Прорези? С трудом переведя дыхание, дракон понял наконец, что смотрит на маску.

«Тын-дын-дын», — глухо брякала шарманка.

— Тай Сум, ты мне поворожишь? — раздался откуда-то звонкий девичий голос.

Тай Сум стала оборачиваться на этот голос, но запнулась, замедлилась, как будто споткнулась, хотя стояла недвижимо. Застыла, словно опорный столб, а её уродливая маска была обращена прямо к Илидору.

И дракон смотрел на маску, хотел и пытался отвернуться, но не мог. Как повторяющийся сон, как неизбежность, Илидор вписывал в свою память все эти линии, рытвины, большие растянутые поры, шрамы, узкий разрез глаз, плоский лоб и скулы. Дракон размывался в отвратительном очаровании этого образа, его взгляд тащило, волокло по рытвинам и шрамам, тянуло, влекло к масочным прорезям, где блестели узкие черные глаза.

Словно по тесному и безысходному коридору приволокся он к этим глазам и влился в них, и пространство перевернулось, зашаталось, в ушах Илидора неестественно громко взорвалось восклицание, а потом явился хрип, бросающий мурашки на шею.

Узкие глаза в прорезях блестели, лихорадились, тоже бессильно и бессмысленно хотели перестать смотреть в золотые глаза дракона. Хрип выливался из-под маски стоном, и чадным дымом полился из прорези рта голос — не понять даже, женский или мужской, монотонный, низкий, чуть искажённый одновременно горловой сдавленностью и певучим акцентом:

— За далёкими лугами, за высокими стенами льётся-полнится скрежет зубовный, тихий, долгий, страшный, продрогший…

Перед глазами Илидора всё расплылось и пошло хороводом, как во время полёта в сильный ветер или… в грозу. Как в ту жуткую грозу, которая накрыла Донкернас в день его побега. Когда молнии резали небо, несли с собой драконий мор и погибель, а Илидор стоял на крыше замка и орал на Йеруша Найло под обалделыми взглядами стражих эльфов.

— Кровь, кровь нельзя разлить как воду, забыть как воду, кровь зовёт за дальние луга, за высокие стены!.. Одной дорогой лететь тебе за дальние луга, к стенам, за которыми стоит скрежет зубовный.

Боль прострелила оба уха сразу, Илидор зашипел и зажал их ладонями. Перед глазами медленно плыли круги, из них появлялись накрытые к празднику столы, цветные ленты, люди в ярких нарядах, не обращающие никакого внимания на Илидора. Прямо перед драконом, такая маленькая, росточком разве что чуть повыше гномки, почти слитая с тенями, качалась-расплывалась женщина Тай Сум с сокрытым за маской лицом и говорила низким, монотонным голосом с певучим акцентом:

— В краю подземных нор стоит звон металла, льются реки огня, поджидают, дремлют, дни считают, зовом полнят твою сонную песнь… Второй дорогой сойти тебе в край подземных нор и горящих рек.

Тихий голос грохотал, как камнепад в подземьях, лез в зажатые ладонями уши, как рудный бур пробирается сквозь толщу породы, ломая сопротивление. Вокруг истерили дудки, гармоники и трещотки, тараторили люди, что-то деревянно стучало и плюхало, пахло жареным мясом шестиногов, вечерней свежестью и горячей лавой.

— Третьей дорогой…

— Хватит! — грохотнул раскатистый гремучий голос.

Замерли с открытым ртами селяне, оборвала весёлый распев дудка, кувыркнулась в воздухе пролетавшая по своим делам галка, умолкла Тай Сум. Все смотрели на них с Илидором, не понимая, из чьей груди вырвался громоподобный наказ. Тай Сум выпрямилась, огляделась вокруг, будто в недоумении — что тут такое происходило? — и, словно очнувшись, выскользнула из окружившего её удивлённого внимания, мотнула блестящими волосами, затерялась в толпе. Селяне провожали Тай Сум взглядами, видимо, задаваясь вопросом, стоило ли подпускать циркачей к свадебному гульбищу, или ну бы их куда подальше.

Дракон стоял, согнувшись, прерывисто дышал, перехватывая воздух ртом.

— Ух ты, — выкрутился откуда-то из толпы Йеруш Найло. — Что это было?

Илидор не отвечал, одурело моргал, впившись пальцами в виски. Сделал один за другим несколько рваных вдохов, сплюнул — рот наполнялся слюной так, словно в дракона влили ковш отвара из листьев кислянки.

