Как самому верному и родному человеку. Забывая, что таких не бывает. Особенно в Мидантии. И особенно во дворце.

Оборотень. Перевертыш. Огромное желание подтащить ее к зеркалу и посмотреть, кто там отразится.

С каких пор она лгала? И зачем?

И кто мешал ей выдать их всех еще тогда? Она погубила бы двоих разом — а сама получила бы фавор и благодарность. Отец бы простил ей всё сразу — и прошлое, и будущее. Еще и наградил бы.

Или Марию ей было жаль? А подставить одного Евгения было тогда невозможно.

3

Юлиана ждала его в собственных покоях. Куда более роскошной тюрьмы, чем у Константина. Так было всегда.

Юли вообще предпочитала комфорт — когда можно. Гангский шелк, одеяла из утиного пуха, выдержанные вина. И легко отбрасывала всё лишнее — при необходимости.

Что ты отбросишь на сей раз, Мидантийская Лисица? Хвост или просто лишнюю шерсть? И то, и другое легко отрастает обратно. У тебя.

— Ты разбил мне сердце и считаешь, что я еще должна держать тебе слово? — вместо оправданий бросила Евгению в лицо Мария.

Юлиана не заявляет про разбитое сердце. Может, потому, что его у нее нет?

При появлении гостя она даже не сразу повернула голову. А потом мило улыбнулась. И лишь тогда приподняла голову с плахи, оперлась локтем.

Кто приволок сюда этот змеев кусок дерева? Да еще и устлал… чем? Юлиана что, алую гардину с окна сорвала?

Именно.

— Не хотелось бы опозориться.

— И зачем?

— Я вообще-то просила плаху больше — для четвертования. И колесо. Но гвардейцы отказались тащить. Наверное, решили, что ты не любишь долгие зрелища, — она наконец оставила в покое несчастную плаху. Уселась в кресло. — Ну, здравствуй, Эжен. Долго же ты шел. Я уже успела заждаться.

Натерла плахой шею и предпочла подстелить что помягче?

Теперь ему называть ее Юли? А может, еще и Юльхен?

— Белое, красное, золотое? Яда у меня нет — кончился, так что пей спокойно.

— Спасибо, золотое. — Только пить он не будет. Не из ее рук. — Итак, Юли. Ты была в сговоре с Октавианом. Ты устраивала встречи Константина и Марии. И собиралась руками Романа свергнуть отца, а потом убить и его — уже руками Октавиана. А потом — вернуть на трон Константина?

Она отпила легко. Залпом. И осторожно поставила бокал на столик красного дерева.

Юлиана никогда не била бокалы.

— Они слишком красивые, — объясняла она. — И не могут себя защитить.

— Всё почти то же самое ты сделал сам. Кроме возвращения Константина… к сожалению.

— Он не удержал бы трон, Юли. Кроме всего прочего.

— И что? Мне было всё равно, кто захватит это неудобное кресло после Бориса. Константин, сам Октавиан или Виктор Аравинтский.

— Надеюсь, с ним ты не пересылалась?

— Пересылалась, — ухмыльнулась Юлиана. — Пока окончательно не убедилась, что Барс его не поддержит.

— Но Аравинт уже отлучили от церкви. За то, что этот сопляк плел интриги за спиной у собственной родни.

— Аравинт уже отлучили. За то, что Виктор плел. За спиной у Георга Тихого и Прекрасной Кармэн Ларнуа. Если бы плел успешно — все заявили бы, что он — невероятно умен и дальновиден. Но — горе побежденным. Да, кстати, этот «сопляк» — ровесник Романа.

Роман тоже был сопляком. Пусть и излишне задержавшимся среди живых.

А дядя Иоанн на старости лет до сердечного удара перепугался воскрешения Зордесов. После чего отец окончательно и решил ускорить его кончину.

— Что ты ему предлагала?

— Стандартный набор. Трон и себя в любовницы. Даже выслала медальон.

— С твоим прекрасным ликом?

— А еще с моим прекрасным телом. Кисти великого… неважно. Не хочу его казни — за лицезрение принцессы почти в чём ее родила мать. Да, еще к медальону приложена прядь моих волос. Тоже прекрасных. Но это уже так — дополнение. Ради волос войну не начинают даже куаферы.

Евгений даже не удивился. У Юлианы было портрета три в весьма пикантных нарядах. Художники порой смущались, она — нет.

