Он прикрыл глаза, концентрируясь на распирающем чувстве внутри – как же это круто, и почти не больно, может, только слегка, а Власовский всё время жаловался: больно, больно… Врал, как обычно.

Он слышал, как щелкнула крышка тюбика, как давление ослабло, и замер, в ожидании, когда оно повторится. Приоткрыл глаза, увидел Славу, который наклоняется к нему, чтобы поцеловать в губы. Лев обнял его за плечи, целуя, Слава подхватил его за бедра, внутри на мгновение стало пусто, а потом снова – приятно задавило, проникая в его тело, но как-то не так – сильнее, заполняя всё и сразу, давя со всех сторон, приятно и болезненно одновременно.

- Это что-то другое, - сказал Лев, обрывая поцелуй.

- Немного другое, - согласился Слава, опираясь руками на матрас рядом с его головой.

Лев растерянно посмотрел на его руки: если обе здесь, то там…

Ахренеть.

Новые, незнакомые ощущения заполняли его c каждым Славиным движением – а Слава именно двигался, а не толкался – очень медленно, очень осторожно, и что-то в нём то сладко сжималось, то разжималось. Хотелось быстрее, но, когда он начинал двигать бедрами навстречу, появлялась боль, и Слава тут же замедлял его: - Тш-ш-ш, - произносил он на ухо. – Это как-нибудь в другой раз.

Он посмотрел Славе в глаза, а Слава посмотрел на него, и Лев подумал: как он жил без этого раньше? В смысле, не без члена в заднице (хотя и без этого тоже – глупое упущение), а без такой близости с ним, без чувства абсолютного доверия и принятия. Он ещё никогда, как в ту минуту, не чувствовал себя таким любимым, таким нужным, таким желанным – и это сквозило во всём, даже в том, как Слава время от времени опускал руку на его бедро, придерживая.

Половой акт… Что за дурацкое название? Тот, кто его придумал, наверное, никогда не занимался настоящим сексом. То, что происходило между ними, было актом любви. Актом доверия.

Он перестал стесняться, с легкостью поддаваясь любым Славиным действиям: раздвигал ноги шире, позволял закинуть их на плечи и даже… Даже почти стонал. Да, почти. Потому что это всё-таки не к лицу, если прям совсем уж стонать. Но чуть-чуть, он решил, можно.

- Ты можешь ускориться, если хочешь, - прошептал Лев.

Слава покачал головой:

- Больно будет.

- Я знаю, что хочется ускориться, - с пониманием произнёс он.

Слава ничего ему не ответил и остался в том же плавном темпе, что и был.

Лев хорошо помнил, что чувствуется на его месте: помнил, как сложно было себя контролировать, как хотелось впечатать Якова в кровать, а тот ныл, что ему больно, замедляя скорость секса до черепашьего, и это раздражало. Теперь он понимал, что был плохим партнёром для Якова. И радовался, что сейчас на месте Якова он сам, а не Слава. Он бы не был таким аккуратным, он бы всё превратил в неловкое воспоминание. И всё-таки… Всё-таки на этом месте он чувствует себя куда лучше, чем на том.

Хорошо, что он не понял этого раньше.

Хорошо, что не сделал этого со случайным парнем, подвернувшимся от скуки.

Хорошо, что сейчас с ним был именно Слава.

Больше не в силах терпеть, Лев просунул руку между их животами, к члену, и, несколько раз проведя по стволу, сжал его у основания, мягко приближая оргазм, который, накатывая, сначала перекрыл дыхание на полустоне, а потом пробил всё тело обжигающим разрядом. Он с надрывом задышал, чувствуя, как брызгает сперма на живот, пачкая и его, и Славу, и как бесстыдно сокращаются мышцы вокруг члена, усиливая оргазм.

Он откинулся на подушку, мокрый от пота, а Слава, подавшись назад, с некоторой растерянностью посмотрел на следы семени и удивленно спросил:

- Ты что, кончил?

Лев невольно рассмеялся от его интонаций.

- Что за вопрос? Как будто мы Достоевского читали.

- То есть… - выдохнул Слава. – Тебе понравилось?

- Да, - искренне ответил Лев. – Да, очень.

Слава подался вперед, и Лев почувствовал, как член внутри него тоже болезненно толкнулся.

- Вытащи, - попросил он.

- Извини.

