— Это сработало, — тихо прокомментировал он. Его отец был полностью предан его матери до самой своей смерти.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него, и ее лицо смягчилось от беспокойства. Она мягко сказала:

— Я слышала, что есть женщина, которая доставляет тебе хлопоты.

Он замер, не донеся стакан до губ. Гнев вспыхнул в нем.

— Жози сказала тебе, — пробормотал он. — Она не имела права.

— Ты расстроил ее.

Он виновато опустил плечи. В эти дни казалось, что он расстраивал каждую женщину в своей жизни. Он тяжело выдохнул.

— Я извинюсь перед ней утром.

— Это было бы любезно с твоей стороны, но я не думаю, что она хочет извинений так сильно, как знать, что с тобой все в порядке. Она беспокоится о тебе. — Она сочувственно помолчала. — И о Миранде.

Он уставился на свой бокал, медленно катая его между ладонями, наблюдая, как коньяк отливает золотисто-красным в свете камина.

— Нет причин для беспокойства.

— Хм.

Она поднесла свой бокал к губам, чтобы сделать пробный глоток.

— А мне кажется, что есть.

Он стиснул челюсти, обращая свой гнев на самого себя.

— Это была моя вина. Я позабочусь о том, чтобы Миранда была защищена. Я не позволю, чтобы ее наказали за мою ошибку.

— А ты, Себастьян? Она задумчиво провела кончиком пальца по краю своего бокала, искоса взглянув на него.

— Должен ли ты быть наказан за то, что посмел заботиться об этой девушке?

Он выдержал ее пристальный взгляд на мгновение, затем поднял глаза на портрет своего отца.

— Да.

Он допил остатки коньяк одним судорожным глотком, но в мире не было достаточно коньяка, чтобы притупить боль. Или облегчить чувство вины.

— Я должна признаться, что была удивлена, когда твоя сестра рассказала мне, что произошло, — мягко надавила она. — Не только то, что ты нашел Миранду привлекательной, но и то, что ты позволил себе близость с ней.

Его охватило смущение, и он покачал головой.

— Это не тот разговор, который я должен вести со своей матерью.

Ее глаза сверкнули весельем при этих словах.

— Мой дорогой мальчик, как ты думаешь, откуда ты взялся — аист принес?

— Да, — быстро согласился он, изогнув бровь. Боже милостивый, ему отчаянно нужно было еще выпить. — Да, аист. Как и всех моих братьев и сестру.

Он сделал паузу, чтобы подумать…

— За исключением Куинтона, которого подбросили цыгане.

Она улыбнулась. К счастью, оставив этот аспект разговора, она снова перевела взгляд на портрет.

Прошло несколько мгновений тишины. Ее улыбка исчезла, когда она задумчиво прокомментировала:

— Она, должно быть, очень много значит для тебя, если ты так обеспокоен.

— Да, — тихо ответил он. Не было смысла лгать своей матери. Она слишком хорошо его знала.

— Хм. Тогда что ты собираешься с этим делать?

Что он мог сделать?

— Ничего.

— Потому что ты герцог, — сказала она нарочито, — а она племянница нашего фермера-арендатора…которая, скорее всего, сама зажигает свои костры.

Он стиснул зубы от этого тонкого упрека.

— Это не одно и то же, и ты это знаешь. Отец не был пэром, когда ты вышла за него замуж. Он был армейским офицером, вольным жениться на ком ему заблагорассудится.

Она отставила свой бокал, очевидно, все-таки не испытывая пристрастия к коньяку.

— У тебя есть к ней чувства, Себастьян? — спросила она тихо, но прямо. — Или она была просто вечерним развлечением?

Он опустил взгляд к огню, не в силах смотреть на фотографию своего отца, и тихо признался: — Я люблю ее.

Губы его матери приоткрылись от удивления. Она была слишком потрясена этим, чтобы что-то сказать.

— Я знаю, — признался он, тяжело вздохнув. — Меня это тоже чертовски ошеломляет.

Ему нужно было чем-то заняться, он поставил пустой стакан и снова взялся за кочергу, хотя за огнем не нужно было следить. После нескольких нерешительных ударов по углям он сдался, вернул кочергу на место и начал расхаживать по комнате.