— Илидор, ответь!

— Отцепись! — просипел он, выпрямился с явственным трудом и пошёл, пошатываясь, к ближайшему столу.

Йеруш дёрнулся подставить плечо, Илидор дёрнулся опереться на него, но тут же прянул назад, пошёл сам. Шаг, другой, пятый — и дракон почти свалился на лавку. Подташнивало, немного кружилась голова.

— Это было пророчество, Илидор? Настоящее?

— Отстань, — едва ли не жалобно попросил дракон.

— Не отстану.

Илидор застонал и принялся наливать в чашку какое-то варево из широкогорлого глиняного кувшина. Руки его дрожали.

— Ты веришь в пророчества? — допытывался Найло с несвойственной ему озабоченностью. — Они бывают настоящими, как думаешь?

Илидор уткнулся в чашку. Варево оказалось грушево-сливовым узваром, и дракон цедил его долго, с наслаждением, мелкими глотками. Йеруш ждал.

— Ты учёный, не я, — выдохнул наконец Илидор, отставляя чашку. — Вот ты мне и скажи: пророчества бывают настоящими?

Йеруш топнул ногой под столом.

— Я гидролог, а не предсказолог! Я нихрена не понимаю в магии!

— Ладно. Предсказания — чушь, — отрезал дракон.

Глаза его пояснели, всё только что пережитое вдруг растеряло краски, словно изрядная его часть исчезла вместе с головокружением. Только что голос Тай Сум бурился дракону в уши, как рудный бур, а теперь отзвучавшие слова сделались чем-то вроде тревожного, странного и полузабытого сна. Илидор вдруг понял, что страшно голоден, и цапнул пирожок с подноса пробегавшего мимо паренька. Пора бы уже гостям рассаживаться за столы, но пока поселяне лишь подъедали закуски, пили из больших кожаных кружек, сбивались в кучки, оживлённо переговариваясь.

Обычно на всех праздниках, какие Илидору доводилось наблюдать, гости только и делали, что жрали, пили да плясали без передыху.

Найло продолжал выжидающе глядеть на дракона. Заглотив пирожок с капустой, Илидор пояснил то ли Йерушу, то ли себе:

— Если ты услыхал предсказание и принял его всерьёз, то либо хочешь, либо не хочешь его осуществленья. Пытаешься обрести предсказанное или увернуться от него. Но как ты сможешь понять: предсказание сбылось, потому что так было предначертано, или ты это ты его сбыл? А если оно не сбылось, то это потому что предсказание было чушью или потому что ты увернулся? Или ты так старался его сбыть, что нарушил ход вещей, и предсказанное стало неосуществимым? Но тогда какое это, в кочергу, предсказание, если оно не определено? В общем, всё это чушь, вот что я думаю.

— А в твоей голове порою можно отыскать удивительные вещи. Например, зачатки мышления, — одобрительно отметил Йеруш и тут же получил беззлобный тычок в живот. — Просто, знаешь, когда эта тётка тебя увидела, всё выглядело так, будто её по-настоящему накрыло. И это было, ну я не знаю, убедительно? Убедительно, да, тебе нравится это слово, Илидор?

— Нет, — дракон мотнул головой. — Мне не нравится, потому что меня тоже накрыло. Верно, какая-то заморская человеческая магия, о которой я ничего не знаю. Циркачи же должны уметь всякие такие штуки? А в предсказания я не верю. Вся суть жизни — в неопределённости, иначе какой смысл её жить?

Найло кивнул с явственным облегчением.

— Я вам всё отдаю! — мать новоявленного мужа прижимала к груди стиснутые ладони. — Всё как есть! И корову отдаю! И теля! И свинью! И курят!..

Лицо молодой жены с каждым словом вытягивалось всё жалобнее. С ледника торжественно несли огромное блюдо с мясным желе.

Йеруш потянулся к стоящему на столе горшку, пошуровал в нём черпаком, плюхнул в свою миску густого варева из перловой крупы, моркови, светлого птичьего мяса. Из крупяного месива торчала обломанная косточка и хвостик горчичного листа, пахло сытно и пряно.

— О! — обрадовалась сидящая через стол женщина с лоснящимся лицом. — Горчичный лист! Письмо получишь, значит — примета такая есть!

Йеруш, уже занёсший было над варевом деревянную ложку, так и застыл с открытым ртом, остекленел глазами.