– Алетейя, хватит этих глупостей, – тон отца мгновенно становится ледяным, командным. – Зачем тебе всё это? Хорошо, если хочешь, сделаем точную копию. Не будет никакой разницы.

Прячу руки за спину – нельзя, чтобы он заметил, как дрожат пальцы.

– Я не хочу копию.

На лице господина судьи растекается наигранное удивление. О нет, приготовься, Лета, сейчас он тебя раскатает. Впрочем, отступать некуда, так что придётся терпеть.

– Именно этого, значит… – тянет отец с понимающей улыбкой, от которой тошнит. – Что ж… Да, я слышал, современные технологии позволяют запрограммировать что угодно, проявление любых эмоций. Я не осуждаю тебя. Конечно. У тебя никогда не складывались отношения с мужчинами, а каждой девушке хочется… быть как все. Ох уж эти женские фантазии! Романы! Как в кино! Я могу это понять. Но ты же осознаёшь, что это лишь программа?

Я молчу. Нужно просто молчать.

Отец разочаровано качает головой.

– Ох, милая, ты же не серьёзно! Вот, – он вновь поучительно поднимает указательный палец, – именно поэтому я поддерживаю закон об ограничении роботехники. Нашему обществу это не нужно! Моей семье это не нужно! Алетейя, найди мужчину, заплати ему, в конце концов. Хочешь, я заплачу? Но это будет правильно! Естественно! И гораздо больше похоже на правду, чем… вот это.

Пусть болтает. Я привыкла. Я могу выдержать все эти эмоции, ничего нового. Однако есть кое-что сложнее – не просто вытерпеть, а ответить. И чтобы голос не дрожал.

– Вернёмся к делу. У меня есть документы, и меня интересует робот – именно этот, в нормальном состоянии. Если нет – всё уйдёт журналистам. Твоя драгоценная честь, за которую ты так трясёшься, будет опорочена по полной программе. И даже если ты закроешь меня в пансионате или я умру, это не станет препятствием. Я всё равно контролирую процесс.

Отец недоверчиво рассматривает моё лицо.

– Неужели ты готова навредить собственной репутации и репутации нашей семьи, рискуя оказаться в тюрьме за государственную измену, только ради обладания этим предметом? У меня складывается впечатление, что я тебя совершенно не знаю.

Улыбаюсь в ответ. Максимальная расслабленность, я справлюсь.

– Это очень дорогой предмет, существующий в единственном экземпляре. Можно сказать, статусная вещь. Ты же знаешь, в нашем обществе – которое ведут к светлому будущему убийцы и насильники – такое ценится очень высоко.

Отец качает головой, бормочет:

– Что ты несёшь…

– Что до репутации… Ты же понимаешь, что мне – грязной девке, как ты сам говорил, – это совершенно всё равно. Мне и так падать некуда. В отличие от тебя.

Не сдержавшись, я всё же отступаю на шаг. Вряд ли сейчас он захочет усугублять ситуацию разбитым лицом, но кто знает, такие вещи непредсказуемы.

– Алетейя, хватит выдумывать! – отец раздражённо закатывает глаза. – Я никогда такого не говорил! Я не понимаю, зачем ты сочиняешь все эти истории. Почему тебе так приятно поливать меня грязью?!

Голос-в-голове бормочет тихо – как запуганный до предела человек, который всё же старается помочь советом: Не позволяй втянуть себя в этот разговор! Ты наизусть знаешь, как он будет развиваться, это ловушка. Всё по одной схеме, а потом окажется, что виновата во всём только ты – неблагодарная тварь. Не поддавайся эмоциям, не возражай, это пустая трата времени.

И не буду возражать. Пусть болтает. Главное – поверил ли он в серьёзность моих намерений? Кажется, что нет. Кто я против него? Глупый ребёнок.

– Хорошо. Пусть. Ты ничего такого не говорил. Это не важно. Единственное, что важно, – сделка.

– Что это? Сейф? Или… банковская ячейка?

От страха сердце подскакивает и застревает в горле. Нет, он не найдёт его. Я всё сделала правильно.

Голос-в-голове шипит в панике: Откуда ты знаешь?! У тебя нет никакого опыта в этих криминальных делах, ты не знаешь, как правильно! А он всю жизнь имеет дело с преступниками. Он найдёт, всё найдёт!..

Я смотрю в глаза отца, чем-то похожие на мои. В их глубине плещется власть – абсолютная власть надо мной.

– Значит, ячейка. Которую ты ещё не активировала, так? Что ж. Ты отдашь мне её, Алетейя. Номер и пароль. Ты прекрасно знаешь, что я не признаю половинчатых мер.

