– Фринни и Тиса убежали в город другой дорогой, – продолжал Инкриз еле слышно, – сообщить ночной страже, но разумеется, егеря махнут рукой. У нас даже нет воды, чтобы вымыть пол. Н-да. К утру здесь будет вонять скотобойней.

Такой расклад Вёху не понравился и он принялся за уборку старым поредевшим веником, стараясь не замарать его в крови. С жалобным шорохом осколки понемногу выбирались из углов. Инкриз старался приободриться и долго, уверенно рассказывал, почему Вакса вот-вот вернётся невредимой.

– Да, – кивал он сам себе упрямо, – у неё точно какой-то план, вот и пошла добровольно. А если нет, то Гиль Амьеро – не преступник, с её головы и волос не упадёт. У него ведь репутация.

Осколки будто тянулись друг к другу, жались так и этак, плакали яркими бликами, но совсем не совпадали на ржавой ладошке совка.

– У него и топливо, – отозвался Вёх. – Стань он последним негодяем, все продолжат лизать ему задницу, – веник улетел в пыльный угол, – Ни одна здешняя псина не пришла нам на помощь. Ружья, кулаки – вот тебе и репутация. Маршал бы нас с радостью скормил свиньям. Какое ему дело до артистки, у которой даже имени нормального нет?

– Ладно, – выдохнул Инкриз, – Подождём утра и явимся к судье вместе. Никуда идти я сейчас не смогу, господин Мордобой меня слишком усердно лечил кровопусканием. Завтра буду здоров как юнец, а пока поберегусь.

– Я тебя не брошу, – поднял голову Вёх, уже вытиравший пол своей старой одеждой, – Ты бледный как бумага, ступай в постель. Тиса и Фринни умеют избегать передряг, ничего с ними не случится.

– Ох, Змеёныш, это нас и подвело, – закряхтел Инкриз, поднимаясь, – Уверенность, что нас не тронут. Я никогда не думал купить ружьё или пистолет. Кому вздумается нас обирать? Но они решили просто надругаться. Деньги этим сытым рылам ни к чему, подавай им наше достоинство.

Кое-как справившись с беспорядком, Вёх подтащил ковёр и закрыл им пятна на полу, чтобы не мозолили глаза. Инкриз печально поблагодарил его и скрылся за плешивой театральной портьерой, отделявшей родительскую спальню.

На своей лежанке Змеёныш затрясся от разгулявшихся нервов, досады и страха. Никак не удавалось похоронить прошлое, особенно то, каким образом зарабатывал в городе лишние гроши. Правда, сами гроши его интересовали мало, их он равнодушно клал в общую копилку. Большие деньги обременяют, маленькие расстраивают, и вообще это не то, о чём приятно думать. Ему нравился кураж добытчика, он ненавидел ханжей и ещё не знал о том, чем может обернуться авантюра. Завязал Вёх в только тот злополучный день, когда его внезапно начали бить смертным боем и он наконец протрезвел. Верно, стоило даже поблагодарить того живодёра без половины брови.

Но с Ваксой могли поступить и хуже. На уме у старикашки, да ещё и с такой властью, хватит ли места для жалости? Те кокотки, вместе с которыми Вёх промышлял в «Чертовнике», всегда боялись ферзей сильнее, чем бандитов.

«Если эти молодчики вообще забрали её по приказу Гиля, а не по собственному желанию», – подкинул ещё одну тревожную мысль Наг.

Ряга осчастливила прощальным подарком: Змеёныш внезапно и крепко уснул, будто упал на дно чёрного болота.

***

Солнце пробралось сквозь окошко, лениво лизнуло Вёха в щёку. Он открыл глаза и прислушался: с кухни лился тихий разговор, как и обычно по утрам, когда все завтракали. Посмеивались, стучали вилками как ни в чём не бывало. Сорвав с себя одеяло, Змеёныш подумал: «Это что, всё мне приснилось? Или вернулась Вакса? Или я вчера бредил от грибов с пивом? Или я с ума сошёл?»

