«Пригласи сюда подружку или милого дружка — и вовек не расстанетесь», — говорят в Квиринской столице. Говорили.

Вот тебе и «не расстанетесь». Вовек.

Да, когда-то здесь тоже стояли дома. Очередные жалкие лачуги. Но если кто там неожиданно и умирал — кому какое дело? Смерть от утери супруга выглядит естественной. Затосковал и зачах от горя — бывает.

Да и кто вообще так уж тщательно следит за смертностью бедняков? Может, тут вообще рабские развалюхи стояли?

А в часовне никому и в голову не придет целоваться. И даже хватать незнакомок за руки. А рукопожатие между близкой родней Алтарь, может, и не зачтет. Не настолько же свихнутый.

Хуже другое. Чем сильнее веришь в проклятие — тем сильнее и оно в тебя. Тем неотвратимее настигнет.

— Ты, конечно, можешь усомниться, Элгэ Илладэн. — усмехнулась Аза. — Решить, что я тебе мщу или просто пугаю. Но, поверь — для древних законов такое совсем неважно. Это тебе не бабка-банджарон со сглазом. Главное, что они не усомнятся в тебе.

— Даже если это и так — нет ничего непреодолимого. Эстела же спасла Конрада.

Вопрос: надолго ли? Он жив с тех пор считанные дни. Много меньше обещанного года.

— А ты знаешь мужчину из рода Эстелы, что спасет тебя похожим образом?

— Нет, не знаю. Кристиан не любит меня, а это, как я понимаю, обязательно.

Да и наглости Элгэ на такое не хватит. Никогда.

— Обязательно. Кроме того, спасающий просто «перевязывает» жертву на себя. И проверяет, что окажется крепче — жизнь или смерть. Такое и прежде пробовали — всегда найдутся смельчаки. Но без крови банджарон в жилах ничего не выйдет, без любви — тем более. Причем — со стороны обоих. Гораздо чаще смерть просто забирала обоих.

— В какой срок? — похолодела Элгэ.

— За тот самый год.

Знала ли Эста? Без сомнения. Это читалось в ее глазах. В отчаянном угольном взоре. Она прошла за Конрадом полмира. Шагнет и в смерть.

А уверена ли была Эста в любви Конрада? Уже зная о его измене?

— Храброй девочке было известно, на что она идет, — подтвердила старая банджарон.

— Анри Тенмар! — сообразила Элгэ. — Он не простит себя, если узнает!

— Не узнает, — вновь кивнула Аза. — Ни от тебя, ни от меня, ни от Эсты. А больше никому не известно. Может, всё еще и обойдется. Ни к чему ему терзаться весь год еще и из-за этого.

И ни к чему терзаться еще и ему.

— И поговори со своей подругой. С Валерией. Мне ее не удержать.

— О чём ты? — знакомый ужас привычно леденит кровь. Комком сворачивается в горле.

Почему не за себя — всегда страшнее?

— Ты же сказала…

— Не об этом, — усмехнулась Аза. — Она здорова. Но ты всё же поговори.

Глава вторая.

Квирина, Сантэя.

1

Невезучей Валерии в итоге повезло больше всех. Или не повезло. Если выжила из всей семьи одна. Из всех — любимых и ненавистных.

Андроник пока не найден. Ни живой, ни мертвый. Как и его любовница. Слуги сдали бы с потрохами… только не в силах. В силах исключительно грабить. И жечь.

Но паршиво, что пропал еще и отец Валерии — вместе с младшей дочерью и живущим там же племянником. Побывавшем на той же арене.

Похоже, патриций Талес размахнулся со всей широтой души. Послушался стервы-женушки. И подсунул на оргию всех, кого взяли. Подольститься так подольститься. Что не приняли младшую — не его заслуга, а остатков порядочности императора. А может, еще и каких-то жреческих правил. Это же всё творится еще и ради зачатия и родов.

— В город нельзя, — в десятый раз повторила Элгэ. Рвущейся на подвиги отчаянной девчонке. — Там настоящая Бездна.

Хватит того, что на улицы Сантэи сунулся Марк Лаэрон. Отчаявшийся дальше некуда. Уж Валерию-то Элгэ удержит. Должна же она хоть на что-то годиться… кроме всеобщих неприятностей.

Ей самой терять уже нечего, но ни в чём не виновная девчонка должна уцелеть. Хоть кто-то должен.

Поппею следовало сдохнуть еще и неоднократно — за казни и пытки сотен невинных людей. Но его смерть обрекла на гибель еще сотни.