Слава вышел из него, и Лев, глядя на его эрекцию, испытал укол вины за свой поспешный оргазм. Предложил, садясь на постели и подвигаясь ближе:

- Давай я.

Слава кивнул, и Лев, обхватив одной рукой Славу за талию, а второй – за член, прижал его к себе, и, целуя губы, шею, чуть прикрытые веки, помог дойти до оргазма вторым.

(Но покрывало, конечно, придётся потом постирать)

Слава обессиленно лег на постель, дыша, как марафонец. Лев, дотянувшись до тумбочки, вытащил из верхнего ящика салфетки, вытер руки от Славиной спермы, потом живот – от своей, потом Славин живот – тоже от своей, а потом прильнул к нему, укладываясь рядом.

- Как тебе? – спросил он, целуя Славу в волосы.

- Капец, – тяжело дышал тот. – Аж покурить захотелось, а я никогда не курил.

- Это хорошая оценка? – посмеялся Лев.

- Это ахуенная оценка, – Слава, вытянув руку, приобнял его за плечи. – Всё время хотел сказать, что люблю тебя, но не мог подобрать момент.

- Для таких слов любой момент подходящий, – заметил Лев.

- Тогда я люблю тебя.

- А я люблю тебя, - ответил он, целуя тотчас возникшую ямочку на щеке. И, опережая Славин порыв, первым протянул ладонь: – Ты не забыл? Дай пять.

- На, – Слава хлопнул сверху своей ладонью. И, переходя на шутливо-напускной тон, сказал: – Приятно было провести с вами время, сударь, извольте откланяться в душ.

- Только быстро, - попросил Лев. – Я тоже хочу.

- Я всегда быстро!

- Ага, как начнёшь себе что-нибудь брить, так всё.

Слава, засмеявшись, убрал руку с его плеча и, перекатившись, встал с кровати.

Лев, проводив его взглядом, оглядел смятую постель, дотянулся до тюбика со смазкой, закрыл его и подумал: «Вот это да».

Лев и Слава [66-67]

В ту ночь он так и не заснул: смотрел в одну точку – туда, где в полумраке блестели оставленные на тумбочке кольца – снова и снова воспроизводя в памяти сцены лучшего секса в своей жизни. Ему даже казалось, что он ревнует себя-настоящего к себе-прошлому: вот бы отмотать время назад и пережить всё ещё раз.

Когда стало рассветать, Лев осторожно, чтобы не разбудить, выбрался из Славиных объятий и сел на кровати, спустив ноги на пол. Сна не было ни в одном глазу: не зная, чем себя занять, он склонился над тумбочкой и пересчитал Славины кольца. Девять. Раньше их было восемь – на все пальцы, кроме больших, по одному. Стало интересно: сможет ли он найти новое?

Раньше он обращал на них внимание только мельком: например, когда они смотрели фильмы, обнявшись на диване, и он полулежал на Славиной груди, облокотившись на плечо затылком, а Слава держал руку на его груди, и он разглядывал кольца при тусклом свете телевизора. Он удивился, как хорошо их узнаёт теперь – все, кроме одного, самого толстого, с гравировкой с внутренней стороны: «Нормальность — это асфальтированная дорога: по ней удобно идти, но цветы на ней не растут». С внешней стороны кольца была миниатюрная версия картины Ван Гога «Звездная ночь». Лев был уверен, что не видел этого кольца раньше – он бы запомнил такое яркое, выделяющееся на фоне остальных.

«Наверное, Юля подарила, — подумал он. – Или мама… Хотя мама – вряд ли. Мама бы не стала поощрять в нём ненормальность»

И следующая мысль перебила предыдущую: нет, не Юля. С Юлей он разговаривал про подарки – специально, чтобы не повториться – и она сказала, что отведет Славу в салон, уши прокалывать. Он ещё тогда спросил, мол, что за бред, то есть, он спросил помягче, потому что хотел нравиться членам Славиной семьи, он спросил: «Зачем?», а она сказала, что Слава давно хотел, но мама не разрешала, а теперь, раз восемнадцать, можно и сделать. Лев не стал ей говорить, что этот её «подарок» всё только усугубляет в Славином внешнем виде – сдержался. Но сейчас это неважно! Важно то, что ни про какое кольцо она не говорила…

«Может, забыла?»

«Нет, просто это подарила не она»

«А кто тогда?»