За десять лет до описываемых событий.

Кайла́ни застыла в полумраке коридора и задержала дыхание, услышав возбужденные голоса родителей в библиотеки.

– Ты не можешь так поступить! – голос матери дрожал от сдерживаемых эмоций. – Она твоя дочь!

– Называй вещи своими именами, – холодно отрезал отец. В его тоне сквозило едва скрываемое удовлетворение. – Этот сорняк никогда не станет достойным представителем семьи Дрэ́йкшир.

Кайлани прижала ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу всхлип. Значит, Калисса не солгала – отец действительно решил избавиться от нее. Внутри все сжалось от боли и отчаяния.

– Хватит сравнивать ее с Кали́ссой! – В голосе матери появились истерические нотки. – Она просто другая!

– Другая? – Отец издал короткий злой смешок. – Она позор для нашей семьи. Неуклюжая, неспособная, бесполезная…

Каждое слово било, словно хлыст. Кайлани отступила в тень под лестницей. Горячие слезы текли по щекам, но она не смела их вытереть.

– Довольно! – Властный голос Эстеллы Дрэйкшир прозвучал подобно удару грома, заставив Кайлани вздрогнуть в укрытии.

Даже не видя бабушку, Кайлани могла представить ее идеальную осанку – прямую спину и высоко поднятый подбородок.

– Ты позоришь имя Дрэйкшир этой недостойной сценой, Тайрус, – голос бабушки звенел сталью.

– Мама, ты не понимаешь… – начал было отец.

– О, я прекрасно все понимаю, – оборвала его бабушка. – Ты собираешься отослать собственную дочь, не посоветовавшись со мной – главой рода.

Она сделала паузу, и в этой тишине всхлип матери прозвучал особенно пронзительно.

– И куда же ты намерен её отправить? – продолжила бабушка тем же ледяным тоном.

– В школу на Калисто.

– В школу для девиц из обедневших семей? – презрение в голосе бабушки могло заморозить океан. – Ты окончательно потерял рассудок, Тайрус? Кайлани – Дрэйкшир, нравится тебе это или нет, – каждое слово падало как камень. – И я не позволю тебе позорить род. Она поедет на Кордию. Я уже обо всем договорилась.

– Кордия? – отец издал короткий смешок. – И чему они там научат это недоразумение?

– На Кордии умеют раскрывать таланты, – холодно ответила бабушка. – У каждого они есть, просто не все способны их увидеть.

– Таланты? Единственный её «талант» – пиликать на своем инструменте. И ради этого я должен…

– Тихо! – резко оборвала его бабушка. – Девочка может вас услышать.

Кайлани сильнее вжалась в стену, стараясь раствориться в тени.

– Знаешь, сын, – голос бабушки стал обманчиво мягким, – я не возражала, когда ты женился на Эвелин, хотя твой отец был категорически против. Он считал, что она охотится за нашим состоянием. А теперь ты транжиришь семейные деньги и смеешь возмущаться, когда я хочу дать твоей дочери достойное образование? Причем за мой счет, не твой.

Отец резко выдохнул, будто получил удар под дых.

– Впрочем, – задумчиво продолжила бабушка после паузы, – я никогда не могла понять тебя, Эвелин. Почему ты вышла за него? И главное – почему остаешься все эти годы?

– Мама! – возмутился отец, но бабушка словно не слышала.

– Может, дело в статусе дома Дрэйкшир? Или в деньгах? – в ее голосе зазвучала язвительность. – Хотя у тебя и своего состояния хватит на несколько жизней. Так что же держит тебя рядом с моим сыном, дорогая невестка?

Кайлани замерла, ожидая маминого ответа. Впервые кто-то задал этот вопрос вслух. Почему мать терпит постоянные унижения? Почему не уйдет, забрав ее с собой?

В бабушкином голосе слышалось искреннее любопытство.

– Я люблю его, – просто ответила мама. – Несмотря ни на что, я все еще люблю его. И, возможно, это делает меня слабой в ваших глазах…

– Это делает тебя глупой, – отрезала бабушка. – Любовь – непозволительная роскошь. Особенно такая слепая и безрассудная.

– Вы никогда не любили, Эстелла? – тихо спросила мама.