А она действительно вернулась. И сидела, по привычке поджав под себя ногу. Не избитая, не обритая наголо, оба бриллиантовых глаза на месте, как всегда перемазанная сажей с жиром. Совершенно целыми пальцами она держала румяный ломтик хлеба и уплетала его с птичьей жадностью. Вёх дважды протёр глаза, пока стоял в проходе на кухню. Глядя на его ступор, так и не переодевшаяся с вечера Тиса хохотнула. Фринни явно проплакала всю ночь, но теперь устало улыбнулась ему и потрепала за плечо, щуря по-детски припухшие глаза. Не умер и Инкриз, которого он собирался сторожить всю ночь.

Действительность расправлялась перед взором Змеёныша, как случайно скомканная бумажка со словами пьесы.

– Что там было? Куда тебя увели? – спросил Вёх первым делом.

Вакса ответила с набитым ртом, осыпая крошками колени:

– Старый идиот рисует картинки. Ему срочно понадобилась девка точно такого роста, ну и что-то там про типаж. Пару часов пришлось держать какой-то горшок на фоне простыней, пока он корябал бумагу. Передавал свои извинения.

– Взять бы его паршивые извинения, да приложить к синякам и ранам папы Инкриза! – прошипел Вёх.

– Обалдевшие мордовороты, – проговорил Корн, – видимо, мы должны быть благодарны за целые кости.

– Тонкая, видите ли, натура этот козлодой, – скривилась Деревяшка.

Резкий порыв ветра чуть не унёс карточку с печатью, лежавшую в центре стола. Вакса ловко прижала её стаканом.

– Зато – вот! В Юстифи можно будет забрать в банке кругленькую сумму за беспокойство.

«И что теперь, Инкриз лишится руки? Какая расплата последует за таким счастливым поворотом? Ах да, для Ваксы я теперь не просто пустое место, а навозный жук, просящий подошвы», – размышлял Вёх, размазывая кусочек масла по хлебу.

– Ты чего скис? – толкнул его Корн под локоть. – Всё в порядке ведь.

– А ты чего? Где пропадал всю ночь?

– Не твоё дело.

Его будто подменили. Несмотря на свой рост, Корн редко сутулился и никогда не вжимал голову в плечи. Теперь он смотрелся нелепой деревянной марионеткой, вырезанной без всякого чувства, да и двигался не лучше. Вёх решил, что это вина его так скрутила. Кукурузина бы ничего не сделал против пуль, но само его отсутствие смахивало на предательство.

На улице вдруг резко стемнело, а ветер снова навалился на стены контейнера. Змеёныш выглянул на улицу и увидел, что над свалкой нависли лохмотья одинокой чёрной тучи.

Инкриз, до поры сохранявший молчание, скрестил руки на груди и сказал, окинув взглядом семью:

– Дорогие мои, давайте решим, выступаем мы сегодня или нет.

– Я готова, – первой ответила Деревяшка.

– Как это «нет»? Амьеро не так уж нас озолотил, надо вкалывать дальше, – нахмурилась Вакса.

– Отлично, – мама Фринни заправила прядку за ухо. – Я с вами. Буду сонная, как настоящий медиум.

Вёху и Корну оставалось только подчиниться общей воле.

– Раз так, я кое-что придумал, – заговорщически нагнулся над столом Инкриз. – Нас, мягко говоря, заставили сильно понервничать. Всё обошлось, но я бы хотел свести счёты. Если опять явится Гиль, я самолично выступлю со сказкой. С той, где дом у леса, помните? У нас есть превосходный актёр на главную роль! Представьте его рожу, когда он услышит концовку!

Его голос прозвучал непривычно едко. Никогда раньше труппу не пытались обидеть, и любые недопонимания решались им, привыкшим дарить улыбки, быстро и вежливо.

– Да ладно тебе! – фыркнула Вакса. – Он же сразу раскусит ловушку!

– Да-а-а! Но это мне не помешает, – Инкриз повёл бровью. – Отступать ему некуда. Гилю придётся следить за своей образиной и делать вид, что всё в порядке. Благородный человек посмеётся над собой, умный пошутит надо мной в ответ, а напыщенный индюк проверку не выдержит, и над ним посмеётся общество.

– Если ты не боишься, – вздохнула Фринни, – то так и сделай. Но кончиться может плохо.

– Ха! – Инкриз самодовольно закатил глаза. – Это как печь блины и переворачивать в воздухе. Боишься – даже не пробуй, точно сложится вдвое или улетит на пол.

– Назревает веселье, – облизнулся Вёх, доедая последние кусочки масла.