— Конечно.

Илиана обвила его шею руками, приникла к губам. Жадно, словно лань в засуху. Он вздрогнул и прижал женщину к себе.

— Почему? — тихо спросила она.

— Мне не нравится, как тебя меняет корона.

— Я становлюсь злой? Тёмной?

— Да.

— Хорошо. Я буду доброй. И ты меня будешь любить ещё сильнее?

— Да.

— И мы будем жить только вдвоём?

— Втроём.

Она непонимающе посмотрела на мужчину.

— И кто же будет третьим? Сорнячок?

— Бертран, — устало напомнил тот. — Наш сын.

— Ах… да.

Королева потянула его за руку, и Румпель опустился в кресло. Женщина опустилась рядом с креслом на пол, положила голову на его колени и посмотрела снизу-вверх.

— Ты всегда был рядом, — прошептала нежно. — Всегда. Когда был юным пажом, когда я была глупой девчонкой…

— Ты не была глупой.

— Я была глупой. Слабой глупой девчонкой. Я позволила надавить на себя и выдать замуж за того, кого ненавидела. Но ты не бросил меня. Ты помог мне свергнуть мужа. Ты всегда был рядом. И любил меня…

— Илиана… — Румпель попробовал встать, но женщина уткнулась в его живот.

— Подожди — прошептала мягко. — Ты помнишь нашу первую ночь? Ты помнишь, как ты меня целовал?

— Что… ты… делаешь? — прохрипел он.

По его лицу скатилась струйка пота, а за ней поползла другая. Губы побелели.

— Наш сын… Твой сын, Румпель. Я же видела, как ты иногда смотришь на него… Я родила его, хотя надо было бы выкинуть. Но это был твой сын… Помнишь ту ночь? Анри был на охоте…

— Илиана… что ты наделала…

— Я? Ничего, мой милый. Когда-то я очень любила тебя.

Она встала, наблюдая, как побелевший мужчина заваливается набок, теряя сознание.

— А ты меня предал, милый.

* * *

Румпель раскрыл глаза и попытался сесть. Не получилось. Руки словно разрезала дикая боль.

Каменная клетка. Узкое окно. Кровавая лужа на неровных плитах пола. А нет, всего лишь отблески заката. Запястья и лодыжки обжигает металл оков, от них — раны на коже.

— Не пытайся снять их магией, — промурлыкала Илиана, сидевшая в кресле с высокой узкой спинкой напротив пленника. — Это антимагические оковы.

Он скосил взгляд и увидел собственную руку, почти прибитую к стене тяжёлой цепью. Перевёл глаза на любимую женщину.

— Что это значит?

— Ничего, — она снова усмехнулась, в чёрных глазах сияли отсветы пламени факела, — кроме того, что я никому никогда не прощу предательства. Даже тебе.

Королева встала, подошла и концом гибкого стека подняла мужчине голову. Прищурилась:

— Молчишь? Нечего возразить? А напрасно. Умоляй. Клянись. Вдруг — помилую.

— Илиана, — хрипло прорычал Румпель. — Ты сошла с ума. Без меня ты останешься одна. Против королевства. И против того, что…

Она рассмеялась и носком сапожка ударила его между ног, а затем наотмашь хлестнула стеком по лицу. Пленник дёрнулся, глухо зарычал, до крови закусил губу.

— Ты меня предал, Румпель, — просвистела женщина зло. — Между мной и девчонкой, похожей на меня, но помоложе, ты выбрал её. Скажи мне, она трахается лучше? М-м? А что, если ты перестанешь быть мужчиной, мой милый друг? Если тебя кастрировать и подарить ей, м? В качестве игрушки?

— Я выбрал тебя.

— Лжёшь. Я видела, как вы целовались!

Румпель закрыл глаза. По щекам его ходили желваки, ноздри раздувались, но мужчина всё ещё пытался держать себя в руках.

— Ты никогда раньше не подглядывала за мной, — прохрипел он и слизнул кровь с губ.

— Потому что верила. Напрасно, видимо.

Он пронзил её мрачным взглядом:

— И кто же раскрыл тебе глаза, девочка?

Новый удар по лицу стал ему ответом. Новое глухое рычание пленника.

— Я — не девочка. Я — королева! Ты отпустил её! Их! Ты знал, что она бросила мне вызов! Угрожала мне, мерзавка. Ты отпустил и Анри! Решил избавиться от надоевшей любовницы⁈ Вот только я — королева.

