Аню обогнала «скорая», визжа сиреной, за ней вторая. Впереди, за перекрестком, в небо лез столб черного, заметного на вечернем небе дыма. Улица выпрямилась, Аня увидела у здания с флагом – мэрия? администрация? – чадный костер, целиком заглотивший легковушку. Дым полз по стене, облизывал окна, вспучивал рамы. Загорелось недавно, толпа еще не сбежалась, и Аня, завороженная, стояла метрах в пяти от огня. Жар ложился ей на щеки, согревал лоб, плескался отсветами на ладонях. Сделала шаг – и ее дернул за плечо, отпихнул спасатель в желтой каске. Попятилась к толпе, светившей огоньками телефонов; перед ними натянули тревожную, красно-белую ленту, перекрыли дорогу. Женщина в бархатном спортивном костюме снимала всё на мобильный, сопровождая потоком речи на сербском громким, как у спортивного комментатора, голосом. Аня прислушалась, ничего не поняла. Спасатели поливали и поливали пожар из шлангов, но огонь уже обглодал легковушку до остова. Повалил светлый, белесый дым. Четверо в касках долго примеривались осмотреть машину под капотом. Кто-то сказал по-русски: «Чувак, пойдем уже, там, наверное, бомба».

В соседнем переулке, куда Аня свернула вслед за русскими, было на удивление мирно. Желтела терраса кафаны, парочка сидела за винной бочкой, приспособленной под столик. Вспомнился тот мужчина с набережной: почему они не обменялись номерами? Потянуло зайти, взять что-нибудь выпить, но дома Ялта, небось, обскулилась под дверью, пора было ее вывести. Руслан, когда объявила, как назвала собаку, спросил: «Почему не Москва?».

При мысли, что ее кто-то ждет дома, Аня прибавила шагу.

Когда впереди показались река и Бранков, не сразу сообразила, что не так. По мосту в центр города, по всем шести полосам, вместо машин текли люди. Аня и не знала, что в Белграде столько народу. Мелькали транспаранты, кто-то хрипел в мегафон. Аня дошла до полицейских машин, не то перекрывавших путь демонстрации, не то встречавших ее. Гладколицые высокие парни в черной форме стояли компанией, курили, перебрасываясь шуточками. Встала за ними, раздумывая, как перейти на ту сторону. По набережной до другого моста, Газелы, – час топать, да и кто знает, вдруг и там толпа.

Демонстрация надвинулась. Проплыл транспарант с портретом интеллигентного брюнета в очках и подписью на сербском: «УБИЦА».

К Ане подошел полицейский, потребовал «ай-ди» и «бели картон». Проблеяла по-английски, что не носит с собой документов. Тогда он без спроса дернул из ее рук книгу. Как и она в автобусе, открыл наугад, долго смотрел в страницы. У Ани такое бывало с сербской кириллицей: слова написаны понятно, а суть не ясна.

– Рускиня? – захлопнул книгу так, что запахло библиотекой.

Аня кивнула. Демонстрация оплывала кордон с мигалками.

Полицейский ухватил переплет, потряс страницами над мостовой, – и передал Ане:

– Айде.

Иди. Это она поняла: так сербы торопили в парке своих собак.

Встала на узкий тротуар Бранкова моста, надеясь, что как-нибудь просочится против течения. Немного продвинулась, прижимаясь к перилам. Вдруг раздался выстрел и еще один: над мостом взлетел салют, кто-то запалил снаряд на набережной. Искры ослепили. У женщины в толпе задымился капюшон. По нему захлопали рукавами и ладонями. Потом началась драка. Трещали стёкла полицейских машин, из центра с сиренами летело подкрепление. Ане на ногу осел какой-то толстяк. Поднимая его, утерла пот со лба, увидела кровь на руках. Толстяк разбил губу, но, схватив какую-то бутылку с мостовой, вскочил, ринулся вперед. Аню теснили сербы, кричавшие, топавшие. Бранков мост мелко дрожал под тысячами ног. Демонстрации не было видно конца и края.

Черный Дунай, сливавшийся под мостом с Савой и уносящий ее за Калемегдан, казался прибежищем порядка. Мира. За рекой виднелся темный парк, и где-то там, вдали, были дом и Ялта, сидевшая под дверью.

Аня снова принялась протискиваться, задела плечом блондинку в кожанке. Та отделилась от колонны, схватила за рукав:

– Ана, ты ранена?

– Нет.

