Только несколько седых прядей в волосах.

– Более подробно я смогу дать оценку после вскрытия, – отчитался Нойманн полицейскому инспектору, присутствовавшему на месте преступления, – но я думаю, что мы имеем дело с действием того же отравляющего вещества.

Этой версии пожилой ученый придерживался во всех официальных разговорах со своими товарищами из полиции и другими судебными медиками. Версии, для которой он даже не потрудился синтезировать неплохой, крайне незаметный яд, который мог отвлечь внимание этих ищеек от истинной причины смерти несчастных.

Причины, которая, вероятнее всего, имеет голос нежный, словно пение сирен посреди туманного моря и носит блестящее платье из серебристой ткани. Причины, о которой Франц незаметно для себя стал думать слишком много, куда больше, чем требовалось для следствия.

От цепкого внимания Герберта и его ученика, конечно же, не укрылись початая бутылка приличного вина и пара пустых бокалов на прикроватном столике. Момент гибели этой жертвы разделил кто-то, с кем приятно было также разделить и романтический ужин. Женщина.

Та самая женщина.

Франц думал о ней, чтобы отвлечься от крайне неприятного процесса вскрытия, которое также Нойманн взялся провести самостоятельно. Конечно, в обществе своего неизменного помощника, которого всюду таскал за собой к большому неодобрению многих сотрудников полицейского управления. Но Герберта слишком уважали, чтобы спорить с ним.

Францу не нравилось смотреть на трупы и куда меньше нравилось изучать их внутренности. На фронте он вдоволь навидался выпущенных наружу кишок и прочих органов, и едва ли горел желанием наслаждаться этой картиной каждый день. Но Нойманн взял его с собой с каким-то мстительным удовольствием, чтобы лишний раз напомнить, что его воспитанник сам в свое время выбрал этот путь и отправился медиком на передовую, вместо того, чтобы закончить учебу в университете и спокойно отсидеться в тылу.

Когда они остались одни в прохладном, подвальном помещении морга, Герберт наконец-то решился заговорить.

– Как продвигается расследование? – пожилой немец отложил в сторону скальпель и стянул с рук окровавленные перчатки. За непродолжительный отрезок времени он успел уже получить подтверждения для всех своих предположений и быстро потерял интерес к мертвому телу на металлическом столе.

– Медленно, – буркнул Франц, не поднимая взгляда от отчета, который заполнял. Он знал, что сейчас опекун буравит его взглядом, не менее острым, чем скальпель, которым он орудовал пол часа назад, стараясь вскрыть уже не ткани человеческого тела, а потаенные уголки души своего воспитанника.

– Ммм?

– Я проверил нескольких подозреваемых, но они… – мужчина остановился, чтобы не наделать ошибок в тексте и украдкой глянул в сторону Герберта, – не те, кого мы ищем.

– Совсем никого интересного? – продолжил напирать Нойманн, и от его прессинга Францу неминуемо захотелось пойти в оборону. Он злился. Но не на старика и его проницательность, а на себя за каждый вечер в кабаре «Зеленый фонарь».

– Есть одна девушка, – нехотя выдал он.

– Отлично, – просиял пожилой ученый, – ведь мы с вероятностью в восемьдесят пять процентов ищем именно женщину. Женщину с крайне четким мотивом.

– Она скрывает свою настоящую личность, – поделился Франц и тут же пожалел об этом, словно только что выдал чужой секрет, доверенный ему добровольно, а не выторгованный у другого сыщика.

Это не укрылось от пристального взгляда Нойманна под которым мужчина начинал чувствовать себя крайне неуютно. Как нашкодивший ребенок о шалости которого стало известно строгому родителю.

– Будь осторожен, – предостерег его старик, постукивая длинными пальцами по краю металлического стола, – не спугни ее. Ты же понимаешь, что она нужна нам живой?

Франц кивнул без особого восторга и невольно посмотрел на распластанного перед ними мертвого человека со вскрытой грудной клеткой. Он совершенно не хотел об этом думать, но в голову полезли мерзкие, неудобные мысли и образы.

