Высокий снова выступил вперёд. - Какая охрана? Один калека у крайней повозки. Больше нет никого. Подошёл, тихо взял и ушёл. Всыстко! (Всё! Пол). Получил хорошие деньги. И в трактир... Гулять. Давай! Не трусь. Иди. Тем более тебя знают как писаря. Если, что – скажешь, пришёл пересчитывать бочки.

- Господа хорошие! Всё равно это опасно. Нет. Я не возьмусь.

Низкий подошёл ближе. Отодвинул плечом товарища. - Холера, Кшиштаф! (Чёрт возьми, Кшыштаф! Пол.) Не дави на него. Дело не простое. - Слушай, сервисант. В нашем полку недостача. Нам срочно нужен порох. Может, договоримся на десять монет? За каждый бочонок. Десять бочонков – сто серебра. Хорошее предложение! Соглашайся? Сделаешь – станешь богатым.

Солдат робко отошёл от незнакомцев. Бросил на ходу. - Нет. Не могу. Поймают - повесят. Я не хочу висеть. Пшепрашам, (Простите. Пол.) господа паны поляки. Естэм в пощпеху. (Я спешу. Пол.)

Высокий догнал уходящего. - Может, подскажешь, кто может рискнуть? Ты же писарь – знаешь всех?

- Не знаю я никого. Нет у нас таких.

Писарь быстро шмыгнул на угол. Остановился. Притих. Прислушался. И хорошо расслышал остаток разговора.

- Co ci mowilem, Kszystafie. Musielismy udaс sie w inne miejsce. Nikogo tu nie znajdziemy. (Что я тебе говорил, Кшыштаф? Надо было сразу идти в другое место. Не найдём здесь никого. Пол.)

- Nie, Przemyslawie. Miejsce jest w porzadku. Tyle, ze ten goner nie potrzebuje pieniedzy. (Нет, Пшемыслав. Место нормальное. Просто, этому доходяге, не нужны деньги. Пол.).

…..

Полковник второго польского артиллерийского полка Гжегож Дабковский был срочно вызван к начальству.

Герцог Этьен де Шанс долго ходил перед ним из стороны в сторону. Раздумывал как начать разговор. Наконец определился…

- Гжегож, я давно знаю твоего отца. И у меня нет повода не доверять тебе. Но! В округе ходит много нехороших разговоров, о каких-то поляках, которые в разных местах, пытаются купить порох для своего полка. Якобы у них какая-то недостача или растрата, а может даже воровство большого количества. Что за полк? Неизвестно. Поэтому, я решил, чтобы слухи не пошли дальше. – Махнули головой в сторону потолка. - Отправить к тебе проверяющего. Хотя уверен – у тебя всё нормально.

Герцог остановился и вопросительно уставился на полковника. - У тебя же всё нормально?

Поляк, как заправский гусар, хотя был артиллерист, щелкнул каблуками. Вскинул подбородок. - Так точно, господин генерал.

- Значит, завтра, с утра. Вместе со своим интендантом, ждите гостя. Быстро посчитаете, проверите. Чтобы я был спокоен и не волновался. Так, что иди, готовься. Да! И стражи поставь побольше. Мало ли, что?!

…..

Вечером того же дня количество охранников склада с порохом было увеличено в три раза. Всю ночь бдительные польские часовые, не смыкая глаз, пристально оглядывали тёмную опушку леса и болото, прилегающие к складу. Прислуживались к каждому подозрительному шороху. Присматривались к каждой тени. Громко поддерживали друг друга разговорами. И только к самому утру немного расслабились. Вместе с первыми лучами солнца из-за косматых деревьев вылетел большой желтый шар. Ярко осветил место, где расположились сдвинутые друг к другу повозки с порохом. А затем фейерверком разорвался на десятки пылающих углей, которые извивающимися лентами начали спускаться с неба и поджигать всё в округе. Часовые бросились тушить. Сбивать огонь. Пламя, наоборот, только разгоралось. Несколько минут и огромный огнедышащий цветок поглотил всё, что было на поляне. От повозок, людей, лошадей остались одни головёшки.

***

Со следующего дня, после странного разговора с поляками, писарь фламандского артиллерийского полка Патрик Клюверт решил добираться из дома в полк и обратно разными дорогами. Предчувствие чего-то нехорошего просто трубило и долбило огромными спазмами по всем участкам мозга. С каждым днём, с каждым часом оно увеличивалось и росло. Он чувствовал, он знал – такие не отстанут. Они найдут. И больно накажут. Для них пролить кровь – всё равно, что напиться водицы. Вот и сегодня Патрик шёл настороженно, постоянно оглядывался, старательно обходил все злачные, тёмные и вызывающие подозрения места. По возможности старался выбрать дорогу, где присутствуют пешеходы, чтобы быть у них на глазах.

