Инспектор пообещал, и в тот же вечер двое молодых и здоровых ребят с крепкими нервами отправились патрулировать Друри-лейн и Хай-стрит.

Неизвестно, что на самом деле произошло с ними в ночи, но ранним утром первые прохожие обнаружили их в полубезумном состоянии. Крепкие молодые люди, ещё вчера такие отважные и благоразумные, превратились в самых настоящих неврастеников и могли лишь бессвязно бормотать о том, что всю ночь были свидетелями бесчинств демонов, что земля под ними разверзлась, и им довелось лицезреть древнее как само время божество, а потом их речи и вовсе стали нечеловеческими; из глоток их исторгались одни только неудобоваримые звуки.

Моррису было очень жаль, что такое несчастье приключилось с его подчинёнными. Эти двое, несомненно, проведут недели в лечебнице для умалишённых, прежде чем смогут вернуться в нормальное состояние. Дабы более никто не пострадал, инспектор решил самостоятельно разобраться с этим делом и в эту же ночь отправился в одиночестве отмерять шагами Друри-лейн и Хай-стрит, на пересечении которых находилась церковь Святого Духа. И он не позабыл взять с собой пистолет на всякий случай.

Заброшенное здание казалось абсолютно пустым и безжизненным. Моррис знал, что церковь закрыта уже два года по причине разрушений и трещин в несущих стенах.

До полуночи ничего не происходило. Немногочисленные прохожие спешили по домам, а потом ещё почти два часа улицы оставались пустынны и тихи. Моррис уже собирался приписать ночные шумы разыгравшемуся воображению суеверных жителей, а гибель собаки и безумства двух своих коллег несчастному случаю, как вдруг первые мурашки пробежали по его коже. Ему стало казаться (или то происходило на самом деле), что из подвального помещения доносятся непонятные звуки, пробирающие до дрожи. Чем ближе он подходил к церковной ограде, тем сильнее ему становилось не по себе. Сперва это было какое-то смутное беспокойство, потом всё нарастающая тревога, и вот уже безотчётный страх овладел им.

Моррис выхватил пистолет, но дальше двинуться не смог – неподвижность сковала его члены. Ему казалось, что нечто ужасное находится прямо за его спиной, и через минуту борьбы с самим собой он всё-таки с трудом обернулся, однако улица по-прежнему была пуста. А затем вдруг он начал ощущать подземные толчки, точно земля вот-вот готова была разверзнуться и поглотить его. Инспектор побежал прочь так быстро, как только был способен бежать. Всё ему чудилось, что за ним гоняться демоны ада, вырвавшиеся из-под земли.

Он отступал в панике, которая не поддавалась объяснению.

В ушах бешеным стуком раздавались удары сердца, а Моррис всё мчался вперёд с такой скоростью, что ему позавидовала бы любая собака. Он и сам не знал, куда бежит, это ноги стремились унести хозяина как можно дальше от того, что поселилось в стенах старой заброшенной церкви.

Только оказавшись у себя дома, инспектор смог как следует всё обдумать, ибо хладнокровие и пытливый живой ум вернулись к нему. Он не верил в сверхъестественное, предпочитая всему научное объяснение.

– Если человек не может чего-то постичь, это не значит, что тут задействовано сверхъестественное, – любил повторять он. – С каждым веком научное развитие всё ускоряется, и в недалёком будущем у человечества появятся ответы на все вопросы.

Моррис был твёрдо уверен – в церкви Святого Духа происходит нечто противозаконное, и бесконтрольный страх всего лишь последствие этих действий. Он решил отдохнуть, а утром позвонить своего лучшему другу, профессору Мискатоникского университета.

Когда на следующий день инспектор пришёл на работу, звонок другу вылетел у него из головы. Некий жилец дома по Друри-лейн заявился в участок с доказательством, что в пустующей церкви поселились черти.

Этот человек был изобретателем-любителем. Он снимал комнату и мансардное помещение, которое оборудовал под мастерскую, в доме, окна которого располагались почти напротив церкви. Недавно он сконструировал разновидность фонографа с дистанционным управлением и теперь собирался продемонстрировать всем то, что ему удалось записать. Вчера вечером он предусмотрительно спрятал свой прибор в кустах у ограды, а сам засел в засаде у окна в своей комнате. Он видел инспектора, совершающего обход, и включил запись прибора при первых же признаках смутной ночной тревоги, не подвергая при этом себя явной опасности. Время записи было ограничено размером пластинки, поэтому ему не пришлось отключать фонограф и сражаться с сильным страхом. Поутру он спокойно забрал своё чудо-изобретение и обнаружил, что тот записал некоторые звуки, раздающиеся из чрева святой обители.

