Язык как инстинкт

Парадокс: Хомский своей теорией "универсального языкового модуля", сущего в человеческих головах, сам подталкивал к появлению идеи "язык – это инстинкт". С другой стороны, он категорически отвергал биологические начала в происхождении языка, а ведь инстинкт – это понятие чисто биологическое. Вот такая "пропасть Хомского".

В эту пропасть кинулся С.Пинкер, написав книгу с говорящим названием "Язык как инстинкт".

"На теорию, которую я излагаю в этой книге, Хомский, бесспорно, оказал сильное влияние, – пишет он. – Но это не копия его теории… Хомский озадачил многих читателей своим скептическим отношением к тому, может ли дарвиновская теория естественного отбора объяснить происхождение "органа языка", существование которого он доказывает. Я считаю, что имеет смысл рассматривать язык как результат эволюционной адаптации, подобно глазу, основные части которого предназначены выполнять важнейшие функции. А предложенное Хомским обоснование природы языковой способности основано на формальном анализе слова и структуры предложения, которые зачастую излагаются слишком замысловато и формалистично. Его рассуждения о носителях языка из плоти и крови поверхностны и сильно идеализированы. Хотя я и согласен со многими его доводами, но думаю, что заключение о природе разума убедительно тогда, когда за ним стоит многообразие реальных фактов". (Пинкер, 2004,С.16).

В конце своего программного заявления, которое я не случайно привел целиком, С.Пинкер неожиданно сбивается с языка на разум. Это характерный для него "подтасовочный" ход. Подтасовочный, потому что тридцатью страницами ниже он манифестирует:

"Идея о том, что мышление и язык – одно и то же, – это пример того, что может быть названо общепринятым заблуждением: некое утверждение противоречит самому очевидному, тем не менее, все в него верят, поскольку каждый смутно помнит, что он это где-то слышал или потому, что это утверждение можно истолковать неоднозначно. (К таким заблуждениям относится, например, тот факт, что… "Руководство для бойскаута" – самая продаваемая книга)". (Там же, С.47).

С одной стороны, "обоснование природы языковой способности" – это "заключение о природе разума". С другой стороны, "идея, что мышление и язык суть одно и то же,– это пример общепринятого заблуждения". Таков Пинкер – образец эклектики во всем.

Если тождество языка и мышления и является заблуждением, то отнюдь не того порядка, что ликвидность "Руководства для бойскаута". Этот ненаучный, маргинальный, популистский аргумент – не единственный в системе доказательств "инстинкта языка" в наукообразном, полном формул и схем, труде Пинкера. Ниже я приведу другие свидетельства своего тезиса о вопиюще маргинальном, донаучном характере доказательств, приводимых Пинкером в поддержку идеи "инстинкта языка". Критическая часть его работы сильна, в частности, когда он разоблачает фикцию "гена языка", а позитивная часть, направленная на доказательство инстинкта языка, ниже всякой критики.

Книга "Язык как инстинкт" популярна, котируется среди интеллектуалов, как "Руководство для бойскаутов" среди американских подростков. И при этом, судя по аргументации, совершенно маргинальный труд, донаучный характер которого искусно замаскирован научной лексикой и иронией, которую можно было бы назвать тонкой, если б не прикрывала глупость.

Теперь по сути. Еще ни один человек, включая уважаемого гарвардского профессора, не произвел ни одной мысли помимо языка. Иногда, опровергая данный факт, обращаются к искусству и музыке, где творцы, якобы, обходятся без языка. Это неверно. Существуют языки изобразительного искусства, архитектуры, музыки. Они изменяются, как и вербальные языки – и вслед за этим меняются искусство, архитектура, музыка. Попытки разъять мышление и речь неизменно завершались фиаско (вспомним пример Выготского, см. Тен, "Вестник психофизиологии", 2017,3; Тен, 2019, «Человек безумный. На грани сознания», С.21-34). С другой стороны, речь без смысла – это не языковая деятельность, а сотрясание воздуха. Скажу более: даже это сотрясание воздуха есть продукт мышления, хотя бы как филогенетического наследия. Ибо даже первичные архифонемы, которые я приведу ниже, уже содержат в себе развитый смысл, заключенный в ментальных оппозициях. Речь человека – даже сумасшедшего, пьяного, одурманенного наркотиком, бессвязная речь экстатирующего дикаря, – не бывает абсолютно бессмысленной. Даже если это "собачий" лай. Подобные виды речи всегда можно подвергнуть психологическому анализу и выйти на такие пласты, что не хватит никакого удивления. Лай бешеной собаки бессмыслен, но если начинает лаять человек, всегда найдется психоаналитик, который растолкует этот лай, выводя на комплексы, архетипы и прочее "бессознательное", которое содержится в мозге далеко не в готовой речевой форме.

Самому очевидному противоречит как раз утверждение С.Пинкера, а не связь мышления и речи.

Если вы попытаетесь разъять это тождество, то язык вы сможете объяснить только Чудом. С.Пинкер, разумеется, хочет избегнуть этой уютной, но малонаучной бухты и пытается привести "многообразие реальных фактов" в доказательство врожденности языкового инстинкта, проявления которого – во всяком случае, первичные, детские – никак, дескать, не связаны с мышлением.

Если ты разъял мышление и речь, то объясни специфику каждого феномена и откуда они берутся, если берутся из разных источников. Например, если специалист говорит, что стресс и страх – это явления разные, он объясняет их оба, проводя различение. Дефиниция – это разделение. Пинкер пишет о языке, отбросив мышление так же, как ребенок отрывает и отбрасывает голову у куклы. Пинкер перед этим оторвал у головы язык. Голову выбросил, а язык не знает, куда теперь вставить.

Онтогенез языка, развитие речи у детей – основная профессия С.Пинкера. Следует ожидать, что на этой стезе он проявит максимальную компетентность в системе доказательств инстинктивного характера языка.

Доказательство первое:

"Универсальный план, в соответствии с которым в языках выделяются вспомогательные глаголы и правила перестановки, существительные и прилагательные, подлежащие и дополнения, словосочетания и синтаксические группы, элементарные предложения, падежи и согласование и так далее, как кажется, предполагает некое совпадение в умах… Как если бы не имеющие контакта друг с другом изобретатели удивительным образом пришли бы к единым стандартам для клавиатуры пишущей машинки, или к одной азбуке Морзе, или к одинаковым сигналам светофора". (Там же, С.34).

Данное доказательство "от противного" базируется на крушении светлых надежд психолингвистов, выстраивавших линейные схемы порождения речи структурами мозга. Пинкер критикует их основательно и едко, за что честь ему и хвала. Достаточно почитать эту часть его книги, чтобы убедиться, что зря лингвисты ходят в обезьянник в поисках истока языка.

Однако и доказательство типа "этого не может быть, потому что не может быть никогда" тоже трудно назвать научным. Давайте еще добавим сюда избитый аргумент "самолета, который сам собой собрался на свалке", который приводят в доказательство того, что мир, в котором мы живем, невозможен, если не учитывать Бога с отверткой. В физической основе мира лежат такие тонкие константы, что их "пригнанность" друг к другу просто невероятна, легче самолету самому собраться на свалке из выброшенных деталей. Человек тоже "невозможен", его появление иначе как чудом трудно объяснить. Если вдуматься, и кит невозможен. Как он мог получиться из одноклеточного организма, невидимого без микроскопа? Теперь профессиональные чудаки взялись за язык. Как, мол, так!… Эта ж такая сложная система! Все эти падежи, все эти согласования!… Это ж надо, чтобы было такое совпадение в умах!… Нет, это невозможно!