– Я любила своего мужа, – голос бабушки дрогнул. – Но я никогда не позволяла этому чувству затмевать разум. И уж точно не стала бы терпеть то, что терпишь ты.

– Возможно, вы правы, – в мамином голосе послышалась усталость.

– Впрочем, мы отвлеклись. Решение о Кордии окончательное…

– Нет! Она еще слишком юна. Она будет там совершенно несчастна…

– Ты ошибаешься, твоя дочь гораздо проницательнее, чем вы все думаете, – медленно произнесла бабушка, подбирая слова. – Она прекрасно чувствует атмосферу в этом доме и понимает окружающих лучше, чем они сами себя. Кайлани осознает, что её отец хочет избавиться от неё.

– Но почему она ничего не сказала мне? – всхлипнула мама.

– Потому что любит тебя, – в голосе Эстеллы Дрэйкшир впервые за весь разговор появились теплые нотки. – И не хочет причинять тебе боль.

Она действительно хотела бы уехать – подальше от презрительных взглядов отца, от бесконечных сравнений с Калиссой, от этого давящего ощущения собственной ненужности.

Кордия казалась спасением. Там никто не станет называть её "негодным сорняком". Там она сможет быть просто собой, без необходимости постоянно соответствовать чьим-то ожиданиям.

– Вопрос решен, – припечатала бабушка. – Кайлани едет на Кордию. И я не желаю больше слышать никаких возражений.

Послышался шорох шелкового платья – бабушка направилась к выходу. Но у дверей она остановилась:

– И, Эвелин… Возможно, тебе стоит подумать о том, что иногда любовь проявляется не в том, чтобы остаться, а в том, чтобы уйти.

Дождавшись, пока все разойдутся, Кайлани выбралась из своего укрытия. В голове звенела пустота. Ноги сами понесли её в спальню. Проходя мимо зеркала в коридоре, она мельком взглянула на своё отражение – неуклюжая девочка с рыжими непослушными кудрями и заплаканными глазами. Такая непохожая на прекрасную Калиссу. Такая… лишняя.

***

Закрыв глаза, Кайлани позволила музыке вести её. За два года на Кордии этот инструмент стал ей ближе всех – после Мелинды, разумеется.

– Замри! – восторженно воскликнула подруга. – Именно такой ракурс мне нужен!

Кайлани приоткрыла один глаз. Мелинда, высунув от усердия кончик языка, быстро водила карандашом по бумаге. Нежно-лиловая шерстка на ее чутких ушках казалась почти прозрачной.

– Ты же финансист, а не художник, – поддразнила Кайлани, послушно замерев в нужной позе.

– А ты музыкант, а не критик, – парировала подруга, не отрываясь от рисунка

Их комната давно перестала быть просто спальней. Они превратили её в уютное гнёздышко: стены украшали рисунки Мелинды и любимые голограммы Кайлани с видами мест, где она мечтала когда-нибудь побывать, на подоконнике цвели привезенные с Кирана цветы, даже строгие школьные покрывала они заменили на яркие пледы.

– Кстати, как прошла стажировка у маэстро Лиона?

– Потрясающе! Представляешь, он сказал, что при должном усердии я смогу играть в Имперской филармонии! – ответила Кайлани.

– А я что говорила? – ушки Мелинды радостно встопорщились. – Искин не зря определил тебя на музыкальное направление.

Кайлани улыбнулась, вспомнив свои первоначальные страхи не оправдать ожиданий. Но искин оказался прав – музыка действительно была её призванием.

– А у тебя как дела?

– О, невероятно! – Мелинда подпрыгнула на месте, отложив планшет. – Представляешь, я предсказала падение акций "Stellar Industries" за неделю до события!

– Ты гений, – Кайлани обняла подругу. – И знаешь… я давно хотела попросить…

– О чем?

– Поможешь с инвестициями? У меня есть карманные деньги, и я подумала… может, посоветуешь, куда вложить? Хочу быть немного независимее.

Глаза Мелинды загорелись профессиональным интересом:

– О, у меня уже есть несколько перспективных вариантов! Особенно интересные акции в секторе медтехнологий… Но ты уверена?

– Абсолютно, – кивнула Кайлани. – Кому я могу доверять в финансах больше, чем лучшей подруге и гениальному аналитику?