А народ живет, пашет и жнет, ремесленничает, торгует, детей растит. Будто и не в Бездне живут. Ко всему привыкнуть можно.

— Я вот думаю, что теперь делать? — непривычно (уже привычно!) серьезно задумалась Арабелла. — Даже, допустим, мы вытащим отсюда маму, дядю, Виктора, Элен. А остальных? Мама ведь их не оставит.

— Давай решать проблемы по мере поступления, — вздохнул Грегори. — Напоминаю: мы еще вообще никого не спасли.

— И не спасем, если они откажутся спасаться.

— Похоже, у Беллы созрел очередной безумный план, — заметил Витольд.

Честно говоря, она права. А Грегори опять не просчитал последствия. Что всех не вытащить никак. А бросить своих в Мэнде на съедение змеям — подлость.

А Арабелла Виту только улыбнулась. На него она не обижается. Да и все ее «безумные» планы он поддерживает первым.

— Я бы предложила смену династии, но у нас для этого нет связей. Не та страна.

Старая рана привычно заныла. Ледяной холод и душный жар, боль и беспамятство. Бесконечная тряска дороги. Порой вода тонкой струей льется в иссушенное лихорадкой горло, и тогда мысли обретают тень связности. Заботливо воскрешают в памяти реки крови позади. Пролитой за незадачливого претендента на трон.

— Ты — наш король, — говорили Александр Коэн и Анри Тенмар.

И многие другие. Все, кто сражались за Грегори. И умирали…

Белла просто не знает. Она еще не пробовала сменить династию лично. Или возглавить тех, кто пробует.

Да еще и Вита в неприятности впутываем. А ему еще в Эвитане Алексу спасать!

Глава девятая.

Эвитан, окрестности Лютены.

1

Ни до какого поместья Иден с семейством добраться еще не успела. Ирия догнала их на постоялом дворе — в двух днях пути от Лютены.

И в самом деле — не верхом же мчалась беременная сестренка. Она и в лучшие-то времена была далеко не блестящей наездницей. И если даже Стивен неожиданно окажется блестящим — при его-то комплекции, то уж его мамаша-то точно вряд ли.

Даже странно, что здесь нет паники. Столица уже на ушах не стоит, а скачет, а в деревушке — тишь, гладь да Творца благодать. Пастораль. Пастушков с овечками не хватает.

Постоялый двор «Теплый берег» пристроился на берегу неширокой реки. Но всё же реки, а не речушки. Вон — ласково плещутся теплые волны. Ветерок оттуда приятно освежает. Прямо не таверна, а летняя загородная вилла. Общественная.

А это еще что на бережку вдали? И впрямь… овечки! Только пастух не с картинки, а обычный деревенский. Грязноватый, кудлатый и встрепанный. И матерится сквозь зубы. Для уст дам предназначены одни предлоги.

А за стойкой, похоже, сам хозяин. Или уж совсем солидный управитель.

— Вам комнату?

— Да, благодарю. Скажите, не останавливались ли у вас барон и баронесса Ривен?

— Разумеется, сударь. Они и сейчас у себя. Кто желает их видеть?

— Друг детства баронессы, кавалер Констанс Лерон с братом.

Иден всегда была умницей. Вдруг и сейчас сообразит вовремя промолчать?

Ирэн Вегрэ теперь в таком же розыске, что и графиня Ирия Таррент. А на Кати мальчишеский костюм сидит куда лучше, чем на настоящей Ирэн — мужской.

До конца одолеть лестницу Ирия просто не успела. Остановило ее новое имя. Уверенно произнесенное хорошо поставленным голосом поэта и певца. Пусть и не самого лучшего.

— Констанс Лерон.

Выбрался-таки из спятившей Лютены!

Комедия в лицах прямо. И что теперь?

А вот что.

Ирия плавно обернулась и шагнула обратно. Смело и открыто. Вниз. На лестницу.

— Констанс, — улыбнулась она. Как можно таинственнее.

Ошалел он лишь в первый миг. А потом широко (и очень заговорщицки) заулыбался в ответ:

— Мой дорогой кузен!

Теперь осталось лишь обняться и похлопать друг друга по крепким мужским плечам.

Приступим.

Заодно прислушаемся к сердцу настоящего Констанса. Как оно заколотилось!

2

— Что вы здесь делаете, дорогая… Констанция?

