Он прижался щекой к ее бедру, когда она медленно отдышалась. У нее не был сил сделать ничего, кроме как поднять руку, чтобы прикоснуться к его щеке в благодарности, когда любовь, которую она чувствовала к нему, расцвела в ней и росла, пока не заполнила каждый дюйм ее тела, вплоть до ее души. Если отдаться ему сегодня вечером было ее последней возможностью показать ему, как много он для нее значил, насколько глубоки ее чувства к нему, тогда тому и быть. Она не могла этого не сделать.
— Себастьян, — тихо выдохнула она, смахивая горячие слезы с ресниц, — займись со мной любовью.
— Как хочешь, милая. Он поднял ее с кресла и они вместе опустились на пол.
Он уложил ее на спину на толстый ковер перед огнем и отошел ненадолго, чтобы стянуть брюки, затем накрыл ее своим обнаженным телом и осторожно раздвинул ее ноги. Она напряглась, когда он погрузился в нее, вспоминая боль прошлой ночи, но его эрекция плавно вошла внутрь одним глубоким движением. На этот раз боли не было. Было только чудесное ощущение наполненности его теплом и силой, когда ее тело сознательно расширялось, чтобы принять его. И на этот раз, когда он начал двигаться внутри нее, она застонала в полной капитуляции.
— Миранда, — простонал он ей в ухо, стараясь не раздавить ее своим весом, даже когда она обвила его руками и ногами, чтобы притянуть его ближе.
— Ты такая приятная… ты даже не представляешь, насколько.
О, но она знала, потому что, если ее тело дарило ему столько же удовольствия, сколько его дарило ей, то это было раем. И она никогда не хотела возвращаться на землю.
— Такая теплая и тесная, пробормотал он. Она пошевелилась под ним, и он, смеясь, зарычал от удовольствия.
— Такая чертовски нетерпеливая.
Она засмеялась от счастья, не в силах сдержаться. Себастьян занимался с ней любовью, и она хотела запечатлеть в своем сознании каждую деталь этого момента… мускусный аромат их соединяющихся тел, ощущение твердых мышц его спины под кончиками ее пальцев, мужественные стоны, которые он выдыхал ей в ухо каждый раз, когда погружался глубоко в нее и заставлял ее дрожать.
Но она хотела еще большего. Она хотела найти какой-нибудь способ заклеймить его, чтобы она могла унести его с собой за пределы рассвета.
— Научи меня чему-нибудь новому, прошептала она, лаская рукой его щеку. — Чему-нибудь особенному.
Он замер и посмотрел на нее сверху вниз, его голубые глаза потемнели от удовольствия, когда он изучал ее лицо в свете камина.
— Хорошо.
Он поцеловал ее в ладонь.
— Чему-то особенному.
Не вырываясь из ее тепла, он обхватил ее руками и перекатился на спину, усадив ее сверху. Удивленная быстрым движением, она оседлала его талию, его мужское достоинство все еще было внутри нее.
Она уставилась на него сверху вниз, и ее губы приоткрылись в ошеломленном "О".
Когда до нее медленно дошло, почему это было особенным, что в этом новом положении они смогут увидеть чистое счастье, которое каждый приносил другому, ее губы изогнулись в улыбке. С радостным смехом она начала двигаться, сначала только совершая небольшие повороты бедер, которые вызывали у него низкие стоны удовольствия, затем более смелые толчки, которые заставляли его руки сжимать ее бедра, чтобы сдержаться. Поджав ноги под себя для опоры, она приподнялась и опустилась, поднимаясь и опускаясь вдоль его твердой длины плавным скольжением, которое почти вывело его из нее, только для того, чтобы снова погрузиться и полностью погрузить его в свое тепло.
Она радостно запрокинула голову, положив руки ему на грудь и впившись пальцами в твердые мышцы. О, какое дьявольское положение! Биение его сердца под кончиками ее пальцев, пульсация его мужского достоинства между ее ног — она хотела быть распутной и смелой, и все это для него. Теперь не было никаких колебаний, только свобода дразнить своим телом и быть дразнимой в ответ, не удовлетворяя потребность в освобождении, а разжигая ее.
Он приподнялся на локтях, приподнимая спину от пола, чтобы поцеловать ее.