— Она совсем не такая, какой я ее себе представлял, — признался он. — Она совсем не взбалмошная, просто жизнерадостная, хотя и немного неуправляемая, когда ее охватывает волнение.

Воспоминание об опере вернулось к нему в ярких деталях, и он не мог не вспомнить, как она была взволнована той ночью. Слабая улыбка тронула его губы.

— Ты знаешь, что она читает Мильтона и переписывает Шекспира?

Мать моргнула.

— Переписывает Шекспира?

— В “Гамлете” должна была быть пиратская сцена, — объяснил он, и действительно, разве это не было очевидно? Затем улыбка, которую он сдерживал, полностью расцвела в гордую ухмылку. — И ты была бы так доволна тем, что она сделала с сиротами.

— Так и есть, — тихо подтвердила она. — Все женщины, которые заседают в совете приюта, думают, что она проделала замечательную работу.

— Она больше не раздражающая девочка из соседнего дома.

И в этом была проблема. За последние несколько месяцев Миранда превратилась в самостоятельную женщину.

— Она делает тебя счастливым?

Он перестал расхаживать и повернулся к ней лицом, борясь с желанием снова наполнить свой стакан.

— Больше, чем я считал возможным.

Его мать поколебалась, ей нужно было время, чтобы переварить эту информацию, а затем тихо спросила:

— Она знает, как ты к ней относишься?

— Она знает, что я не могу жениться на ней.

— Не можешь, — настаивала она, — или не хочешь?

В его жизни это не играло никакой разницы.

— Мне нужна герцогиня, а не только жена.

Он покачал головой.

— Деревенский синий чулок, которая ничего не знала об обществе или его правилах до этого сезона…Как она может когда-нибудь стать герцогиней, которая мне нужна?

Мать сочувственно посмотрела на него.

— Так же, как я прошла путь от деревенской девушки до герцогини, — тихо ответила она. — Один день за раз, с любовью и помощью моего мужа.

Он покачал головой. Он отчаянно хотел поверить ей. Он хотел надеяться, что сможет быть счастлив в выборе жены и в будущем, которое у них будет вместе, но ситуация была не такой простой, как она представляла.

— Она осиротевшая племянница нашего фермера-арендатора, — сказал он. — В глазах общества она ничем не лучше продавщицы, барменши или…

— Актрисы? — мягко перебила она.

Он замер, его тело онемело. События той ужасной ночи, когда умер его отец, обрушились на него с новой силой, и он едва мог дышать под тяжестью этого. Она знала…Мать знала! Но это… это было невозможно. Он слишком хорошо замел следы и больше никогда не видел эту женщину после той ночи.

— Вот где ты был в ту ночь, когда умер твой отец. С актрисой, с которой ты познакомился в театре. Ее взгляд смягчился, когда она посмотрела на него.

— И ты не простил себя за это.

Ее нежные слова пронзили его, как нож, и он уставился на нее, ища на ее лице ответы. Как давно она знала? Боже милостивый, как сильно он ранил ее все эти годы, только для того, чтобы она молча страдала от его легкомыслия?

Он зажмурился от воспоминаний, но это мало помогло остановить боль.

— Я должен был быть со своей семьей, а не с ней.

Она нежно положила руку ему на плечо.

— Как ты мог знать, что произойдет той ночью? Даже если бы ты был там, ты не смог бы предотвратить несчастный случай. Никто не смог бы этого сделать.

Мучительные слова вырвались у него:

— Я мог бы быть там, чтобы попрощаться.

— О, мой бедный мальчик. Она обхватила его лицо ладонями и нежно поцеловала в висок.

— Это наказание, которое ты все еще носишь в себе, не так ли? — прошептала она сдавленным от слез голосом. — Вина, которую ты все еще возлагаешь на себя… что если бы ты не был с той женщиной, ты был бы рядом с ним. Но мы и этого не знаем.

— Я знаю.

Он открыл глаза, чтобы посмотреть на нее, и ее лицо затуманилось, когда самообвинение вырвалось из него.

— Потому что, если бы я не спрятал ее от всех вас, не солгал о том, где я был, вы бы знали, где меня найти. Вы могли бы послать за мной, и я бы…