Как Нойманн с удовольствием также распнет на своих лабораторных столах полученный в руки ценный экземпляр, чтобы изучать его всеми возможными методами, лишь бы только докопаться до желанного секрета бессмертия их вида. Ведь с этим новым полученным образцом его не будут связывать сентиментальные чувства, как с названым сыном, с которым он временами был не менее жесток, разумеется, исключительно в научных целях. Что станет с этой прекрасной бабочкой, когда ее насадят на булавку и станут разглядывать под лупой?

Хотел ли он такой судьбы для Фройляйн Леманн?

Был ли у Франца выбор?

Из-за всех этих поганых мыслей он чудовищно напился тем же вечером в «Зеленом фонаре», куда ноги уже сами несли мужчину с наступлением темноты. Дрейфуя на волнах нежного, чарующего голоса, Франц опрокидывал в себя стопки шпанса одну за другой, безнадежно сбившись со счета.

Ближе к окончанию выступления в мутном мареве кабака перед ним образовалась гладко выбритая физиономия рыжеволосого детектива. Вильгельм Ланге окинул деловитым взглядом количество пустой посуды перед своим товарищем и самодовольно хмыкнул.

– Мне крайне любопытно на какой службе позволительно пить при исполнении, – нудно протянул рыжий.

– На секретной, – буркнул Франц, которого присутствие этого человека нервировало и в куда более трезвом состоянии.

– Тогда вам, должно быть, известно, что у нас новое тело, – продолжил наступать Ланге. Тело. Не жертва. Для этого рыжего прохвоста нет особенной разницы, о чем он совершенно не стеснялся сообщить. Впрочем, Франца то тоже не особенно должна была волновать эта терминология.

– Известно.

Вильгельм перевел взгляд блеклых голубых глаз на сцену и нехорошо ухмыльнулся. Франц это заметил даже сквозь пелену алкогольного опьянения и невольно напрягся.

Леманн как раз завершила очередную композицию и театрально кланялась публике, купаясь в свете софитов и сиянии своей серебристой брони. Или чешуи.

– Допелась птичка, – ехидно сказал рыжий детектив, продолжая смотреть в сторону певицы, – вчера ее видели уходящей вместе с погибшим.

Нет-нет-нет.

Идиотка.

Неосторожная, глупая дура.

Что ты наделала?

Франц изо всех сил сосредоточился, стараясь придать своему перекошенному от этих новостей лицу куда более невозмутимый вид. И успел сделать это как раз к тому моменту, как детектив обернулся в его сторону.

Шестеренки у Франца в мозгу мучительно заскрипели и, прежде, чем он успел навести хоть какой-то порядок в мыслях и придумать вменяемый ответ, он выдал:

– Не хочется вас расстраивать, гер Ланге, но эту ночь Леманн провела со мной.

– Надо же? – рыжий детектив был действительно ошарашен и не удержался от шпильки в адрес собеседника, – а мне казалось, что она отвергала все ваши ухаживания.

– Набивала себе цену, – как мог беззаботно проговорил он и подозвал официанта, чтобы заказать себе еще добавки, – а я, как видите, пока жив.

– Странно, – протянул Вильгельм, слегка склонив голову на бок и что-то прикидывая в уме. Вероятно, не будь Франц так безбожно пьян, он бы обратил внимание на цепкий, недоверчивый взгляд своего соседа по столу, но его куда больше увлекала новая рюмка шнапса на столе.

– И вы готовы дать показания?

Черт.

Она не достанется Нойманну, если ее арестуют, сгноят в полицейских застенках или расстреляют. Так Франц сказал себе, чтобы оправдаться перед собственной совестью. Потому что был не самый подходящий момент для того, чтобы даже мысленно признаться в том, что и отдать ее чокнутому ученому ему совершенно не хотелось.

Она слишком хрупкая и красивая. Сияющая своим серебром. Сладкоголосая. Убийца она или нет. Вампирша или обычный человек, случайно оказавшийся втянутым в это.

– Конечно, – ответил после затянувшейся паузы Франц и поспешил ретироваться, – извините.

Только поднявшись с места, он в полной мере ощутил масштабы катастрофы и количество употребленного алкоголя: удерживать вертикальное положение в пространстве оказалось той еще задачкой. Но откладывать этот разговор мужчина был не намерен, поэтому с трудом балансируя на ватных ногах, врезаясь в людей и стены по пути, он отправился к гримерным и забарабанил в комнату с криво написанной фамилией Леманн.