" Кόндор… птенцы… скорее!" – долетали до него отдельные слова.
Лама поднялся на ноги и подошёл к своему приятелю, который показался ему не на шутку встревоженным.
– Что случилось? – спросил он, вопросительно глядя на пуму.
– Беда… – удручённо ответил тот и, обратившись к птичке, добавил:
– Милая птичка, ты сделала добро, и оно обязательно к тебе вернётся. Лети же домой, а я не заставлю себя долго ждать!
– Удачи! Желаю удачи! – пропищала птичка и скрылась из виду.
– Да… – произнёс пума, – плохо дело…
Лама ждал разъяснений; он надеялся, что сможет стать полезным своему новому другу.
– Вчера вечером, – начал пума, – с кондором, который живёт в пещере на высокой горе, случилось несчастье: он и его подруга парили в небе, выискивая добычу, но сами стали добычей охотников…
Лама почувствовал, как сердце, замерев на миг, заколотилось у него в груди.
– Так вот, – продолжал пума, – те стали стрелять в них из своих ружей и убили подругу кондора, а самого его ранили в крыло. Он еле добрался до своего гнезда и теперь не в силах кормить ни себя, ни своих птенцов.
Лама, нахмурившись, слушал пуму. История была печальной, но кондоры считались недругами лам, так что он не знал, что и думать.
– Я должен немедленно идти на помощь кондору, – твёрдо сказал пума, и глаза его блеснули. – В прошлом он не раз предупреждал меня о приближении охотников, и благодаря ему мне удавалось не попадаться им на глаза. Птичка сказала мне, что кондор видел меня на днях, когда пролетал над этими краями. Он просил её найти меня и передать просьбу о помощи: сказал, что кроме меня ему некому помочь.
– Почему же?! Я помогу! – воскликнул лама, сделав шаг вперёд. – Раз он выручал тебя, то и я ему помогу, обязательно помогу!
– Я рад, что у меня такой друг, – промолвил пума, – но не должен ли ты вернуться в стадо? О тебе, наверное, уже давно беспокоятся!
– Это точно… – задумчиво ответил лама, – но сейчас им ничто не угрожает, а кондору необходима помощь. Давай же поможем ему, а потом я вернусь в стадо.
– Что ж, тогда в путь! – воскликнул пума. – У меня остались три рыбины со вчерашнего дня: их кондору и птенцам должно хватить на первое время. Я бы ещё наловил, да больше этого, боюсь, не донесу. Путь наш лежит через пустынную равнину к высокой горе. Нужно будет экономить силы, так как подъём будет не из лёгких; к тому же на самой вершине всегда лежит снег…
– Ничего, справимся как-нибудь, – бодро ответил лама, – ведь мы сытые и отдохнувшие!
– И я того же мнения! – сказал пума, утвердительно кивнув головой. – Только одна просьба к тебе: по дороге рот у меня будет занят рыбой, так уж ты рассказывай мне о себе.
– Что ж, хорошо, – ответил лама, – хотя рассказывать особенно нечего…
Когда солнце показалось из-за холмов, друзья уже шли навстречу снежной вершине, всё ярче вырисовывающейся на фоне синего неба. Однако, глядя по сторонам, лама невольно думал о том, что более унылой местности было бы трудно себе представить. И действительно, земля была усеяна выцветшими на солнце камнями и покрыта паутиной тёмных трещин. Чахлые пучки сухой травы безвольно пригибались к земле при малейшем дуновении ветра. А в довершение всего, вокруг стояла мёртвая тишина, которую нарушал разве что хруст песка под копытами у ламы. Неприветливый край казался безжизненным, и это словно подтверждали высохшие русла ручейков, изредка пересекавшие путь.
Взглянув на своего спутника, лама сказал:
– Ну что тебе рассказать про мою жизнь? Очень уж она у меня была однообразная: проснёшься, спустишься с холма на водопой, погреешься на солнышке, поешь вдоволь травы, выслушаешь наставления вожака, порезвишься с приятелями, ещё поешь, ещё полежишь на солнышке, попрыгаешь через ручей, а там, глядишь, и вечер… Поднимешься на холм по натоптанной тропе, толкаясь по дороге с приятелями, чтобы было веселее, снова выслушаешь наставления вожака, ещё немного порезвишься на поляне и пойдёшь спать. Хорошо ещё, когда вожак оставлял меня на карауле – с некоторых пор он стал давать мне разные поручения. Тогда можно было любоваться луной и звёздами и думать: на что они теперь смотрят с неба и какой же мир, наверное, большой и удивительный. Эти мысли посещали меня по ночам, когда стояла тишина, а днём не приходилось много размышлять – слишком уж шумно у нас в стаде. Один раз я поделился своими мыслями с приятелями, но они лишь удивлённо посмотрели на меня…
Пума понимающе кивнул головой: несмотря на то, что у него изо рта торчали рыбьи хвосты, вид у него был очень серьёзный.
