Он отпустил дверь.

- Человек, которого ты не любила, - сказал он, но его голос утратил свою горячность.

Она скривила губы.

- Это правда. Я ни капельки его не любила. Я была мошенницей.

Ее собственный мрачный смех удивил ее саму.

- Это действительно ужасно, теперь, когда я начинаю думать об этом, - ведь я даже не справилась с мошенничеством должным образом. Я оказалась одураченной, не так ли? Прождав в церкви три часа, я была так уверена, что он появится...

Выражение его лица смягчилось. Но ей совсем не понравился этот новый облик.

- Не смейте меня жалеть! В конце концов, если вы говорите правду, то это вы виконт. В таком случае, вам лучше беречь свою добродетель. В конце концов, я жадная, коварная шлюха! Возможно, тот вчерашний поцелуй был первым шагом в моем плане соблазнения! Возможно, вам лучше запирать дверь на ночь, чтобы я не вошла и не изнасиловала вас!

При этих словах он отступил назад, громко выдохнув.

- Мисс Томас...

Его нелепая официальность стала последней каплей.

- О, уходите, - сказала она и захлопнула дверь.

* * *

До него дошло, что он был ослом.

Спенс не совсем понимал причины, по которым он был ослом, и он не хотел слишком тщательно проверять свое убеждение. Но когда он стоял в коридоре, уставившись на невыразительную поверхность ее закрытой двери, он без тени сомнения понял, что он был ослом самого низкого и жалкого сорта.

Тем не менее, его мозг лихорадочно искал альтернативы. Она лгала о своем работодателе. Какой-то неизвестный сообщник - злодей, который сговорился с ней, чтобы обмануть Чарльза, - нанес ей эти синяки.

Черт возьми, насколько он знал, даже Пеннипакер могла быть ее сообщницей.

Он поморщился от своих же мыслей.

Ладно, он в это не верил.

Он даже поверил, что она говорила правду о Пеннипакер. Очевидно, эта женщина была жестокой гарпией. И он что-нибудь предпримет по этому поводу, как только вернется в Англию. Такое насилие заслуживает наказания, которое он и назначит.

Это не означало, что Аманда говорила правду о том, как она заполучила кольцо его кузена.

Но если она украла его у Чарльза только для того, чтобы отдать, то это делало ее самой добросердечной воровкой в истории.

Что ж, он полагал, что воровка может быть мягкосердечной. Но это не делало ее менее преступной.

Но, безусловно, из-за этого ему было труднее... не обращать на нее внимание.

Когда он повернулся и направился по коридору к своей каюте, ему стало совершенно ясно одно: он не может прикоснуться к ней снова. Не тогда, когда один-единственный горячий поцелуй так основательно помутил его рассудок.

Боже, но ему не нравилось это новое представление о себе: сбитый с толку, разочарованный, искушаемый. Он не был таким человеком. Он был суровым. Он был решительным. Он правил твердой рукой; он был добрым, когда доброта приносила пользу, и жестоким, когда это не помогало.

Но он никогда не поддавался искушению.

Вопреки голосу разума в его голове, который убеждал его держаться от нее на расстоянии.

Его так и подмывало развернуться и постучать в ее дверь - выломать ее, если она не ответит, - чтобы он мог извиниться перед ней.

И поцеловать ее снова.

И сделать гораздо больше, чем это. Кровать в ее новой каюте была достаточно большой для этого.

Он открыл дверь в свою каюту и застонал. Эта кровать была еще больше.

Какой от этого вред? Роман на корабле... разве это не своего рода традиция?

Верно. Вероятность, что это случится, конечно же, так высока. Аманда Томас не произвела на него впечатления искушенной в жизни женщины, которая ухватилась бы за такое предложение. Он не настолько безрассуден, чтобы поставить свое состояние на то, что она девственница, но он не сомневался в ее добродетели. Она не была похожа на женщину, склонную к мимолетным интрижкам.

