По ночам Поппи часто сидела у постели Жанны, читая ей книжки, взятые из стопок Нетты, или просто болтала с ней. Жанна была слишком слаба и отвечала только шепотом из боязни приступа кашля и пугающих кровотечений, но она смотрела на Поппи с такой благодарностью и привязанностью, что Поппи не выдерживала и отворачивалась, чтобы Жанна не увидела скорбь в ее глазах.

Лючи сновал туда-сюда по своей деревянной жердочке, сделанной из старой ручки от метлы, наклоняя головку набок и поглядывая на девушек с любопытством. Он подрастал, становился больше и сильнее, а когда он расправлял крылья, распушив красивые изумрудные и алые перья, чтобы согреться в выстуженной комнате, глаза Жанны искрились от восторга – и от лихорадки.

– Поппи, – хрипло выговаривал Лючи, – Поппи cara,[5] Поппи chérie,[6] Поппи дорогая…

И вопреки себе Жанна смеялась, и это снова вызывало кашель и кровь…

Когда в комнате становилось слишком холодно, Лючи забирался к Поппи под шаль, и, ощущая прижавшееся к ней маленькое тельце птички, Поппи чувствовала себя не такой одинокой.

По-весеннему весело сиявшее в ярко-голубом небе солнце в окне в первое ясное утро апреля было последним, что Жанна видела в своей жизни, прежде чем закрыла глаза и с легчайшим из вздохов умерла.

Нетта торопливо обходила квартал, собирая деньги на похороны, и потом вместе с плачущими уличными женщинами шла за катафалком, везшим дешевый сосновый гроб, провожая Жанну в церковь Святой Девы Марии.

Даже церковь была обветшалой, думала с отчаяньем Поппи, слушая панихиду; латунные канделябры давно не чистились, и не было цветов на алтаре.

– Бедная Жанна, – проговорила она скорбно, когда гроб опускали в промерзшую землю. – Как ужасно так кончить… как ничто.

– Ей повезло, что она умерла молодой, и мы смогли похоронить ее, – сказала с горечью Нетта.—

Большинство из нас кончат в могилах для нищих. И вот тогда они будут точно ничем.

На следующий день новая девушка поселилась в мансарде – она была даже моложе Жанны, лет шестнадцати или семнадцати. И тоже хорошенькая, думала Поппи, или могла бы быть хорошенькой, если бы не красилась так сильно и не носила такую одежду. Поппи вздохнула, потому что знала, какая участь ей уготована, если она будет зарабатывать на жизнь на улице.

У Нетты был особый «друг», морской капитан, который плавал на южных рейсах и каждые два месяца возвращался в Марсель, так же нетвердо стоя на ногах после долгого пребывания на палубе, словно был уже пьян. У капитана была жена в Шербурге и пассия в каждом порту, в который они заходили по пути, но Нетта занимала в его душе особое место, и он никогда не забывал привезти ей какой-нибудь подарок. Он был крупный, дородный и веселый, с лицом, больше исхлестанным непогодой, чем обожженным солнцем, и глазами, как голубые щели, потому что постоянно прищуривался на ветру.

Как только Нетта слышала, что «Марканд» должен прийти в порт, она одевалась в свое лучшее платье и взволнованно наблюдала, как большой корабль заходил в док, дожидаясь, когда капитан сойдет на берег и она бросится в его объятья.

Поппи не видела ее до тех пор, пока через три-четыре дня «Марканд» не уходил обратно в море. Тогда Нетта возвращалась с довольной улыбкой, и на ней было новое платье или прелестное ожерелье или кольцо. Со счастливым вздохом она говорила:

– Мужчины не все скверные, ты знаешь, Поппи. А когда они хороши… о-о-ох, они могут быть такими хорошими!

И со счастливым смешком она отправлялась в лавку ростовщика заложить свой подарок, и уж тогда для всех посетителей кафе «Виктор'з» бренди текло ручьем.

Но в очередной раз, когда «Марканд» зашел в порт, все было по-другому. Вместо того, чтобы, как обычно, исчезнуть на несколько дней, Нетта прибежала домой, взволнованно смеясь.

– Поппи, угадай, что я тебе скажу! – потребовала она. – Он предложил мне выйти за него замуж! Мне, лучшей шлюхе набережных Марселя, он предложил стать его женой!