— Давай же, милая, — настаивал он, в то время как его бедра продолжали вращаться и раскачиваться под ней, его голос был горячим шепотом. Он облизнул ее губы.
— Я хочу видеть, как ты находишь свое удовольствие.
Его слова каскадом пронеслись сквозь нее, проливаясь в тысячу огоньков тепла, которые закружились в ней и зажгли в ней пожар. С тихим криком отчаянной потребности она начала яростно скакать на нем. Каждый толчок был чистым удовольствием и жадностью, требовательным и голодным, и она двигалась изо всех сил, мчась к приближающемуся освобождению—
Она разбилась вдребезги. Запрокинув голову, она выкрикнула его имя, когда волна освобождения накрыла ее, только чтобы снова застонать, почувствовав, как он глубоко вошел в нее и прижался к ней бедрами, чтобы продлить этот момент для нее.
Он толкнулся под ней с такой силой, что оторвал ее от пола. Она прильнула к нему, отчаянно желая соединить свою душу с его, отчаянно желая, чтобы он почувствовал, как сильно она его любит. Второе облегчение охватило ее, второй крик капитуляции вырвался из ее горла. Затем он присоединился к ней, выскользнув из ее тепла, чтобы вздрогнуть от собственного освобождения мгновением позже.
Он упал обратно на ковер, и она рухнула ему на грудь, совершенно измученная и полностью удовлетворенная. На мгновение она не могла дышать, не от напряжения, а от переполнявших ее эмоций. Поглощавших ее, заставляющих кружиться в пространстве, а ее сердце кувыркаться без контроля…
Когда ее дыхание восстановилось и она открыла глаза, она снова лежала на спине, а Себастьян был над ней, как будто он тоже не хотел, чтобы этот момент заканчивался. Вплетя свои пальцы в ее, он развел ее руки в стороны, прижимая ее под собой. Он уставился на нее сверху вниз. Его глаза блестели в тени, а губы были приоткрыты, как будто он хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов.
Долгое мгновение они оставались в таком положении, и единственным звуком было биение их сердец, эхом отдававшееся друг в друге.
Затем у нее вырвалось рыдание.
— О Боже, Миранда, — нежно прошептал он, освобождая ее от своего веса и поворачивая ее в своих объятиях, чтобы с беспокойством обхватить ее лицо руками, когда она тихо заплакала. Самообвинение омрачило его лицо.
— Я причинил тебе боль. Он нежно целовал ее губы и щеки, словно пытаясь взять всю ее боль на себя. — Мне так жаль…
— Ты не причинил мне боли.
Она закрыла глаза, но не могла остановить слезы, больше не в силах сдерживать поток эмоций, хлынувший через нее. Ее сердце просто не было готово к нему, к тому порыву счастья, который принесло с собой его присутствие. И к ужасной тоске.
— Ты был великолепен.
Он поцелуями смахнул ее слезы, но его горе за нее все еще было ощутимо.
— Тогда в чем дело? Скажи мне.
Она покачала головой, новое смущение нахлынуло на нее и окрасило ее щеки.
— Я просто веду себя как глупая гусыня, — прошептала она. Она уткнулась лицом ему в плечо, чтобы спрятаться от него, боясь, что он увидит правду… что она любит его, несмотря на то, что знала, что он никогда не полюбит ее в ответ.
— Я не была готова к этому.
— Ты уверена, что дело в этом?
Беспокойство прозвучало в его голосе, когда он обнял ее и притянул к себе.
— Ты дрожишь.
— Мне холодно, — солгала она, не в силах сказать ему правду. Даже сейчас, когда его мужской запах отпечатался на ее теле, а физическое удовольствие, которое он доставлял ей, все еще оставалось внутри нее, она не могла заставить себя сказать это.
— Что я могу сделать, чтобы помочь?
Он коснулся своими теплыми губами ее лба таким нежным жестом, что на ее ресницах появились новые слезы.
Она коснулась его щеки, стараясь не обращать внимания на невыносимое отчаяние, сжимающее ее сердце.
— Уложить меня в постель? Мне будет теплее под одеялом.
Он подхватил ее на руки и поднял с пола.
— Ты не уйдешь сегодня вечером, — сказал он ей мягко, но твердо, неся ее в свою спальню. — На этот раз ты проведешь здесь всю ночь, поняла?
