— Здесь те, кто за нами охотится? — совсем тихо прошептала девушка. Стараясь подавить панику. Хотя бы в голосе.
Уходить — так уходить. Но нельзя показывать страх в присутствии маленького ребенка, который еще точно не в силах сам себя защитить. И пока еще верит, что это сумеет мама!
Значит, маме придется… И так уже спросила ребенка о том, о чём ему еще задумываться не положено.
Придется уходить. Мирабелла видит и чувствует много больше Эйды. И спрашивать, как она это делает, — бесполезно. Главное — действует.
Уже — действовало. Хотя бы в тех подземельях.
— Нет. Не за нами. Просто плохие люди. Сюда ходят очень злые люди, мама. И делают очень плохие вещи. Совсем плохие.
— Не жрецы? — Эйда перевела дух.
Уже лучше! Плохие люди ходят везде. Покажите место, где их нет.
— Мы в опасности?
— Пока нет. Но здесь плохо.
— Мирабелла! — лиаранка ласково обняла дочь. — Пойми — нам сейчас совсем некуда пойти. Поэтому, если мы в безопасности — нам нужно остаться здесь еще на какое-то время. Ненадолго. Понимаешь? Нам придется.
— Понимаю, — зеленые глазенки совсем не по-детски серьезны. — Мам, обещай: как только нам будет куда — мы уйдем отсюда. Здесь плохо!
— Обещаю.
Шаги за дверью дочь расслышала раньше матери — та прочла это в ее глазах.
Точнее — какие там шаги? Заполошный бег!
— Помогите! Помогите! Да помогите же мне!.. Спасите!..
— Жюли, немедленно вернись! — А вот этот прекрасно различимый отсюда ледяной голос точно принадлежит бордель-маман. — Жюли, я вынуждена буду принять меры.
— Сударыня, пощадите ради Творца! Я — дочь священника! Мой бедный батюшка…
— Жюли, твой дядя и опекун посчитал, что здесь тебе будет лучше! Прекрати немедленно — или отправишься к новому хозяину связанной и с кляпом во рту!
Хозяину? Она сказала — «хозяину»?
Эйда и раньше слышала о так называемых «торгах». Подруги из прежнего борделя рассказывали. И даже они — с неодобрением.
Собственно, и браки юных девушек с богатыми стариками иначе как продажей не назовешь. Но здесь всё более грубо и неприкрыто. Как тогда, в Лиаре…
— Помогите! — бешеные удары чьих-то маленьких, крепких кулачков обрушились на дверь Эйды. Чьих-то? Есть варианты? — Спасите!
Ясно, что дверь открывать нельзя. В первую очередь нужно заботиться о дочери!
Но тогда кто здесь уже шепчет Мирабелле:
— Прячься под кровать!
А сама — к двери. Прихватив кинжал — подарок Люсьен. Дерзкой черноглазой почти подруги из прежнего борделя. Еще та пыталась научить Эйду им драться, но почти ничего не получилось.
Почти.
— Кто здесь? — Вопрос — глупее некуда, но без него — еще страшнее.
— Я — Жюли. Меня держат здесь пленницей! Мой отец — священник! Ради всего святого — спасите! Кто-нибудь! Сударыня…
Распахнула дверь Эйда жестом, больше подходящим Ирии. А потом решительно втащила «гостью» в комнату.
Примерно ее лет или чуть младше. Среднего роста, стройная, но формы — точно женственнее Эйдиных. Ирия бы рядом с ней вообще казалась тощей худышкой. А уж Иден…
Красотка, что тут скажешь? Даже растрепанная и плохо одетая.
Теперь — захлопнуть дверь, как было. И молиться всем, кому можно, чтобы обошлось! Потому что без Высших Сил теперь не выкрутиться точно.
Что Эйда делает? Что будет с нею самой? А с Мирабеллой⁈ С ее дочкой!
Выгонят, без сомнения. И почему это сейчас не кажется столь уж страшным?
Забыла нищих на улице?
И что дальше? Девушку в коридоре слышал весь бордель. Сейчас здесь будет лично хозяйка заведения. И если никто не заметил, в какую именно дверь влетела беглянка, — им крупно повезло. Но только в этом.
Потому что тогда попросту проверят все двери подряд. А входную наверняка уже перекрыли. Вместе с черным ходом.
— Благодарю вас! — пылко воскликнула спасенная… на время. Очень короткое.
— Тише! — шепнула Эйда, прижав палец к губам. — Лезь под кровать, живо.