– Я часто спрашивал у вожака, – продолжал лама, – почему мы никогда не переходим установленных границ, и всегда получал один и тот же ответ, что, мол, незачем, что всё везде одинаковое: те же холмы, те же долины, те же ручьи. А мне казалось, что вожак многое не договаривает. Порой я задумывался над тем, где наш ручей берёт начало и куда он устремляет свой бег? Не может же он течь и течь без конца – ведь мы пьём из него каждый день, а после нас из него, наверное, пьют и другие стада, так что он должен был бы в конце концов иссякнуть. Вот бы посмотреть, где! И у меня было ещё много таких вопросов, на которые я хотел, но не мог получить ответ. Например, я часто думал, куда уходит солнце, когда оно скрывается за холмами? Иногда мне даже снилось, что я бегу за ним, обгоняя ветер, мчусь по холмам и долинам, но им нет конца; солнце заходило, и я просыпался ни с чем. В то утро, когда я оставил свой холм, на меня нашла какая-то странная решимость. Я поднялся на ноги и ушёл, и мне даже в голову не пришло, что обо мне будут беспокоиться. Тогда я был уверен, что делаю это ради стада, но сейчас мне кажется, что мне просто очень захотелось увидеть мир…
Пума остановился, выложил рыб на сухую траву и сказал:
– Я думаю, что ваш вожак по-настоящему заботился о стаде, просто ты был гораздо любознательнее других. Я и сам такой: мне необходимо каждый день ходить по неизведанным тропам и посещать необычные места. Правда, с некоторых пор мне стало не хватать друга, но теперь ты, вот, шагаешь рядом со мной, и я знаю, что лучшего друга мне не сыскать!
Ламе было очень радостно слышать похвалу друга, но он понимал, что ему ещё предстояло заслужить эти слова в полной мере.
– К тому же, – добавил пума, – даже эта голая равнина полна жизни – нужно только суметь её разглядеть…
Лама всмотрелся в окружавшую его пустошь и, в самом деле, стал примечать признаки жизни. На камнях там и сям грелись маленькие ящерки песочного цвета. Они бесшумно скользили, перебираясь с камня на камень. Иногда по земле пробегали юркие чёрные жуки, оставляя на ней едва приметные следы; при малейшем шорохе они останавливались, как вкопанные. В воздухе раздавалось приглушённое жужжание голубых и зелёных стрекоз; одна из них, почему-то заинтересовавшись ламой, долго кружила над его головой.
Среди разговоров и воспоминаний время текло быстро. Гора всё приближалась; на её склонах уже можно было различить отдельные ледники, разделённые узкими полосками земли.
"Очень хотелось бы подоспеть вовремя, – думал лама, глядя на слепившую глаза снежную вершину. – Могу только себе представить отчаяние кондора: он только что потерял подругу, самого его ранили, птенцы хотят есть, а он ничем не может им помочь! Надеюсь, мы доберёмся до его пещеры ещё засветло…"
Между тем дорога начала уводить вверх, а на пути стали встречаться небольшие холмы, усеянные камнями и поросшие пучками рыжеватой травы. По мере приближения горы, холмы становились всё выше, камни всё крупнее, а вскоре появилась и нежно-зелёная трава, местами пробивавшаяся среди камней. А пройдя ещё немного, путникам повстречался и первый ручеёк, лениво струившийся по высушенной солнцем земле и исчезавший в одной из её трещин. После продолжительного перехода через пустошь зелень и вода радовали глаз; даже идти стало как будто легче.
Вдруг у очередного холма пума остановился и указал вверх. Лама поднял голову, но не увидел ничего, кроме разбросанных по склону глыб и пучков травы. Но вдруг один из пучков зашевелился и поднялся на ноги. За ним последовали другие, и вот уже множество голов с приподнятыми ушами и беспокойными глазами повернулись в сторону путников. Лама глазам своим не верил: на возвышении паслось целое стадо стройных, тёмно-рыжих викуний, очень похожих на лам, но гораздо меньших по размеру. Спокойствие, однако, длилось недолго: викуньи рванули вверх по склону, гулко стуча копытами, и только один из них продолжал стоять, как зачарованный, глядя поочерёдно то на пуму, то на ламу. Но вот и он очнулся и, поскакав вверх, присоединился к стаду.