Чтобы спасти уже их, пришлось всколыхнуть Сантэю. И теперь гибнут уже десятки тысяч. Продолжают гибнуть.

Неужели так бывает всегда? Любой шаг ведет в пропасть? Когда шагаешь — иначе просто не можешь. А потом не знаешь, как исправить уже это.

И почему именно теперь вспоминается табор? Все эти злобные дикари и дикарки. Даже дети — кровожадные звереныши, в любой миг готовые загрызть слабейшего. Хоть чужого, хоть своего. Ристу в детстве травили нещадно. И других — кто детства не пережил. В таком таборе выживает сильнейший.

Но теперь, когда их нет… За что они умерли? За то, что их вождь продал Поппею то ли гостью, то ли пленницу табора? Если убивать за одну злобность — подлунный мир утонет в крови.

Аза знала, что Элгэ погубит всех. И всё равно спасла ее. Чем таким Мудрая обязана таинственному Джеку? Что оказалось важнее ее клана?

— Там моя сестра, — упрямо повторила Валерия. — И кузен Алексис.

Ночная скачка, глухое подземелье, серые плиты, тусклый блеск кинжала. Льется в ржавый мох кровь, в лунной ночи звенит древняя клятва. Там был брат Элгэ. А рядом скакал кузен Октавиан.

— Если она жива — ее найдут михаилиты. Или эвитанцы, или бьёрнландцы. А для одинокой девушки — даже такой, как ты, — там сейчас хуже, чем на Арене… — Элгэ осеклась.

Но Валерия Талес лишь упрямо сжала губы.

— Я потому и хочу пойти, чтобы Марцеллина не попала… на Арену. В ее худшем варианте. Зверье на улицах — не император Аврелиан. Их не остановит, что ей нет четырнадцати.

Император. По слухам, он убит. Разорван на части, сожжен, обезглавлен, четвертован, утоплен, скормлен диким зверям, сбежал, идет на столицу с армией, плывет с флотом элевтерийских корсаров, вознесся в светлый Ирий, провалился в Бездну, удрал на огромной змее с человечьим лицом, сам превратился в змею и со зловещим хохотом растворился на глазах у сотен перепуганных зрителей.

Похоже, с трона Аврелиан шагнул прямо в легенду. Вряд ли кто теперь узнает истинную судьбу безумца, не выбиравшего средств, чтобы сохранить жизнь и власть. Как не выбирала сама Элгэ — ради мести.

А Валерия, похоже, не слишком верит эвитанцам. Не говоря уже о бьёрнландцах.

Не верит, что те сунутся спасать ее сестру. Если не думает что похуже…

— Если Марцеллину не нашли наши, ее уже нашло зверье, — безжалостно перебила Элгэ.

— Кардинал сказал: некоторые дома и виллы еще держатся. Если Марцеллина у кого-то из друзей отца…

— Держатся. Хорошо охраняемые особняки, как у Поппея и Андроника. Кстати, эти дома уже взяты. Как и императорский дворец.

А преторианцы удрали первыми. Бросили казну на растерзание рабам и нищему плебсу. Потому как богатый плебс грабят не хуже, чем патрициев и всадников.

Много ли слуг было у отца Валерии? Сколько из них его ненавидели? А тайно? Такие не пропустят ни черный ход, ни подземный.

— Элгэ, я не настолько глупа, чтобы идти в женской одежде.

— Валерия, мы в Квирине. И ты уж прости, но мальчик из тебя получится тоже далеко не уродливый.

— Как и из тебя. Но ты выходишь свободно. Не возьмешь меня с собой — пойду одна.

Элгэ тяжело вздохнула. Попросить михаилитов запереть спроптивицу? А если сбежит?

— Хорошо. Но учти — от пуль и ножей прикрывать тебя не стану.

— Станешь, — грустно вздохнула Валерия. — Как тебя ни проси. Не думай, я понимаю, что толку от меня мало. Но и сидеть здесь просто так не могу. Считай, что я спасаю собственную совесть. Если отсижусь — всю жизнь буду думать, что могла сделать хоть что-то, но струсила.

Да. Потому что смерти Марцеллины Валерия себе не простит. В отличие от смерти Элгэ. Взрослую убийцу Поппея жаль всяко меньше маленькой сестренки.

И, наверное, это правильно. Себя Валерии жаль не больше.

2

Взять этот особняк на окраине оказалось проще некуда. Не труднее, чем другой, гораздо пышнее и богаче. Этого же хозяина.