Бордовый ковер плавно перетек в коричневый. Внутренние коридоры отделаны попроще. Как и устланы.

К счастью, к делу Констанс перешел — лишь когда лестница осталась позади. И кавалер с переодетой дамой вступили в коридор второго этажа. Опять же к счастью — отрадно пустой.

— Я вас очень прошу, Констанс, дождитесь меня в вашей комнате. Я скоро подойду и всё-всё расскажу.

— Разумеется! — горячие губы обожгли Ирии руку. В три раза горячее, чем в особняке. И раз в десять — чем на балу.

Решительно — на некоторых мужчин женские тайны притягательнее красной тряпки для быка. На арене Илладэна.

А теперь — в комнаты к Иден. Постучать в прежнюю жизнь. К наивной девочке Ирии. Той, что когда-то жила в родном замке, влюбилась в благородного князя Всеслава. И ссорилась с бедным папой. Тогда еще живым.

Защищала живую и не пропавшую Эйду. От еще живой мачехи Полины.

— Кто там?

Никогда бы не подумала, что узнает голос Стивена Алакла.

— Констанс Лерон, кузен по матери баронессы Иден Алакл, урожденной Таррент.

Очень дальний кузен, но это ведь тоже родство, верно?

Дверь распахнулась. И явила Стивена Алакла. Похудевшего раза в два. И где-то растерявшего ужасные прыщи. Где и как он прожил всё это время?

Прошло… ведь не вечность же, да?

Бокал грохнулся на пол. Не разбился чудом. Алые капли впитались в черный ковер у двери. Здесь всё еще проще.

— Здравствуй, Стив, — улыбнулась Ирия. — Ты ведь разрешил звать тебя так, помнишь? Так где там моя сестренка?

3

Всё в жизни меняется. Даже сама жизнь.

Сонная деревня, солнечная гостиница, скромная обстановка, всё еще теплое лето за распахнутым — жара! — окном. Тихо и ясно… как на пороге грозы.

На закате лета и мира.

Вот и встретились три сестры. Как в сказке.

Четвертой не хватает. Судьба решила, что для сказки многовато?

— Я не знаю, где Леон, — сдержанно заметила Иден. — Надеюсь, умер. Он за всю жизнь сделал только одно доброе дело — выдал меня за Стива. И даже это — не его заслуга.

Мир изменился не только для Ирии и Эйды. Стивен похудел, Иден повзрослела. Впрочем, она и раньше была… необычной. Слишком серьезной для своих лет.

Или это просто Ирия была слишком легкомысленной? Пока не пришла беда и не настучала по дурной голове.

— А об Эйде мы не слышали ничего. Я даже ездила к маме в монастырь. Со свекровью. Как только стало можно.

«Можно» — это после свадьбы. Едва Иден официально вышла из-под власти сволочного братца. И еще хлеще — мачехи.

— Нас не сразу пустили. А потом мать-аббатиса сказала, что и маму, и Эйду увезли в Лютену по приказу Бертольда Ревинтера. Целый отряд за ними прислали. Мы собрались и… А тут — такое!

«Мы собрались». Иден кинулась на помощь сестре, как только смогла. Маленькая Иден.

Впрочем… Нет, она не то чтобы так уж сильно изменилась. Разлука почти не добавила ей роста. Да и женственных форм — не слишком. И красавицей Иден не стала.

Прежняя худенькая, хрупкая девушка, каких много в знатных семьях. Как большинство — неяркая. Разве что совсем юная.

И всё же… Не изменилось почти ничего — и всё. Что-то неуловимое в глазах, лице, взгляде, походке. Иден надела платье замужней женщины — и стала взрослой. Будто завершила все изменения, что уже незаметно в ней зрели — давным-давно. У бабочки выросли крылья. Неяркие, но уже настоящие. Ее собственные. И наконец можно летать. Открыто. Никого не боясь и не стесняясь.

И ее в монастырь «не сразу пустили». Но она настояла. Маленькая, немногословная Иден.

— Я рада за тебя и Стива.

— А я чувствую себя виноватой, — непривычно застенчиво улыбнулась сестренка. — Если б ты не пропала — это не я сейчас была бы счастлива.

Пожалуй, не стоит разубеждать Иден. А то окончательно сочтет Ирию витающей в облаках романтичной дурочкой. Каковой та недавно и была. Считала себя дурнушкой — но влюбилась ни много, ни мало в красавца!