— Письмо. Ну да, конечно.

Аппетит пропал мгновенно. Найло воткнул ложку в крупяную гущу, ложка медленно накренилась, упала черенком на борт, вытолкнула повыше горчичный лист.

Йеруш уставился на Илидора, который бодро трескал рыбёшек, обвалянных в крупно молотых зёрнах и зажаренных над углями. Дракон брал рыбку одной рукой за голову, другой за хвост, сгрызал мясо вместе с мелкими косточками, откладывал в сторонку обглоданный рыбий хребет, увенчанный скорбно выпуклившей глаза головой, и брал следующую рыбку. На столе рядом с ним высился уже целый курган из рыбьих хребтов и голов.

Почувствовав взгляд Йеруша, Илидор покосился на эльфа, оценил насупленную решительность найловских бровей и быстренько заглотил ещё одну рыбёшку, пока не началось.

Стараясь держаться как можно более естественно и не привлекать к себе внимания, они выбрались из-за стола (Илидор, разворачиваясь на лавке, чувствительно впечатался в столешницу коленом) и очень непринуждённо стали обходить танцующее коло.

На них почти не обратили внимания, поскольку отец жениха как раз принялся толкать речь о будущих детях молодожёнов, о том, как хорошо когда в семье детей много и есть кому работать в огороде и за скотом следить, а также за стариками-родителями ходить, «вот как за моим батьком невестки говно выносили, пока он влёжку лежал и всё не помирал».

Бочком, бочком Илидор и Йеруш Найло отступали в кусты за пределами столового гульбища, за что удостоились нескольких удивлённых взглядов: по кустам уже разбежались несколько молодых пар. Ни Йеруш, ни Илидор, к счастью, этих взглядов не поняли.

Не сразу сумели протиснуться к калитке мимо кола, танцующего под задорную дудочную игру, и дракон засмотрелся на энергичную деревенскую пляску: взявшись за руки, люди ведут хоровод, два приставных шага вправо, два влево, руки размыкаются и каждый второй танцор, кружась вправо, меняется местами с переследующим, становится в круг — и сразу же тут же кружатся-меняются местами оставленные на местах танцоры — и вот уже все оказываются в исходном порядке. Тогда дудка начинает играть быстрее, и подняв руки, танцующие делают три быстрых шага внутрь кола… Йеруш дергает дракона за руку — ненадолго сошедшееся коло даёт возможность проскользнуть к выходу. Илидор следует за Найло, оглядываясь на хоровод — в узком коле каждый кружится дважды, звонко хлопая над головой ладонями, затем руки снова соединяется и танцующие делают три шага назад, расходясь в большой круг, а потом дудка ещё ускоряет темп и всё начинается сначала: два приставных шага влево, два вправо…

На удалении от места гуляния было звеняще-тихо, посёлок даже казался просторнее без людей. Только во дворах звенели цепями собаки, квохтали куры, где-то хрюкала свинья, да у одного дома в отдалении сидела на поваленном бревне старуха, качала плетёную уличную люльку.

— Ну, — объявил Найло, — пошагали.

Илидор кивнул и первым направился к панской усадьбе.

Крепко подозревая, что давешняя бравая четвёрка может следить за ними или подкараулить где-нибудь на пути, Илидор и Йеруш пришли к усадьбе через огороды, пустырь и ещё один каменистый холм по соседству. Получилось, конечно, дольше, зато тише.

А взять с собой фонарь никому в голову не пришло и совершенно напрасно.

В усадьбу попали через сад, не с той стороны, с которой пытались зайти вчера, а с противоположной. Илидор, не мудрствуя, перелез кованую решетку с торчащими поверху пиками, а Йеруш сняв куртку, умудрился просочиться между прутьев, хотя, казалось, на это способна разве что не очень крупная кошка.

— Я думал, хотя бы голова застрянет, — подначил его дракон.

Найло фыркнул и полез обратно в куртку.

Через сад шли едва ли не ощупью: сумерки уже основательно сгустились. Ветки вишен и яблонь цеплялись за волосы мёртвыми сухими пальцами, под ногами хрустели нападавшие ветки и, кажется, ореховая скорлупа. С другой стороны сад тоже оказался огорожен.