Демонстративно колеблюсь. Конечно, я готова отдать копии, но нельзя соглашаться слишком поспешно.

– Договорились. Если ты вернёшь мне этого робота, получишь все данные. Всё будет тихо, мирно, как и раньше. Я даже не работаю в «Психушке», теперь я вполне порядочный член общества. Могу как-нибудь появиться с тобой на новогоднем аукционе у мэра. Обещаю быть красивой и улыбаться, – я растягиваю губы, показывая, как именно.

Отец легко улыбается в ответ.

– Хорошо, милая, я никогда не мог тебе отказать! Посмотрим, что я смогу сделать, чтобы порадовать мою малышку.

Он спускается с трона – то есть моего стула – и направляется к двери. У самого выхода оглядывается.

– Долго тебя ждать?

От резкого тона вздрагиваю.

– Д-да, конечно.

Куда мы поедем? Он даже не сказал. Впрочем, как обычно. Зачем что-либо сообщать Алетейе, если господин Александэр уже всё решил?

Торопливо провожу по контурам ножа в заднем кармане, но всё-таки вынимаю его и оставляю на стуле.

Водитель отца кланяется мне отработанным движением. Секунды выверены многолетней службой – ровно столько, сколько необходимо для демонстрации почтения. Ни меньше, ни больше.

Никогда он мне не нравился и, кажется, это взаимно. То ли дело дядюшка Стефан, который был в моём детстве. Открытый, весёлый человек. Я его любила. Может, дело в том, что сейчас я разучилась любить. А может, в детских воспоминаниях всё кажется лучше, чем было на самом деле. Возможно, он улыбался мне только чтобы не потерять хорошо оплачиваемую работу, а я по наивности не понимала этого.

На заднем сиденье автомобиля отец сразу погружается в данные на экране электронного браслета, что-то нажимает, сосредоточенно хмурится. Деловой человек. Я отворачиваюсь к своему, правому окну. Провожу пальцем по холодному стеклу. С той стороны идёт дождь.

Вот так, значит. Взяли и забрали его. Ради денег. Могут сделать с ним что угодно. Капли бьют и бьют в стекло, но они так ничтожно слабы. Как и я. Слабая, жалкая, ни на что не годная. Я обещала помочь ему – как смешно! Я никогда не могла помочь даже самой себе.

Со стыдом вспоминаю, как вчера Син не хотел уходить из дома, а я настояла. А ещё раньше сказала ему, что нечего пускать корни в моей квартире. Проклятье! Жмурюсь, не желая видеть этих воспоминаний, требуя отменить их. Я должна была сказать совсем другое – как я ценю его, как он важен… Но не сказала. Выгнала «прогуляться». Дура!

А если они его убьют? Ну, или всё всплывёт у военных, суть та же самая. У меня ничего больше нет. У меня не получилось помочь Дэну. Не получилось помочь Сину. Если я исчезну прямо сейчас – от моего существования не останется ничего полезного.

Слева раздаётся писк браслета, и я кошусь на отца, всё так же сосредоточенного над экраном. Какой у него план? Да, сейчас он согласился помочь, но это ещё ничего не значит, расслабляться нельзя, потому что отец легко сделает по-своему и скажет, что не так меня понял, что «мы же договорились», «ты же согласилась с моими доводами» или просто посмеётся над «моей глупенькой девочкой».

И я смирюсь, что я – глупая, маленькая «малышка», ни на что не способная повлиять. Так всегда: стоит отцу сказать пару фраз, как я уже верю всем его словам обо мне. Вот и сейчас – я уже вновь превратилась в жалкую уродину, у которой «не складываются отношения с мужчинами». «Крысиная мордочка», маленькая грудь, кривые худые ноги… Кому такая может понравиться? Я уж не говорю о любви, нет. Поставить в один ряд меня и чувство любви – смешно.

Ещё и Голос-в-голове подливает масла в огонь: Думаешь, робот счёл тебя привлекательной? Интересной? Хоть в чём-нибудь? В сексе? Ой нет, не смешите меня! А то лопну, и что ты без меня будешь делать? Вообще съедешь с катушек, вздумаешь устроить свадьбу с роботом. Ох, Лета, как же это банально – разыграть любовь для некрасивой дурочки, и она сделает всё, что угодно. Всегда срабатывает, да? А с другой стороны, он ведь и не говорил тебе ничего подобного. Ничего не обещал. Ты сама всё придумала, и сама в это поверила.