Жаль, что и замышляя заговор — тоже.

— А Скорпион?

— Слишком мерзок.

Хоть в чём-то они сходятся — до сих пор. Если Юлиана не врет, а врет она, как выяснилось, легко.

— Что ты пообещала Роману, Юли?

— То же, что ему потом догадался пообещать Борис Предатель. Опять же — меня.

— Юли, я хорошо знаю брата. Он никогда не платит за уже отведанное вино. Хоть красное, хоть золотое, хоть с заморскими пряностями.

— Всё верно. Вино он должен был получить потом. В обмен на голову отца.

— А если бы потом не ты убила его, а он тебя?

— Значит, такова моя горькая судьба.

— Ты ведь никогда не скажешь правды, устраиваю ли тебя на престоле я?

— Устраиваешь, — холодно усмехнулась она. — Вне зависимости от моей дальнейшей судьбы. Устраиваешь — при отсутствии других возможных вариантов. Кто угодно лучше, чем это чудовище.

— Чудовище тебя вроде как устраивало полностью. И как будущий император, и как любовник. Не боялась не пережить первой же ночи?

— А, ты об этом чудовище. Нет, я имела в виду другое. Не убитое тобой — к сожалению, а только свергнутое.

— Он, возможно, твой отец.

Только самого Бориса такая малость бы не остановила.

— Невозможно. Он — только твой, радуйся. И Романа с Марией. Но не мой. Моя мать сказала ему это сама. Прежде чем он ее убил. Ты не знал? Она хотела его отравить, он влил этот яд в нее саму. Медленно — быстро не получилось. Она, видишь ли, хотела жить. Мне было четыре с половиной, я пряталась в шкафу.

После смерти матери Юли перестала говорить. Отказывалась есть и пить. Если бы Евгений позволил ей умереть тогда — сейчас не было бы этого разговора. Но Роман бы зарвался всё равно — рано или поздно. Потому что готов был на подлости не только ради ярких прелестей Юлианы. И кого бы то ни было еще.

Как и Виктор Вальданэ, но как раз на стороне того — все права. От крови до мести. Всё — кроме силы и армии.

— Не могу сказать, что не понимаю тебя. Только умирать ради твоей успешной мести в мои планы не входит. Этот яд отравил тебя саму, Юли. И ты сама взяла его на вооружение. Как давно ты врала мне? Это ведь ты подослала ко мне Софию?

— Надеюсь, эту дурочку ты еще не убил? Она ведь правда просто хочет любить своего красавчика.

— Нет. С ней я разведусь. Пусть воссоединится со своей бессмертной любовью. Так будет справедливо, не находишь?

Юлиана расхохоталась:

— Умно. Если гвардеец достаточно хорош, чтобы тащить его в постель — значит, сгодится и в мужья. Вот только как быть с ее горластой родней? Патрикианку древнего рода, бывшую принцессу — за нетитулованного дворянина?

— Ничего, нетитулованный дворянин быстро станет графом. А вот что мне теперь делать с тобой, Юли? Ты ведь не собиралась оставлять меня в живых, правда?

Наливает новый бокал. Смешивает золотое, алое, белое. Отпивает маленький глоток, морщится. Потом вновь глотает залпом.

— Извини, не собиралась. Точнее — не извиняй, потому что за это не извиняются. Что со мной делать? — она искренне рассмеялась. Почти весело. Как не было с самого детства. — Да что хочешь. Ты — император. Убей меня, заточи в Башню, продай на Восток, сделай своей фавориткой. Или рабыней для утех — как хотел Роман. Можешь даже воспользоваться его комнатой — там много… интересного. А потом всё равно заточи и убей — если случайно выживу. Я — не та милая Юли, кого ты знал, правда? Я даже до сих пор не придворная шлюха лишь потому, что никто не предложил достойную цену. Точнее — не успел купить.

Убить, заточить? Как сказал бы отец: напрасная трата такой красоты.

Фавориткой? Кого Евгений обнимал до сих пор? Готовых на всё придворных дам и куртизанок? Тех, кого Юлиана обозвала шлюхами.

Кого еще? Хрупкую, нежную красоту Софии, в чьи сапфировые очи он влюбился сразу и надолго. И кто не прошло и полгода, уже ожидая Вики, отчаянно рыдала, признаваясь, что любит другого. И любила всегда.