Дальше шли, ориентируясь в основном на источник воды, который чувствовал Илидор. Дракон ворчал, что вода будто то и дело пропадает. Йеруш вертел головой, осматривал окрестности. Усадьба оказалась, с одной стороны, совсем небольшой — именно что летний домик, в который знаткий человек мог заезжать разве что по пути куда-нибудь на день-ночь. С другой стороны, места более чем достаточно, чтобы умаяться здесь выискивать то, не знаю что.

С третьей стороны — предельно странно, что усадьба пустует. Как это может быть, чтоб на месте не осталось никого совсем?

Но, судя по всему, никого не осталось. Несколько заброшенных крестьянских домиков, пустые загоны для скота, убранные огороды, закованный в каменную ограду панский дом в три этажа. На узкой стороне прилеплена нелепая, кургузая какая-то башня.

От домиков донёсся шорох. Йеруш дёрнул Илидора за рукав, но тот отмахнулся и ускорил шаг. Дракон заметил какую-то крытую постройку под холмом, где слышался голос странной воды, и шёл к ней, всё ускоряя шаг. Йеруш бросил: «А я там посмотрю» и, тоже ускоряя шаг, пошёл к домикам, подле которых ему почудилось движение.

Не почудилось, понял Найло, когда вошёл во двор. Пустой, покинутый, с давно небеленой мазанкой, следами срубленного вишневого сада и засыпанным колодцем, но…

В середине двора, подле собачьего кубла, стоял зверь. Палево-седая шерсть, вздыбленный загривок, оскаленная морда в шрамах. Янтарные глаза, умные почти по-человечески и полные почти человеческой злобы, смотрели на Йеруша.

Жёлтый взгляд пригвоздил его к месту, ноги словно влились в землю, и только порывистый ветерок панически вздрогнул сухими листьями у башмаков.

Какого лешего это животное делает в пустом селении? Так же не должно быть, он бы не выжил тут без людей, он бы давно ушёл, его не должно тут быть, неужели его кто-то подкармливает, или же он питается непрошенными гостями, или всё это какое-то недоразу…

Зверь гыркнул горлом, показал в оскале злые чёрные дёсны и пошёл на Йеруша, пригнув голову. Их разделяло шагов тридцать, и очень отчётливо, отстранённо Йеруш осознал, что бежать некуда, а орать бессмысленно.

Да, бежать было некуда, а орать бессмысленно, но когда зверь перешёл на рысь, Найло побежал и заорал во всё горло:

— Илидо-о-ор!

Успел потянуть на голову капюшон и вжать шею в плечи за миг до того, как в спину ударили могучие лапы, и под весом разогнавшейся груды мышц Найло срубленным деревцем рухнул в прелую траву. Зверь ахнулся ему на спину, выбив дух, когтистые лапы больно впились через куртку под лопатками, Йеруш брыкнулся, хватанул воздуха вместе с землей и травой, вцепился в капюшон у лица, но даже через плотную стёганую ткань затылок, казалось, обожгло горячим дыханием и тут же обледенило болью. Капюшон вместе с кожей стало рывками сдёргивать с затылка.

А потом время на миг застыло, сделалось тягучим и тяжким, где-то впереди вспыхнул невозможно яркий свет и залил отражённым сиянием янтарные звериные глаза.

За рыком зверя и бубухами собственного сердца Йеруш едва расслышал хлопанье крыльев. Зверь рявкнул, взвизгнул, скатился со спины Найло, а тот никак мог себя заставить открыть зажмуренные глаза, поднять впечатанное в траву лицо, разжать вцепившиеся в капюшон пальцы. Он слышал, как дракон приземлился в нескольких шагах, слышал ещё один грозный рявк зверя и его визг, рычание Илидора и хруст, и влажное хрупанье, и шум крови в ушах, и собственное хриплое дыхание. Лежал лицом в траве, вцепившись в капюшон, и не мог пошевелиться.

Пока наконец его не взяли за руки тёплыми ладонями и силой не разогнули оцепеневшие пальцы.

— Живой?

Илидор сидел перед ним на корточках, одним коленом упираясь в землю. Лицо его было безмятежным, разрумянившимся и даже, пожалуй, весёлым. Как будто здесь произошло нечто удивительно забавное, о чём так приятно будет вспомнить скучным зимним вечером.

Йерушу очень хотелось сейчас повести себя достойно и мужественно, однако руки-ноги тряслись, как в приступе лихорадки. Он попытался придумать какую-нибудь шутку, которая бы показала, что вовсе он не испугался до полусмерти, но все слова куда-то убежали из головы и не желали в неё возвращаться.