Изобретатель вынул из коробочки и показал всем тонкую пластинку с записью на целлулоиде, вставил её в свой аппарат и опустил лапку с мембраной.

Большую часть записи составляли неразборчивые шумы, а то, что можно было различить, несомненно являлось какой-то омерзительной музыкой, причём, в чём именно заключалось её омерзительность, никто бы не смог объяснить. Звуки эти лишь отдалённо напоминали органную музыку из церковных месс. В конце записи вполне отчётливо прозвучали песнопения, но никто из присутствующих не знал, что означают эти богомерзкие завывания и к какому языку они принадлежат.

Инспектор попросил разрешения прослушать пластинку ещё раз и записал на бумаге те слова, которые, как он думал, ему удалось разобрать.

Вот, что у него получилось:

– Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху вгах’нагл фхтагн.

Эта буквенная абракадабра ни у кого не вызвала никаких ассоциаций. Только Моррису слово Ктулху показалось знакомым. Возможно, о Ктулху когда-то упоминал его лучший друг Говард Крофт, профессор семитских языков Мискатоникского университета и один из лучших в мире специалистов по древним надписям, а также большой любитель редких книг по оккультизму. Инспектор вспомнил, что собирался ему позвонить, и решил приступить к этому делу незамедлительно.

Говард снял трубку после двенадцатого гудка. Обычно это означало, что он занят важным и любопытным переводом и не спешит оторваться, чтобы подойти к телефону.

– Да?

Профессор был обладателем резкого голоса, хотя внешность его была типично профессорской: невероятно худ, высок, бледен и с торчащими в разные стороны в полном беспорядке волосами. Он был очень рассеян, однако необычайно умён и самоотвержен, был готов спасти целый мир в любую минуту в одиночку, если понадобится, за что его так ценил инспектор. Говарда и Морриса объединяли долгие годы крепкой мужской дружбы (иногда перерастающей в некий героизм, когда один из них находился в опасности), несмотря на все их различия как внешние, так и профессиональные. Вместе они смотрелись как день и ночь, как лёд и пламя, шоколад и молоко, но всегда действовали как одна команда и в случае чего приходили друг другу на выручку.

– Это Моррис. Говард, мне требуется твоя помощь.

– Как срочно? Видишь ли, я занят сборами в антарктическую экспедицию. Я куда-то положил очки, уже весь дом обыскал, а всё никак найти не могу.

Рассеянность профессора могла проявляться по несколько раз на дню.

– Посмотри в книгах на столе, – посоветовал друг. – Наверняка, ты опять заложил очками нужное место, – он знал, такое часто случалось.

– Ага, нашлись, благодарю. Так что ты хотел?

– Нам необходимо увидеться как можно скорее. Сегодня?

– Сегодня я занят. Завтра.

И он бросил трубку. Любитель древних книг всю жизнь был таким, сколько Моррис его знал – слишком поглощён своими занятиями и погружён в исследования, чтобы придавать значение простой вежливости и манерам, но в душе и на деле достойнейший из людей и верный товарищ, о котором только можно мечтать.

Тогда инспектор решил, пока за окном царит солнечный приятный день, наведаться в церковь Святого Духа. Возможно, ему повезёт, и он сможет разобраться с проблемой ночных шумов и обнаружить источник прочих безобразий. Он отобрал людей для небольшого отряда и лично стал в его главе.

Они долго искали того человека, у которого могли быть ключи от ворот церковной ограды и входной двери самого здания. Не сразу выяснилось, что им является старик-сторож собора Архангела Михаила за два квартала от данного места. Было неясно, каким образом кто-либо вообще мог попасть внутрь церкви Святого Духа, тем более что ни амбарные замки, ни цепи не были повреждены. Моррис не без дрожи вошёл первым, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям – но безотчётной тревоги как не бывало. При свете дня это была самая обыкновенная заброшенная церковь.