Ага, заколдованное место — где никого и никогда не найдут. Мирабелла еще может в это поверить. Но беглой девице — почти как самой Эйде. Если вообще меньше.
Тем не менее, Жюли послушно юркнула в компанию к девочке. Молча. Сразу и мигом признала за Эйдой право командовать. Так вот как, оказывается, это бывает…
Только вот что теперь делать? Хоть куда крути — выхода нет.
— Эмили, открой дверь! — А вот этот властный стук Эйда и без повелительного голоса опознала бы. Как и цокот каблуков. — Эмили! Ты меня слышишь?
«Да, мама».
Чему удивляться здешним девушкам, если она сама называла так одного из самых злобных врагов в своей жизни?
— Подождите минуту! Мирабелла, вылезай, — шепнула Эйда, склоняясь над кроватью.
Но девочка только глубже забилась в угол.
— Эмили!
— Сейчас открою! — отчаявшись вытащить дочь, девушка решила положиться на Творца.
Лицо бордель-маман напоминает грозовую тучу. А сама она — беснующийся в комнатушке вихрь. И сразу стало будто втрое меньше места. Или вчетверо.
— Где девчонка⁈
— Мирабелла не выходила из комнаты, — пробормотала Эйда. — Но если она что-то натворила — я уверена, это можно исправить. Ей ведь еще и двух нет — она не понимает…
Только бы дочка не среагировала на собственное имя! И не начала оправдываться. Мирабелла — гораздо умнее Эйды в этом возрасте. И ее сестер. Но девочке и в самом деле еще нет и двух!
— Ты что, издеваешься⁈ — взревела бордель-маманша. — Не смей врать!
Так всегда говорила Карлотта. Разве что не орала. Аж вздрогнуть захотелось.
Да, Карлотта редко повышала голос. Зато часто добавляла, что раз уж Эйда не умеет врать, то нечего и пытаться. И быстро пускала в ход рукоприкладство.
Врать Эйда и не пыталась, но мать часто подозревала детей в том, чего они не делали. Леон из-за этого часто плакал, Иден молчала, а Ирия всегда серьезно отвечала, что не виновата. Верила мать или нет — неизвестно, но обвинять обычно предпочитала других детей.
Впрочем, Ири всегда дралась за себя до конца. И за тех, кто ей дорог. В отличие от трусихи Эйды, позволившей запереть собственную дочь в жутчайшей Бездне подлунного мира.
— У вас есть собственные дети? — Голос не дрожит и кажется спокойным. — Скажите, что натворила моя, и я сделаю всё, чтобы покрыть ущерб. Но я не выдам вам мою единственную дочь на расправу.
А если бы не единственную — что, тогда можно?
Для кого-то — возможно, да. И для кого-то — и единственную.
Вот это выражение лица! И челюсть медленно отвисает. А перекрашенные глаза пучатся. Эйда даже ощутила незнакомое прежде злорадство.
И именно тут под кроватью зашебуршались. Громкое и отчетливо. Ни с чем не спутаешь.
— А там еще кто⁈ — коршуном кинулась бордель-стерва.
— Моя дочь, естественно. — Если б Эйда подумала хоть миг — вряд ли сумела бы ответить немедленно. А тем более — так спокойно. — Она спряталась под кровать при звуке вашего голоса. Моя дочь вообще боится крика. Она же еще совсем маленькая. Мирабелла, вылезай. Не бойся, тетя тебя не обидит.
Девочка споро выкарабкалась из-под спущенного до пола темно-бордового покрывала. Только кисти бахромы скользнули по светлым локонам.
Поднялась на ножки и — умница! — тут же юркнула за мамину юбку. Молча. Только бы и дальше догадалась молчать! И не коситься на кровать.
Пронзительно-зеленый взгляд ощущается спиной. Даже странно, насколько дочь похожа на Ирию. Ничего от самой Эйды. И слава Творцу — ничего от Роджера Ревинтера!
— Итак, — Эйда уперла руки в боки. До чего непривычная поза, но как же придает уверенности! — В чём именно провинилась моя дочь?
Секунду бордель-маман вновь напоминала рыбу, вытащенную из воды. И разевающую ярко накрашенный кармином рот. Эйду тоже как-то под такой типаж «рисовали» девчонки из прежнего заведения. Правда тут же признали, что уж это — «совсем не ее».
А потом разъяренная тетка развернулась и опрометью ринулась за дверь. Очевидно, ловить беглянку. Которая, как только что выяснилась, укрылась в какой-то другой комнате. А за это время могла и вовсе удрать на улицу! И ищи-свищи.
