Annotation

Я — Шиповничек, принцесса, заколдованная злой ведьмой на сто лет сна. И однажды, как было обещано, прекрасный принц поцеловал и разбудил меня, но... Во-первых, он не прекрасный. Во-вторых, он просто нахал. А его паж... О! Пажа вообще хочется придушить. В-третьих, моего королевства давно нет: его раскололи на три части, над каждой из которых — свой монарх.

Но мой жених уверен: мы всех их победим, уничтожим злую ведьму и её коварного любовника-колдуна, вернём мне корону и...

... и, может быть тогда я перестану видеть странные и неприятные сны, в которых я — лишь девочка-простолюдинка?

В этом романе найдутся ответы на многие загадки из прошлых томов... Но не сразу.

Подъём, спящая красавица!

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Дополнение 1

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Дополнение 2

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Дополнение 3

Глава 21

Глава 22

Дополнение 4

Глава 23

Дополнение 5

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Дополнение 6

Эпилог

Примечания: пасхалки, отсылки и т.п. (спойлеры к предыдущим книгам)

Подъём, спящая красавица!

Глава 1

Не упади, Шиповничек!

Солнце золотилось в его волосах, ветер ласкал их невидимыми пальцами. Я украдкой посматривала на смуглое зеленоглазое лицо друга и чуть улыбалась, покусывая травинку. А потом проследила за безмятежным взглядом. Небесные овечки бегали по своему голубому лугу, белые и пушистые. Как всегда. И что он в них находит?

— Я вчера видела зеркало, — похвасталась я, прижмурив глаза. — Настоящее. У торговца. Я так просила отца купить! Совсем маленькое… А он сказал: «Это слишком дорого, Кэт. Даже если продам тебя, не куплю. Ты не стоишь столько, сколько стоит это зеркало».

Обычно друг всегда смеялся, когда я передразнивала жирный голос батюшки. Но не сегодня. Сегодня он впал в мечтательность и, кажется, вовсе меня не слышал. Я ударила его в плечо. Он вскрикнул:

— Ай!

— Мне скучно.

— Хочешь, я сыграю для тебя?

Он всё же обернулся. В его глазах плескалось травяное море. Как же это красиво! Ни у кого в деревне нет таких зелёных глаз. И таких медных волос! Я отвела взгляд, встала и одёрнула юбку, надула губы:

— Нет. Не люблю дудки. Я хочу зеркало. Большое. Большое-большое. С пясть. Чтобы можно было увидеть своё лицо.

— Зачем? — удивился он и сел.

Ну наконец-то не пялится в свои облака!

— Чтобы увидеть своё лицо! — выкрикнула я обиженно.

Он что, тупой?

— Я понял, Кэт. А — зачем?

— Чтобы знать: хорошенькая я или нет. Вот сын мельника сказал, что я прям курочка. А я не знаю. Может, я не красивая совсем? Может, я уродина? Как тут поймёшь?

— Ты красивая, — осторожно возразил он.

— Какого цвета у меня глаза?

— Коричневые. Тёмные, как… смородина.

— Смородина не коричневая! А волосы?

Да, волосы я, конечно, и сама могла увидела. Вот только мне хотелось, чтобы сказал он. Друг пожал плечами. Костлявыми и узкими. Тряхнул головой, и шапка волос рассыпалась по плечам. Досадливо поморщился, подобрал шнурок, стянул волосы в хвост.

— Коричневые, — проворчал хмуро.

Я чуть не расплакалась. Вскинула голову, закусив губу.

— Коричневые, — передразнила зло. — Для тебя всё — коричневое. Я замуж выхожу.

И тут он действительно удивился:

— Ты же маленькая совсем? Ведь ещё даже обряда конфирмации не было…

— Первая кровь уже была, — фыркнула я. — Значит, могу рожать.

Вышло грубо. И неприлично совсем. Но я была так зла!

— Какая кровь?

Мы вдвоём оглянулись на проснувшегося Жака. Мальчишка щурился от яркого солнца, его круглая, выпачканная ягодами мордаха некрасиво морщилась. Верхняя ярко-малиновая пухлая губа задралась, обнажая крупные щербатые зубы. Старший брат наклонился и щёлкнул его по носу:

— Тебе рано это знать, Щегол. Иди вон, посмотри, все ли овцы на месте.