– Щека в крови. Вытри, – блондинка протянула салфетку. – Я Драгана, работаю с Русланом. Айде, айде бре!

Драгана втянула Аню, водившую салфеткой по лицу, в центр колонны, объясняя на ходу, что это самое безопасное место. По краям могут выхватывать, арестовывать. Там чаще всего потасовки с полицией. Двигаясь в центре, они быстро пройдут мост.

– Да мне в другую сторону надо, в Новый Белград.

– Отсидишься пару часов и пойдешь.

Странная она, эта Драгана. Платиновая блондинка, красная помада, узкие джинсы – симпатичная даже, но скорее журналистка, чем женщина. То ли взгляд чересчур решительный, как у того толстяка, то ли…

– Давай направо.

Они незаметно отделились от колонны. Драгана поозиралась и зашагала спокойнее. На вопросы, куда они идут, отвечала: увидишь. «Улица Гаврилы Принципа», – Аня читала указатели, соображая, как, если что, бежать назад. Влившись в «Адмирала Гепрата», улица провела вдоль куполов знакомой церкви. Аня узнала Вознесенскую, поняла: Русский дом рядом, теперь не заблудится.

На «Князя Милоша» остановились у разбомбленного Генштаба, огороженного рабицей с растяжкой «Министарство одбране и Воjска Србиjи». Драгана приподняла полотно, юркнула в прореху, потянув за собой Аню. В здании пахло сырым цементом и холодом, где-то капала вода. Послышалось шуршание, Драгана мигнула наверх фонариком. В ответ прямо к ее ногам прилетел ключ. Поднимаясь по лестнице с торчащей арматурой и провалами на две ступени, Аня хваталась за покореженные перила. На четвертом этаже сквозь ту обгорелую воронку увидела улицу, услышала гул города, трескотню вертолетов где-то над крышей и дальний вой сирен. Закружилась голова.

– Не бойся. Это здание уже не рухнет.

– Демонстрация, наверное, кончилась, – Аня хотела идти назад, но Драгана всё поднималась.

На стене черным углем были начирканы черепа с костями, какие-то слова. Разобрала: «Косово».

– А чего вы бастуете? – спросила Аня.

– Много чего.

Поднялись еще на этаж. Стена тут была целая.

– Мы хотим, чтобы кое-кто ответил, – прошептала Драгана.

– За что?

– Не твое дело. За пропавших без вести, – Драгана ковыряла ключом в замке низкой металлической двери. – Давай телефон сюда.

Аня вынула телефон из кармана, посмотрела на черный экран.

– Он сел.

– Всё равно.

В комнате без окон – наверное, бывшей генштабовской кладовке, – еще четверо. На полу свеча, желтит им лица. Парень с перебитым кривым носом хватает Драгану за локоть, рычит ей на ухо, какая-то девчонка его оттаскивает. Еще два парня сидят тихо. Курят. Драгана показывает им Анин телефон и говорит что-то вроде: русская, не понимает по-сербски, ранена. Парень из тех, что курили, подходит, забирает у Ани книгу, как тот полицейский, но бережнее. Пробегает указательным пальцем содержание. Открывает «Палату № 6»:

– Ово jе истина.

Возвращает томик.

Аня садится на какой-то ящик, проклиная библиотеку Русского дома, куда записалась «с выигрыша» и Чехова, который всё кукловодит ее жизнь. Сербы в углу ругаются, пугая огонек свечи. Расстилают на полу какую-то бумажную карту, ручкой чертят стрелки. Аня понимает лишь отдельные слова. Они то и дело выплевывают: «Илыякады». Аня не знает, что это. Злее всех в споре оказалась девчонка лет двадцати, курчавая, тонконогая. По тому, как послушался, уступил ей кривоносый, отцепившись от Драганы, Аня поняла: младшая сестра. Смышленая, взрослая не по годам. У верзил всегда такие сёстры.

Кто был тот любитель Чехова – Аня не знала. А второго вспомнила: он в кубанке курил у Русского дома, когда готовили выставку.

Вдруг «кубанка» подскочил, задул свечу. Внизу послышался хохот, мужской и женский голоса, возня, потом стоны, чертыханья. Постукивание какого-то ящика, крики, зажимаемые ладонью, но отдававшиеся эхом в огромной пустоте здания. Вшестером они ждали еще минут десять, пока парочка закончит. Внизу о чем-то переговаривались, что-то искали, прыскали со смеху. Потом шаги удалились, стихли.