоразумнее. Вы же умная девушка. А так и до беды недалеко.