— Отпустил, верно. Так как зовут твоего советчика, моя королева?

— У меня нет советчиков. Я не нуждаюсь ни в чьих советах. Тебя станут пытать огнём и железом, Румпель, и ты будешь не тигром рычать, а блеять тоненько, словно барашек на вертеле.

— Барашки на вертеле уже молчат.

Илиана зашипела, а потом горько рассмеялась:

— Как же я тебя любила! И эту силу и… твою вечную мрачность. Таинственность. И твой проницательный ум. Даже когда ты был совсем мальчишкой, казалось, что ты знаешь что-то такое, чего не знают остальные. Но всё это… всё это оказалось лишь маской. Стоило юной прелестнице растопырить перед тобой ножки, и ты сразу…

Она опустилась рядом с ним на колени, провела пальцем по кровоточащей ране на щеке, потом лизнула её. Её глаза, чёрные, точно ночь, оказались совсем рядом.

— Прости, — прошептала жалобно. — Я причинила тебе боль… Ты был мне другом, когда других друзей не было. Ты был мне… всем, Румпель. Всем. Почему всё пошло не так? Почему ты меня разлюбил? За что? За что ты так со мной?

Он всмотрелся в её лихорадочно блестящие глаза и криво усмехнулся. Лицо свела судорога боли.

— Я не перестал быть тебе другом. И не перестану.

— Но ты полюбил другую.

Румпель закрыл глаза и промолчал. Илиана всхлипнула. Заслонила руками лицо. Прошептала тонким голоском, и на миг словно стала маленькой, испуганной девочкой:

— Я стала старой, я…

— Ты стала злой, Илиана, — устало выдохнул Румпель.

— А она? Она — нет?

— Пока нет.

Илиана поднялась, отвернулась.

— Ты прав, — прошептала тихо, — я стала злой. А ты любишь добрых, да, Румпель? Ты — тот старый пёс, который всем кажется злым, но в глубине души добряк? Ты просто пожалел эту маленькую девочку и поэтому отпустил, да? Может, и мне примириться с мужем и… простить эту… как её… Сорнячок?

Румпель молчал. Илиана резко повернулась к нему и вдруг громко расхохоталась:

— Прощу. Обязательно прощу. После того как сожгу на королевской площади, разорву на части, привязав к четырём коням за руки и за ноги, размажу по земле магией. А потом непременно прощу. И стану доброй и хорошей. И тебя прощу. И Анри тоже прощу.

— Сколько можно хранить детские обиды, Илиана? Вы с Анри были детьми. Вы оба выросли.

Она зашипела, смеясь сквозь слёзы:

— Помириться с Анри? Обнять твою крошку? Что ещё придумаешь, милый?

Подошла и властно поцеловала его в губы. Он попытался отвернуться, но она впилась в лицо ногтями и повернула к себе. Провела языком по рассечённой губе пленника:

— И не надейся. Я их уничтожу. А тебя… тебя может и помилую. Ты слишком хорош в постели. Такими не разбрасываются. Будешь жить здесь. Пёс, прикованный к стене.

— Начни прямо сейчас, — прошептал он, не открывая глаз.

— Начать что?

— Миловать. Скажи, ты встречала Дезирэ? Кто подсказал тебе в нужный момент посмотреть в зеркало?

Она удивлённо уставилась на прикованного к стене любовника. Пожала плечами и фыркнула:

— Какая разница, милый? Главное, не кто подсказал, а что я увидела.

— Найди его. Твой настоящий враг — не Анри. И не девочки. И даже не я. Твой враг — Дезирэ.

— О нет, нет, — рассмеялась королева и встала. — Мой враг — ты. Ты, Румпель. Давший мне присягу и великую магическую клятву. И нарушивший их. Но я победила своего врага. А сейчас мне пора. Не скучай: я ненадолго. Только за палачом схожу и сразу вернусь.

Дверь хлопнула. Румпель рванулся, словно верил, что может порвать заколдованный металл. Не смог. Повис на руках, зарычал бессильно и зло, закрыл глаза и погрузился в себя.

Мир рассыпался, словно мозаика, и невозможно было собрать воедино то, что разбилось на множество мелких осколков. Одно противоречило другому, а всё в целом было просто нереально.

Что-то ускользало от его внимания. Что-то очень-очень важное. Что-то, способное разом ответить на все дикие вопросы и сделать нереальность реальной. И для того, чтобы разгадать это всё, нужно было хотя бы на миг допустить, что невозможное — возможно. Просто потому, что иначе…