1.Языки без настоящих корней (корней, способных к соединению). Пример – китайский.
2.Языки с односложными корнями, способными к соединению. Пример – индоевропейские языки.
3.Языки с двусложными корнями, с обязательным наличием 3-х согласных, выступающих в качестве носителя основного значения. Словообразование происходит не путем соединения, а только путем внутренней модификации – семитские языки.
В данной классификации, как мы видим, напрочь отсутствует представление о флексиях: суффиксах, приставках, окончаниях, объединенных общим названием "периферия". А ведь именно флексии играют в большинстве языков главную роль при словообразовании. Например, "перезагрузка" – это по смыслу совсем не то, что "перегрузка", хотя корень один.
Забегая вперед, скажу, что в течение следующих полутора столетий представление о роли периферии поднялось настолько, что на нее "перегрузили" почти всю словообразовательную активность. Как писал уже в 20в. французский лингвист К.Ажеж, "именно периферия должна отличать себя от центра, который окружен ею". (Ажеж, 2003, С.130). Отличие – это и есть словообразование.
Классификация, предложенная братьями Шлегель, в большей степени учитывала роль периферии слова. Данная типология, дополненная В.Гумбольдтом, настолько широкоизвестна, что присутствует во всех учебниках обще-лингвистического плана. И если вы спросите любого языковеда, начиная со школьного учителя, на какие самые широкие семьи делятся языки народов Земли, он без запинки ответит: флективные, агглютинативные, корнеизолирующие, инкорпорирующие. Это типология, основанная на типах словообразования, т.е. исходящая из роли периферии.
Флективные – это языки, в которых слова образуются в основном с помощью флексий. Такие языки имеют две основные разновидности: с внешними флексиями (например, индоевропейские), и внутренними флексиями (семитские).
У корнеизолирующих языков (например, китайского) нет никаких флексий и никакой периферии, одни корни, каждый из которых представляет собой целое слово. В связи с ограниченностью количества корней, значение часто определяется просодией или тональностью. Один и то же корень, по-разному произнесенный (выше или ниже, с подъемом или "спуском", отрывисто или мелодично) обозначает разные смыслы.
Агглютинативные, в переводе "клеющие" языки – это, в основном, языки народов Сибири, некоторых народов Африки и Юго-Восточной Азии, а также, представьте себе, современный английский язык. Слова образуются приклеиванием корней друг к другу и такие языковые гроздья могут быть большими, как виноградная кисть. Например, чукотское единое слово "с копьем" звучит га-пойг-ы-ма, а с "хорошим копьем га-таӈ-пойг-ы-ма". Во втором случае значение "хороший" (таӈ), вставлено внутрь. В чувашском слово ытарсапĕтермеллемарскерĕмĕрсем означает "превозмогать влечение к тому, от чего невозможно отвлечься". По сути дела – определение квантовой или ментальной суперпозиции на чувашском языке.
Интересно различие между агглютинативными и инкорпорирующими языками. Первые образуют новые слова приклеиванием друг к другу только имен (существительных, прилагательных, числительных). Это возможно и во флективных языках, например в русском языке ("цареубийца", "многозначность", "свежевыловленный" и многое др.). У нас так образуются только сложносоставные слова, а в агглютинативных языках – это единственный способ словообразования.
Инкорпорирующие языки, распространенные среди индейцев Америки, интересны тем, что там сложносоставные слова образуются также и с участием глаголов, поэтому там возможны слова типа: "мужпосудомыл". Вовлечение в процесс агглютинации глаголов привело к тому, что слова стали совпадать по объему с предложениями. Кто читал романы У.Фолкнера, знает индейское слово "Йокнопатофа", что в авторском переводе означает "тихо течет река по равнине".
Уже в первой половине 20в. выявилась недостаточность данной таксономии, которая основана исключительно на принципе словообразования, т.е. является, как и классификация Боппа, морфологической, следовательно, далекой от универсальности типологией языков. Фонология, синтаксис, семантика остаются "за кадром".
К тому же возникла проблема первичного элемента. Систему надо строить на базе единой универсалии. В морфологии ее нет. Этот факт отметил сам Гумбольдт: "В морфологии нет места универсалиям, в ней мы наблюдаем максимум вариативности" (В.Гумбольдт; Цит. По: Ажеж, С.65). Поэтому данная типология несистемна, следовательно, ненаучна, но именно ею чаще всего пользуются лингвисты за неимением лучшей. Например, Э.Сепир с презрением назвал ее "ходульной" и "неспособной служить" (Сепир, 1993,С.131). Но другие еще хуже. Альтернативную классификацию по типам словообразования представил тот же Э.Сепир. В ней турецкий и китайский оказались в одной семье, французский язык оказался в одной семье с банту, а английский совсем в другой. Это нонсенс, потому что француз скорее поймет англичанина, чем коренного жителя южной Африки.
Классификация, предложенная Боппом, является корнецентричной. По сути, он разделил языки на две большие группы: имеющие настоящие корни, и не имеющие настоящих корней. Сама по себе эта классификация имеет парадоксальный характер, потому что "не имеющий настоящих корней" китайский язык состоит именно из одних корней. Бопп считал их ненастоящими, потому что нет флексий. Классификация Шлегелей-Гумбольдта, на первый взгляд, ликвидирует это противоречие подчеркиванием роли периферии. На самом деле возникла другая системная проблема, надолго определившая развитие общего языкознания ad absurdum.
Если в языках корни только "царствуют", а "правит" периферия, то без нее нельзя никак. Корень без периферии, корень, не взаимодействующий с периферией, корень, не придающей себе конкретной определенности через периферию,– это вообще не корень, а… бог знает что, гуляющий сам по себе предикат. Получается, что в китайском, поелику нет периферии, значит, нет и корней. Короля играет свита. Одинокий бродяга без свиты королем быть не может. В китайском языке нет ни периферии, ни – следовательно – корней. Этот язык напоминает улыбку чеширского кота, на фоне которой гумбольдтовская типология – одно из энциклопедических начал классической филологии – вообще теряет основания.
В то же время, после появившегося представления о внутренней диалектике слова, выражаемого во взаимодействии корня и периферии, возвратиться к Боппу с его абсолютизацией корней уже невозможно.
Достойно удивления массовое возрождение компаративистики в современной России – а ведь писания многих авторов ничем иным не являются. Они удивляют не новизной и смелостью, а старческим возрастом своих языковых опрелостей. Зачем нам столь напористо, с частоколами восклицательных знаков в текстах, доказывают родство английского и русского языков, если это известно еще со времен отца компаративистики Ф.Боппа?
Само возрождение компаративизма в конце 20в. является доказательством кризиса лингвистики как науки. Сравнение языков по корням, применяемое не как метод первичного дознания, а как своего рода теория происхождения языков, в наши дни может быть основано на двух основаниях. Первое: авторы рассчитывают на то, что их читатели не знают основ лингвистики. Второе: они сами не знают, что наука уже прошла этот путь, и ученым-лингвистам известно о близости тупиков на этом пути.
Полностью оторваться от сравнительного языкознания, конечно, не получится, ибо это универсальный "полевой" метод лингвистики, не отвечающий, однако, на самый интересный вопрос: о происхождении языка. Это как современная психология, выделившая по разным основаниям множество психотипов, разработавшая уйму тестов, но даже не пытающаяся ответить на вопрос об истоке и сущности человеческой психики, хотя появилась психология как наука именно для ответа на данный вопрос.
