Большинство авторов, пытающихся определить, с чего начался язык, выводят его из коммуникаций животных. Напомню, что сознание человека тоже пытались вывести из поведения и рефлексов животных, но ничего не добились, следуя этой, бихевиористически-рефлексологической, парадигме. В книге о происхождении сознания мы доказали, что это никакое не научное мышление, это обыденное сознание, плоское, как скамейка, на котором сидят обыденно рассуждающие бабушки и не поднимающееся даже до их уровня. Это мышление, обставленное наукообразной терминологией, но тонущее в противоречиях. По сути дела, бихевиористы и рефлексологи ни к чему не пришли, кроме повторения мантры: "у шимпанзе интеллект трехлетнего ребенка", которую переносят из книги в книгу, как свой собственный животный рефлекс, забывая, что у ребенка между 3 и 4 годами происходит когнитивный взрыв, которого не бывает у обезьян.

Некоторые, убедившись в невозможности вывести язык из мышления обезьян, заговорили о том, что это два разных явления, имеющие различные корни (Выготский, Дикон и др.).

"Мы постигаем мысль уже оформленной языковыми рамками, – пишет, обращаясь к подобным авторам, великий лингвист Э.Бенвенист,– Вне языка есть только неясные побуждения, волевые импульсы, выливающиеся в жесты и мимику. Таким образом, стоит лишь без предвзятости проанализировать существующие факты, и вопрос о том, может ли мышление протекать без языка или обойти его, словно какую-то помеху, оказывается лишенным смысла" (Бенвенист, 2010, С.105).

Животные тоже общаются между собой и с людьми. Но "это не язык, а сигнальный код". (Там же, С.102). Из этого мы будем исходить, дабы избежать путаницы. В отношении способов общения животных будем использовать понятие коммуникация.

В самом истоке сознание имеет эндогенное происхождение, связанное с расщеплением психики. Первопричиной является не развитие адаптивных рефлексов наших диких предков, а обратное, антиадаптивное, трагическое событие: ломка рефлексов по типу инверсии.

Когнитивный взрыв ребенка проявляется прежде всего в языке. Ребенок становится творцом языка, в отличие от детенышей животных, которые ничего не добавляют в коммуникативные системы. Продолжая инверсионную парадигму происхождения сознания, мы будем опровергать коммуникационную теорию в решении вопроса о происхождении языка.

Все нормальные люди являются носителями языка, даже когда не говорят. Язык – это наш видовой эксклюзив, неотделимый от сознания. В подтверждение приведу две цитаты, настолько широко известные, что стали общим местом.

"Границы моего языка суть границы моего мира" (Л. Витгенштейн). "Все есть язык" (Р. Барт).

И – в противоположность: "Язык – это, конечно, не дом бытия, а проходной двор, прибежище для ничто" (Гиренок, 2010,С.105).

И там, и там есть своя логика, о которой мы поговорим в книге. Возникает вопрос: как ученые дожили до того, что пришли к прямо противоположным декларациям: "язык – это все" и "язык – это ничто"? Между ними – темный лес различных определений не столь радикального порядка, в которых нам тоже предстоит разобраться. Отсюда необходимость экскурса в историю языкознания.

В ней есть своя историческая логика. История вообще – это история общества. Вспомним, как развивалась историческая наука, описывающая различные общества в их развитии. Вначале под пристальным вниманием оказалась морфология обществ и прежде всего личности правителей: царей, ханов, королей, султанов. Динамика объяснялась просто: такой-то царь (хан, султан и т.д.) "имел слишком воинственный нрав" и потому пошел в поход. Восстания и революции объяснялись причинами типа "правитель (имярек) своим характером восстановил против себя народ". Все причины виделись в центре. Потом историки пришли к выводу, что "короля играет свита" и начали учитывать в своих опусах аристократию. Еще позже, после крестьянских войн в Европе и в России, в исторические описания попал народ, как действующее лицо. Только в начале 19в. стал возможен принцип "самодержавие, православие, народность". До того, как народ проявил себя актором в изгнании поляков, в восстаниях Разина, Болотникова, Пугачева, "народность", как один из столпов, было немыслимо вставить в формулу государственности. Начиная с А.Смита, А.Тюрго и, особенно, К.Маркса, в причинное поле исторических событий вошла экономика. Историки начали учитывать ее в интерпретациях войн и революций и даже перешли к экономическому фундаментализму. Например, учебник истории М.Покровского, по которому учились в СССР в 20-30-е гг.,вовсе обходится без упоминания царей, королей, султанов и т.д. Исторические факторы, казавшиеся всем, стали ничем. Вся история – это поступательное развитие экономики. Имен в истории Покровского нет.

Какова связь истории лингвистики с социальной историей? Они гомологичны в развитии. Лингвистическая наука началась в 18в. с изучения и сравнения корней – царей слов. В 19в. начали учитывать их окружение (приставки, суффиксы, окончания). В начале 20в. всерьёз занялись фонемами, т.е. простыми звуками, – "народом языка". Во второй пол. 20 в. обратились к синтаксису – экономике языка, объявив его движущей силой языка (Хомский и др.).

Ниже мы попытаемся вникнуть в хитросплетения и неожиданные повороты того пути, который прошла наука о языке, шатающаяся то в одну, то в другую, то в третью, то в четвертую кластерную нишу. Четвертая ниша – это значения.

Сравнительное языкознание 18-19вв.

Началось все с работы со словом, т.е. с абсолютизации морфологии. На базе этой парадигмы возникло в 18в. сравнительное языкознание или компаративистика. Разумеется, язык понимался как способ выражения мыслей с целью коммуникации.

Сравнительное языкознание в лингвистике до сих один из главных методов, но было время, когда компаративистика являлась основным направлением языковых исследований. Корни – монархи слов. Сравнение слов по корням – это наиболее доступное языкознание. Именно компаративисты, увлеченно, жадно рывшиеся в сокровищницах и отбросах языков, опровергли библейский миф о разделении языков Богом, доказали их родство, введя понятие "языковая семья". Аналогии корней слов европейских языков и, например, санскрита, их яркие совпадения, в 19в. будоражили умы не менее, чем теория происхождения видов Дарвина. В истории языкознания это был собирательско-аналитический этап, подобный тем, какие прошли в своем развитии все науки, добиравшиеся до научного синтеза, когда только и стало возможно создание полновесных теорий.

Само собой разумеется, собирательство, пополнение и отбор фактологии всегда будут сохранять свое значение, как и метод сравнительного языкознания – первичного дознания. Однако, сегодня быть компаративистом по определению означает принадлежать вчерашнему дню. Есть сравнительно-историческое языкознание как метод, причем, все более и более выявляющий свою вспомогательную функцию, и компаративистика, как первый этап развития науки, пришедшийся, в основном, на 18 – нач.19 вв. Основным методом компаративистики является поиск аналогий.

Сравнительно-историческое языкознание пережило свой золотой век на индоевропейской компаративистике, благодаря доступности и обилию языкового материала. Язык понимался тогда в духе философии Декарта как способ проявления мышления. Язык дан для того, чтобы выражать мысли. Это было общее мнение, независимо от того, являлся его приверженец человеком верующим или атеистом.

После того как родоначальник сравнительно-исторического языкознания Ф.Бопп доказал родство санскрита и ряда европейских языков, встал вопрос об общем истоке и о необходимости универсальной таксономии. Ф.Бопп предложил свою классификацию, которую можно было считать универсальной только на уровне знаний 19в., потому что основывается на типологии только одной части слова – корня. Выглядит она таким образом: