- Я думал, что пять – это не много, в инструкции написано…

- А знаешь, что там ещё написано?! – перебил Лев эти жалкие оправдания. – Запрещено для детей!

Он принёс из гостиной тонометр, измерил мальчику давление. Восемьдесят на сорок. Плохо, очень плохо. Слава виновато следил за его действиями. Поймав его взгляд, Лев зло сказал:

- Если не обойдётся, я сделаю всё, чтобы тебя лишили родительских прав.

Лишь бы выжил. Лишь бы эти права не утратили силу сами по себе.

Он так злился, что был уверен: ни за что не станет его выгораживать. И всё-таки сделал всё, чтобы выгородить.

Ещё до приезда скорой заставил Славу одеться «нормально» – и впервые это означало не «серьёзно», а так, чтобы скрыть худобу. Пока Слава искал подходящую одежду, Лев раздраженно объяснял:

- Ты похож на наркомана. Если ты начнёшь там объяснять, что это произошло случайно, тебе никто не поверит. И прекрати трястись!

Если с худобой (которая сама по себе, впрочем, не так уж и подозрительна) ещё можно было что-то сделать, то с синяками под глазами, впалыми скулами, бегающим взглядом и дрожащими руками – едва ли. А уж если вспомнить, как нервно и дёргано стал разговаривать Слава – кого они пытались провести?

Было ясно: если Слава такой, как есть, поедет в больницу с Мики и будет рассказывать, что ребёнок случайно проглотил таблетки, врачи вызовут полицию прямо на месте. Кажется, у детских врачей даже есть такое правило: про всякие подозрительные ситуации докладывать. А уж у них ситуация очень подозрительная…

Лев чувствовал, что их мир хрупок, как никогда. Если не спасти Мики – Слава повторит. Если отобрать Мики – Слава повторит. А если спасти и вернуть Славе, каковы гарантии, что он снова не поднимется на крышу? В этой задаче не было правильного решения.

Пока Слава приводил себя в «нормальный» вид, Лев, прикинув в уме, куда могут отвезти Мики, перебирал в голове знакомых врачей. Но он знал только своих, с лечфака, а те, кто им нужен, были педиатрами…

Не придумав ничего лучше, он позвонил Ольге.

- У тебя есть знакомые в детской инфекционке?

Услышав в ответ «вроде бы есть», он осторожно заговорил с ней полуправдой: мол, есть у него друг, у которого тяжелая депрессия, и сын этого друга случайно проглотил транквилизаторы, сейчас они поедут в больницу, но о ситуации могут доложить в полицию, чего нельзя допустить, потому что они стоят на контроле в органах опеки в связи с недавним усыновлением, и мальчика заберут в детский дом (он не стал говорить, что есть бабушка) и «сама понимаешь, что ситуация идиотская, а друг нормальный, ему просто вылечится надо»

Ольге, конечно, вся эта затея не понравилась. Она сказала, что у многих дети случайно травятся медикаментами, но это не повод лишать кого-либо родительских прав.

- Они на контроле, – сдержанно повторил Лев. – Ребёнок усыновленный, за ним в опеке бдят.

- Что-то я прям не знаю, - сомневалась Ольга. – А ты этого друга хорошо знаешь? Точно там ничего такого?

- Это мой лучший друг, – заверил Лев. – Обещаю, я прослежу, чтобы этого больше не повторилось.

Он так хотел, чтобы Ольга услышала гораздо больше, чем он говорил на самом деле. Что-то вроде: он мой любимый мужчина и я буду воспитывать с ним этого ребёнка.

- Хорошо, - произнесла Ольга. – Как зовут ребёнка и отца? Я позвоню, предупрежу, что они… благонадежны.

Он с облегчением выдохнул, когда положил трубку. Хоть какая-то проблема решилась.

Через семь минут после вызова приехала реанимационная бригада, Лев велел Славе помалкивать и сам общался с врачами – то ли по этой причине, то ли из-за большего сходства со светленьким Мики, отцом называли именно Льва. Он и не возражал, пока следом за носилками в карету скорой помощи не проследовал Слава – тогда Лев ответил на вопросительный взгляд реанимационной медсестры: - Это отец. Но я тоже поеду, я друг семьи и… врач.