И всё же это не помогло. Сильные, словно налитые железом руки, резко потянули его в маленький закоулок. Втащили в какой-то колючий кустарник и прижали к стволу дерева.

- Ну, привет, бруднэ сцур (Грязный крысёныш. Пол.) - прохрипел голос старого польского знакомого, укутанного в шарф по самые глаза. - Что? Сучёныш? Продал нас генералу? Радуешься, что погибли наши товазесе? (Товарищи. Пол.)

Патрик от неожиданности потерял дар речи, а потом заскулил тонким голосом, хватая ртом воздух. - Господа паны поляки. Я вообще, никого, никогда, не продавал. Я самый тихий и мирный человек на свете. Сижу в штабе. Переписываю бумаги. Даже к службе негодный – чахотка у меня. Из всех достоинств – умею читать и красиво писать.

Его напарник зловеще поднял свои огромные кулаки. До хруста сжал костяшки. - Врёшь, курва фламанская! И за тебя, не выдержал кто-то из наших и случайно подорвал склад. Погибли семнадцать воинов-поляков. Матка боска! Семнадцать человек, по твоей вине! Полковник и интендант сидят под следствием. Скорее всего их расстреляют. На месте склада огромное чёрное пятно. Пороха нет. Нас хотят расформировать. А ты! Скура (Шкура. Пол.) спокойно живёшь. Сладко ешь, крепко спишь. Одеваешься хорошо. А надо было просто продать нам несколько бочонков с порохом и всё! Ребята были бы живы, всё было бы нормально. А теперь! - Из-за пояса вытащили огромный, страшный, кривой нож и поднесли к горлу несчастного фламанца. - Прощайся с жизнью, гадёныш.

- Господа паны поляки, - писарь упал на колени. Повис на руках высокого. - Клянусь всеми святыми. - Он начал судорожно креститься. - Я не предатель. У меня большая семья, дети, Больные отец с матерью, да ещё тронутая умом двоюродная сестра на обеспечении. Я сам калека.

- А я говорю – это, ты! - чуть сильнее надавили на гордо. Сделали страшное лицо убийцы малолетних писарей.

Невинная жертва шмыгнула носом. Пустила настоящую слезу. Заскулила. - Паны поляки! Посмотрите на меня? Я даже врать не умею. Это кто-то другой, плохой, злой, нехороший. В нашем полку целая свора предателей и лизоблюдов. Все завистливые. Смотрят друг на друга волками. Дорогие мои, вы же, сами, после моего отказа, пошли искать других желающих. Они и польстилась на деньги. А не я.

Невысокий, поэтому более рассудительный разбойник, отодвинул руку великана с ножом от горла несчастного. - А ведь верно, Кшыштаф. Похоже крыса не он, а тот толстый бомбардир, который сказал, что пять серебрух мало. Или тощий унтер, с дурацким прыщом на щеке. Мне его рожа сразу не понравилась. Мерзкая, противная. Ещё глаз у него постоянно дёргался.

Высокий нехотя клацнул зубами. - Нет, Пшемыслав. Я не мог ошибиться. Те были жадными. Торговались до последнего. А у этого доходяги, нет даже медного сантима за душой. Только бедный сервисант может быть предателем.

Солдат мгновенно почувствовал свой шанс на спасение. – Господа хорошие, я не виноват. И не бедный. У меня есть деньги. - Он полез за пазуху и вытащил кошель. - Прошу. Возьмите. Мне не жалко, я честный и обеспеченный человек. Возьмите, помяните друзей. И заодно выпейте за меня. Возвращать не надо. У меня есть ещё.

Высокий открыл кошелёк. Заглянул внутрь. Удивлённо хмыкнул. - Действительно, с такими деньгами ты не мог предать. Да, и глаза у тебя честные. И лицо доброе. Ладно, иди. Хотя... нет, постой. - На ходу, поймали рванувшего спасаться бегством прощелыгу…

- Послушай, ты отзывчивый человек. Сделаем и мы тебе добро. Наши братья, поляки - злые и хотят отомстить. Сегодня вечером, если хочешь жить, не приближайся к складу с порохом. И вообще, этой ночью, будь подальше от полка. Наша земста бензя страстна! (Наша месть будет страшной! Пол.). Взорвём и сожжём всё, что можно взорвать и сжечь. А потом медленно… пойдём добивать оставшихся. Вырежем весь ваш полк. Всех до единого. Знай! Таких обид поляки не прощают. Пусть погибнем – но отомстим!