Тот бросил сердитый взгляд на меня. Жак ревновал брата ко мне со страшной силой, постоянно крутился рядом с нами и надоедал вопросами и болтовнёй.

— А, вы про течку, — неприятно рассмеялся Щегол, подтянул штаны и, наклонив голову набок, в упор уставился на меня насмешливо-злым взглядом, кольцо каштановых волос упало на узкие глаза. — Как у сук…

— Ещё слово, и я тебе врежу, — предупредил старший брат, сдвинув брови.

Тёмно-медные, как канделябры в старом храме. Как же мне хотелось коснуться их дуг пальцем! Жак выпятил нижнюю губу, захлопал глазами цвета гнилых яблок и невинно заныл:

— А чё я сказал-то? Она сама…

— Щегол! А ну брысь! А то дрын возьму.

И, дождавшись, когда младший уберётся, обернулся ко мне.

— Зачем, Кэт? За кого?

Я пожала плечами, фыркнула:

— За сына мельника. А что? У него уже усы растут. Он высокий, красивый. И богатый. А ещё он меня любит. И папенька велит.

И друг испугался! Схватил меня за руку:

— Не иди за него, Кэт! Вальжан — скволыга тот ещё… И дядька его от эля помер. А ещё он младших обижает. На прошлый Божий день у Эллен леденец отобрал.

— Она вредная. Я бы тоже у неё отобрала.

— Кэт… Она маленькая. Ему и до пояса не достаёт.

Мне стало досадно. Причём тут Эллен? Вечно он всех вокруг жалеет. Всех, но не меня! Я отвернулась, сломала прут ивы и хлестнула молодую траву.

— Он мне зеркало купит, — буркнула, обдирая листья с ветки. — Если любит, значит, купит. Если купит, то выйду за него.

— Кэт, я тебе друг, ты же знаешь. Послушай…

Друг. Что-то злое и рыдательное стукнуло в грудь Ещё не хватает разреветься прямо здесь! Захотелось подхватить юбки и убежать, куда глаза глядят. Или ударить. Вот, ударить лучше. Коленкой в пах.

— Ты мне не друг. Ты дурак. Деревенский дурачок-пастушок.

Он дёрнулся. То ли от моих слов, то ли от брошенного взгляда сверху-вниз (я была его на полголовы выше).

— Кэт…

Мне стало приятно от той боли, которая зазвучала в моём имени. Гордо вскинув голову, я стряхнула травинки с верхней юбки, отвернулась и зашагала в деревню. Через двенадцать шагов обернулась и через плечо посмотрела в его опрокинутое лицо. Выразительно вздёрнула бровь:

— Я выйду замуж за того, кто купит мне зеркало. Или ни за кого.

И пусть отец хоть до смерти забьёт! Хоть изломает о мою спину всю окрестную иву. Умру, но слово сдержу. Я шла и шла прочь от отары, пиная нежную траву. Глотала злые слёзы, не вытирая их. Всё равно заметить некому.

Наш заливной луг на самой излучине Луары ещё месяц назад был затоплен водой. Ветер шелестел в ивах, весеннее солнце пекло, неугомонные птицы голосили. Колокол покосившейся церквушки пробил два часа, и я перекрестилась.

— Прости меня, мой Иисус, — прошептала боязливо, — я согрешила. Но я поставлю тебе свечку. Честно. И деве Катарине — тоже.

Надо бы и Деве Марии, но её я боялась: деревянные глаза Пречистой всегда смотрели так праведно-сурово, что эту статую я предпочитала обходить стороной. Да и Иисус — мужчина, а мужчина всегда охотнее простит женщину, чем другая женщина. Ой, я, кажется, снова согрешила! Я зажмурилась и поднесла пальцы ко лбу…

— Принцесса, подъём!

Мои веки дрогнули и распахнулись. Светлое пятно лица надо мной. Тёмные глаза. Я заморгала. Это был сон? Удивительно-реалистичный.

— Ну же, красавица. Давай руку.

— Кто вы? — прошептала я, зябко передёрнув плечами, приподнялась, облокотилась о постель.

Высокие готические своды. Косые разноцветные лучи на каменном полу. Кованная кровать с нежно-зелёным балдахином. И мужчина. Волосы светлые, как лён, на затылке топорщатся хохолком. А глаза — весёлые, насмешливые. Тёмные. Вишнёвый плащ, кожаный дублет с бархатными вставками цвета бычьей крови.