В больнице началось самое изматывающее. Никого не волновало его медицинское образование, адекватное мышление и понимание ситуации – все предпочитали разговаривать со Славой, который едва держался на ногах, но зато был «настоящим отцом». Льва, который ещё вчера был готов открещиваться это Мики, по-странному задевала такое положение дел: да чёрт с ним, с отцовством, он и не претендует, послушали бы только, что он говорит…

Но Слава вроде бы справлялся: объяснял, как договорились – таблетки его, он принимал их после утраты мамы Мики (перед дверьми больницы Лев говорил ему: «Так и скажи – «мама Мики», а не сестра, они решат, что жена и расчувствуются»), за ребёнком не уследил, вину признает и кается. Самого Мики, тем временем, увезли в реанимацию, и Лев с запоздалым ужасом понял, что его туда не пустят.

Но первые часы не пускали обоих. Они провели их рядом, на холодных металлических сидениях перед реанимационным блоком. Слава устало прислонился затылком к крашенной стене, вытянул ноги (до первого появления каталки в коридоре) и прикрыл глаза. Лев сидел, облокотившись на колени, и разглядывал геометрический рисунок на рваном линолеуме. Они молчали, будто и нечего обсуждать, но сказать хотелось многое – прямо противоположное друг другу.

Прости, что я тебя ударил.

Но ты это заслужил и, на самом деле, мне не жаль.

Я так на тебя разозлился, что мне показалось, я тебя даже ненавижу.

И в то же время я тебя люблю, иначе бы здесь не сидел.

На самом деле, я очень испугался.

Лучше отдай ребёнка бабушке.

Нет, так ты совсем загнёшься.

Как думаешь, с ним всё будет в порядке?

Из всего, о чём он думал, больше всего хотелось поговорить о последнем. Становилось понятно, почему Слава не хотел воспитывать Мики один – было бы просто невыносимо сидеть одному перед дверью реанимации. Хорошо, когда есть плечо, в которое можно уткнуться. Хорошо, когда кто-то вместе с тобой разделяет этот бессильный ужас. Хорошо, когда у кого-то можно спросить: «Как думаешь, с ним всё будет в порядке?» и он скажет: «Да», даже если это будет ложь. Вот почему вас должно быть двое.

Слава спросил первым:

- Что с ним теперь будет?

- Надеюсь, ничего страшного, - он повернул голову к Славе. – Что это вообще было?

Тот отвечал, не открывая глаз:

- Я не знаю…

- Сейчас ты вроде ничего.

- Не знаю, – повторил Слава почти шепотом. – Как будто это был не я.

- А в какой момент ты стал… ты?

- Когда ты спросил, что с Мики, - сразу ответил Слава. – Я тогда испугался и вернулся сам в себя.

У Льва его объяснение вызвало раздражительную усталость: ну, что за бред – «это был не я»? Так что угодно можно сделать, а потом сказать: «Это был не я». Очень удобно.

- Я не ел несколько дней, – вдруг признался Слава. – Только воду пил и кофе.

- Ахренеть, – выдохнул Лев. – Я же готовил!

- Да, но я не ел… Думаешь, это могло повлиять?

- Слава, ты больной на голову, – честно сказал Лев. – Ты вышел на крышу, потому что больной на голову. И не ешь, потому что больной на голову. Это всё разные следствия одного и того же.

Слава открыл глаза и посмотрел на Льва.

- Значит, я всё-таки псих.

- Без сомнений, - кивнул Лев.

- И что делать?

- К врачу пойдешь. Лично.

- Тогда Мики заберут.

- Хорошо, если будет кого забрать, - хмыкнул Лев.

Тогда Слава встревожился:

- Он умрёт?

Лев не хотел нагнетать обстановку, потому что и сам не на шутку нервничал, но получилось, что всё равно запугал обоих:

- Не знаю, Слава. Ты дал четырехлетнему ребёнку убойную дозу психотропных препаратов.

«А я всё равно тебя люблю». Та самая фраза, которой он успокаивал Славу, когда Юля заболела. Теперь Лев не мог вспомнить, когда говорил её последний раз. Может, надо было? Потому что это правда.

Ты кричишь на меня, а я всё равно тебя люблю.

Ты поднимаешься на крышу, а я всё равно тебя люблю.