Значит, никакого соблазнения на борту корабля.

И если он хотел сохранить рассудок, то это означало, что и прикасаться к ней больше нельзя.

Он упал на кровать и закрыл глаза. Всевышний, молился он, даруй мне милосердие: позволь капитану побить свой собственный рекорд.

ГЛАВА 8

На пароходе была настоящая столовая, в которой Аманда завтракала в одиночестве, в то время как вокруг нее оживленно болтали разодетые туристы. Она старалась не обращать внимания на любопытные и сочувственные взгляды, а также на менее доброжелательные взгляды со стороны группы матрон справа от нее.

И все же реакция была удручающе красноречивой. До того, как она начала работать у миссис Пеннипакер, ее одинокие выходы на публику часто сопровождались доброжелательными расспросами о местонахождении родителей. Но всего за один год она превратилась в новую категорию людей. Теперь она получала не доброе отношение, а жалость и недоверие, так как она была женщиной без сопровождения.

Она допивала свой последний глоток кофе, когда мгновенная тишина привлекла ее внимание к двери.

Неужели Риптон планировал свое драматичное появление? Она не думала, что это было так. Когда он вошел в помещение, справа и слева послышались перешептывания, причем со стороны матрон они звучали явно непристойно. Даже прихрамывая, он привлекал восхищенные взгляды.

Ему не стоило так улыбаться, когда он шел, - легкой улыбкой, как будто он размышлял о какой-то порочной тайне. Если бы он перестал улыбаться, возможно, все вернулись бы к своим трапезам. Но с таким выражением лица он больше всего походил на романтического злодея, одного из тех пиратов или разбойников с большой дороги, которые фигурируют в бесчисленных мелодраматических романах. Его одежда, безусловно, не имела отношения к его привлекательности, поскольку на нем был черный костюм простого покроя, ничем не примечательный, за исключением того, что он подчеркивал фигуру, которая была выше, стройнее и шире в плечах, чем у большинства.

Он выглядел не только потрясающе красиво, но и... дорого. Даже в лохмотьях он, вероятно, выглядел бы дорого. Он излучал непринужденную элегантность, которую невозможно было приобрести. Это было врожденное качество. Даже простой узел его белого шейного платка каким-то образом подчеркивал смелый изгиб его свежевыбритого подбородка.

Слева от нее джентльмен отложил книгу, чтобы изучить Риптона, а затем незаметно поправил свой богато украшенный шейный платок, как будто сожалея о сложности узла.

Аманда с кислой улыбкой уставилась в свою тарелку с недоеденными яйцами.

- Почему вы улыбаетесь? - спросил Риптон, усаживаясь напротив нее. Казалось, он совершенно не замечал жадных взглядов, которые на него бросали.

- Из-за вас, - сказала она. - Женщины перешептываются, а мужчины внезапно чувствуют себя неполноценными. Не думаю, что приятно иметь такой эффект на других людей.

Он приподнял бровь, беря булочку из корзинки с хлебом, стоявшей перед ней.

- Я уж точно не оказываю такой эффект на людей, - сказал он.

- Ой? А какой оказываете?

Он взял нож с ее тарелки - даже не спросив ее разрешения! - и начал намазывать хлеб маслом.

- Вы имеете в виду, что я внушаю другим людям? Я надеюсь, уважение. Доброжелательность? И иногда, - он улыбнулся, - немного страха, что порой бывает очень полезно.

Она фыркнула.

- Я помню, как вы побледнели, когда мы впервые встретились.

- Смягчающие обстоятельства.

- Я помню, как вы довольно драматично молили меня о пощаде.

- Я никогда этого не делала!

Или делала?

- Кроме того, вы угрожали утопить меня!

Он отложил нож, одарив ее довольной улыбкой.

- Ну, и, как я уже сказал, у страха есть свои преимущества.

Она придержала свой ответ, пока проходивший мимо официант наливал ему чай. Затем она спросила: