‒ Ух негодница! Растерзала бы тебя! Ты-то куда смотрела? Почему не остановила?

‒ Я останавливала, да разве она будет слушать?!

‒ Что произошло с мамой Мелинды? ‒ снова спросил Альберт, и его голос прозвучал громче обычного.

Грейс посмотрела на мужчину усталым взглядом. Когда-то давно её глаза были чёрными и озорными, словно новогодняя ночь, но сейчас утратили и цвет, и блеск, и живость.

‒ Пэтти была редкой красавицей и умницей. Поклонники ей проходу не давали. Замуж звали, дом красивый обещали, цветы, подарки, а ей хотелось заниматься наукой. Она желала чего-то особенного и однажды создала это проклятое зелье, а потом и заклинание придумала. Решила, что разбогатеет на одиноких волшебницах, богатых, глупых и жадных до любовных утех, но сначала решила проверить эффект идеального мужчины на себе. Его звали Сэмюель. Или просто Сэм. Она создала его перед самым Новым годом. Ведь уже не девочка была и ещё не старуха. Всего-то двадцать шесть лет! И он был совсем, как ты, Берти, красивый, умный, галантный. Носил её на руках, комплименты нашёптывал. Они пробыли вместе восемь дней, а затем он исчез, растаял в воздухе, будто его никогда и не было, а она осталась. Точнее от неё осталась только оболочка её прежней. А спустя несколько месяцев моя Пэтти призналась, что беременна. От него беременна. Такие вот дела.

Мелинда отшатнулась от Альберта и посмотрела на Грейс испуганными глазами. Она поняла. Наконец поняла, кто был её отцом и почему мать от неё это скрывала.

‒ После исчезновения Сэмюеля Пэтти жила ещё почти одиннадцать лет! ‒ пискнула тихо как мышь Габи. Её уже не было видно. Только слышно. Она забилась в самый дальний и тёмный угол. ‒ Выходит, это не он её убил?

‒ Да как же не он?! ‒ закричала Грейс. ‒ После его ухода из Пэтти словно всю душу высосали. Сама не своя стала. Ей уж никакой другой парень по нраву не был. Все плохие. Куда им до Сэма? Потому она замуж и не вышла и каждый Новый год пыталась создать ещё одного Сэма, но получались всё время другие: Энди, Лео, Кларк… Всё не то. Надолго они не задерживались, потому как для пребывания в нашем мире им были необходимы положительные эмоции ведьмы-создательницы, а у Пэтти этих эмоций уже не осталось. Но создавать нового Сэма она не бросила. Год за годом, пока остролист и омела не забрали её у нас.

‒ Значит, она работала не над эликсиром бессмертия? ‒ прошептала Мелинда.

‒ Может, и над ним корпела, кто знает? ‒ пожала плечами Грейс. ‒ Но на уме у неё всегда было снадобье «perfectus». И я боюсь, что ты повторишь её судьбу. Я вижу, какими глазами ты на него смотришь.

Лицо у Альберта покраснело. Нетвёрдой походкой он подошёл к столу и взялся обеими руками за высокую спинку одного из стульев, будто только это позволяло ему стоять прямо и не шататься.

‒ Прошу, миссис Ноиламгип, скажите, что мне сделать, чтобы уберечь Мелинду?

Она развела в воздухе руками, изображая вид полнейшей беспомощности.

‒ Беги, Берти! Беги без оглядки и прямо сейчас, пока она окончательно в тебя не втюрилась. Пока ещё можно что-то сделать.

Альберт отпустил стул и опрометью бросился к дверям. Мел вскрикнула. Ей почудилось, будто кто-то пробил огромную дыру у неё в сердце. Ноги подкосились, и она рухнула прямо на пол. Альберт, так и не успев выйти на улицу, вернулся к ней, взял бережно на руки, будто она была сделана из хрусталя, и положил на диван.

‒ Простите. Я не могу. Я не могу её оставить. Я так люблю её. Люблю с первой минуты, как увидел.

Старуха усмехнулась. Но её усмешка получилась горькой, как лекарство у нормисов.

‒ Другого я и не ждала.

Старый год они провожали молча. Настроение у всех было преотвратное ‒ ни есть, ни веселиться уже не хотелось. Грейс отправилась на боковую в половине одиннадцатого. Её не волновали ни куранты, ни бутерброды с икрой, ни праздничный салют нормисов.

Габи переживала ничуть не меньше. Более того, она была в такой прострации, что даже не заметила мышь, которая прогрызла дыру в стене и устроила там жилище.

Около одиннадцати Мелинда и Альберт вышли в сад, затем открыли калитку и потопали в ту часть города, что принадлежала нормисам. Несмотря на открывшуюся правду, Мелинда всё ещё хотела показать Альберту чудеса новогодней ночи. Только это теперь казалось ей по-настоящему важным.

Все деревья и фонари, встретившиеся им на пути, были украшены разноцветными лампочками: красными, синими, жёлтыми и фиолетовыми. У высоких зданий стояли наряженные ёлки, и некоторые из них были настолько живыми, что по-прежнему росли из земли. Добропорядочные нормисы специально посадили их много лет назад для зимних праздников и теперь не скупились на мишуру и игрушки. Весь город переливался тысячами огней.

‒ Тебе нравится? ‒ Мелинда кивком указала на длинную гирлянду над их головами. Лампочки, её составляющие, медленно загорались и также медленно гасли, зато цвет огоньков на стене ближайшего дома менялся почти со скоростью света. Молниеносно, превращаясь из красного в оранжевый, потом в жёлтый, зелёный и так до тех пор, пока вновь не становился красным.

‒ Нравится. ‒ Альберт мягко сжал её руку и чуть ускорил шаг. Они пробирались к сцене на главной площади города. До боя курантов на самой высокой башне оставалось не больше двух минут.

Люди, стоящие вокруг, танцевали. На многих была надета блестящая мишура. Кто-то обвязал ею шею, кто-то ‒ голову. Были и такие, кто пришил её к куртке или штанам.

‒ Под бой курантов принято загадывать желания. У нормисов это считается самой главной традицией. Говорят, если постараться очень-очень сильно, то исполнится любое, даже самое невозможное желание.

‒ Ты уже придумала, что загадаешь?

‒ Придумала.

Она действительно придумала. Придумала ещё вчера, ещё до рассказа Грейс. И когда вдалеке послышалось громкое: «Бом-бом-бом!», а хор голосов принялся считать: «Один, два, три…», Мелинда крепко зажмурилась, сложив ладони, будто для молитвы, и попросила то, чего жаждала больше всего на свете: «Пусть Альберт останется со мной как можно дольше, а лучше пусть не уходит никогда…»

«Десять, одиннадцать, двенадцать», ‒ скандировала толпа. Мел открыла глаза. Альберт стоял напротив неё сосредоточенный и серьёзный.

‒ Ты что-то загадал?

‒ Чтобы у тебя всё в этом году получилось. А ты?

‒ Я попросила дух Нового Года оставить тебя в моём мире навсегда.

Альберт улыбнулся.

‒ Боюсь, с таким даже…

Окончание его фразы потонуло в рёве толпы и оглушительных залпах фейерверка. В небо ударил столб разноцветных искр, оттенки которых менялись ежесекундно, плавно переходя из розового в красный и обратно. Альберт смотрел на волшебный огонь, как ребёнок. С благоговением. Он никак не мог понять, отчего это происходит, и всё время спрашивал у Мелинды имя чародея, сумевшего изобрести столь дивную магию.

‒ Эта волшебство! Чистой воды волшебство, ‒ в конце концов заключил он. Фейерверк произвёл на него глубочайшее впечатление. Все пятнадцать минут хлопков и ярчайших брызг света он не мог отвести взгляд от ночного неба и любовался замысловатыми рисунками: каплями воды, идеальными окружностями и бутонами роз.

‒ Нормисы и не такое умеют, ‒ когда всё закончилось, объяснила Ноиламгип. ‒ Они страшные выдумщики. У них тоже есть магия, правда, она не похожа на нашу.

‒ Однако она не менее прекрасна.

Чтобы Мелинда ненароком не поскользнулась, весь обратный путь Альберт чуть придерживал её за талию. Не отпустил он её и в гостиной и на пороге её спальни, когда открывал перед ней дверь, совсем как вчера, однако сегодня Мелинда оказалась смелее и завела его к себе. В её голове зрел дьявольский план, и она всеми фибрами души хотела воплотить этот план в жизнь. Она больше не осуждала свою мать, она её понимала. А совесть и стыд? О, с ними она как-нибудь договорится. Завтра…

‒ Останься со мной. Не уходи в гостиную. Хотя бы сегодня…