– Но… а как же его жена? – спросила пораженная Поппи.

– Умерла, два месяца назад, – ответила Нетта беззаботно. – И у него нет детей. Он сказал, что единственное, о чем он думал, когда лежал на палубе под звездным небом юга, – это я. Нетта Фоске… скоро станет мадам капитаншей Жорж Нуаре! – О-о, Поппи! – Ее пухлый рот расплылся в победной улыбке. – Ты можешь в это поверить? Я… я жена капитана! И уважаемая замужняя женщина? И он такой хороший человек, – добавила она мягко.

Она выглядела такой счастливой, Поппи поцеловала и поздравила ее. И они отправились покупать подвенечное платье для свадьбы, которая должна была состояться двумя днями позже, и глядя на ее восторженное лицо, Поппи не могла заставить себя спросить, что же теперь будет с ней и Лючи.

– Конечно, ты останешься в моей комнате, – сказала ей Нетта на небольшой вечеринке в кафе «Виктор'з» накануне свадьбы. – Вот, возьми, – она сунула несколько банкнот в руку Поппи. – Здесь немного, но хватит, чтобы заплатить за комнату за несколько месяцев вперед, а так как ты еще стираешь и убираешь комнаты, ты сможешь прожить.

В глазах ее мелькнула тень сомнения, но Поппи храбро улыбнулась. Смех и гам в кафе, казалось, утихли, отодвинулись вдаль, когда она смотрела на своего единственного верного друга.

– Я так рада за тебя, Нетта, – прошептала она. – Я знаю – ты будешь счастлива.

– Мадам Жорж Нуаре, – счастливо вздохнула Нетта. – Я выиграла игру, Поппи.

Не было мужчины-шафера, который мог бы вести ее, и она шла к церкви Святой Девы Марии одна, Поппи следовала за ней. На бракосочетании присутствовали только она, которая был подружкой невесты, и первый помощник капитана. И Поппи смотрела, как Нетта, в новом дешевом свадебном платье из голубого китайского шелка, произносила свои обеты, и не могла не вспомнить с горечью об Энджел, о ее роскошном бракосочетании. Но, казалось, Нетта и капитан не нуждались в аккордах органной кантаты Баха и тысячах роз, в блеске свечей и аромате благовоний, чтобы сделать свое счастье более полным, и их обвенчали так же торжественно, как Энджел и Фелипе.

Редко кто из женщин их профессии мог выйти замуж, и подружки Нетты столпились у входа в церковь, чтобы осыпать пригоршнями риса и розовых лепестков сияющую чету. Нетта смеялась счастливым смехом, когда она и ее капитан поспешили назад на корабль, который должен был вечером сняться с якоря и отплыть в Кейптаун.

– Я вернусь через пару месяцев, – говорила она Поппи, обнимая ее. – Не наделай каких-нибудь глупостей в мое отсутствие, слышишь меня, Поппи?

И Поппи улыбалась и махала ей рукой, когда Нетта бросилась в объятия капитана и они уплыли на шлюпке, которую команда украсила цветами.

Этой ночью, когда Поппи осталась одна в опустевшей комнате, на ее лице не было улыбки. Неизвестность будущего опять всплыла перед Поппи, одиночество опять окутало ее, мрачное и безысходное, как ночь за окном.

Лючи взволнованно бегал взад-вперед по своей деревянной жердочке.

– Поппи, – сказал он. – Поппи cara, Поппи chérie. Поппи дорогая…

– О-о, Лючи! – воскликнула Поппи, полусмеясь, полуплача. – Господи! Конечно, ведь у меня по-прежнему есть ты.

Когда через три месяца «Марканд» снова зашел в порт, Нетта приплыла на шлюпке одна, и на ней было черное платье.

– Он умер, – сказала она плача Поппи, – умер четыре недели назад. Это была жаркая ночь, и мы были в постели; я была наверху – делала то, что ему больше всего нравится, – а потом он вдруг застонал и уставился на меня. Оказалось, он умер! Его похоронили в море – как адмирала.

Слезы заливали лицо Нетты, когда Поппи держала ее за руку, не зная, как утешить.

– Я знала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – плакала Нетта, ее всегда дерзкое лицо осунулось от долгих слез. – Проклятье этому ублюдку, почему ему вздумалось умереть на мне. Или подо мной! – добавила она со своей прежней знакомой усмешкой.