Эйда вновь накинула крючок. Достаточно громко приговаривая:
— Ну вот и всё, Мирабелла, а ты боялась. Тетя ни за что на нас не сердится, — девушка подмигнула дочери. — Можешь ложиться спать.
В ответ левый зеленый глаз закрылся и открылся вновь. А личико озарилось улыбкой. Счастливой и… озорной.
Творец, сколько же лет Мирабелле? Если считать по уму, а не по прожитым годам и росту? Впрочем, последним природа тоже не обделила. Наверное, опять в тетю Ирию.
— Вылезай, — шепотом позвала Эйда беглянку.
Вот теперь начинает колотить. Холодно. И страшно. До дрожи в коленях. И стука зубов.
Ведь действительно — куда им деваться, кроме улицы и уже знакомых бродяг?
А если бы бордель-маман заглянула-таки под кровать? Что тогда ждало бы Мирабеллу?
Плохая ты мать, Эйда Таррент. Никудышнее некуда — сначала бросила дочь на произвол судьбы, а теперь еще и рискуешь ею неизвестно из-за кого. Карлотта точно скривила бы губы и обозвала дурой. Ради себя и чести семьи еще можно бросить кости, но ради чужой девицы?
— Благодарю вас, — прошептала спасенная едва слышно. Одними губами. Побелевшими в мел.
Вряд ли так тихо — от одного страха. Скорее, поняла, что лишний шум лучше не поднимать.
И как тут не помочь — если человек аж трясется от ужаса? Если его колотит? Особенно, когда понимаешь, что ему грозит. Сама такое же прошла.
А ведь были еще и несчастные лиарские крестьянки, пойманные в ближайших деревнях. Им пришлось еще не в пример хуже.
Эйда сама как-то видела умирающую девочку чуть старше Иден. Ее было уже не спасти. Девочка умирала, Эйда бессильно рыдала над ней, а вокруг пьяно ржали и непотребно ругались солдаты, награждая тычками «последнего». А он спорил, что неправда — жертва «еще не издохла», так что последним может оказаться и кто-то другой…
Эйду уже хотели оттащить прочь, чтобы проверить теорию, но тут появился Роджер Ревинтер. Трезвый. Это был первый и последний раз, когда он принял ее сторону.
Даже до пьяных дошло, что трогать руками знатную «чужую бабу» — дело опасное. Так что мирно убрались к другим пойманным — еще живым. А Эйда по-звериному выла на потеху всем собравшимся и не могла успокоиться. И ей было уже всё равно, потому что все эти ухмыляющиеся звериные хари принадлежали миру живых, а она — уже нет.
Собственно, для них Эйда и не существовала. Нельзя использовать «по прямому назначению» — как выразился один из подвыпивших офицеров. У нее уже имелся собственный, вполне официальный насильник — лейтенант и графский сын. Это понимали даже грабившие Лиар отморозки.
Когда девочка перестала дышать, Эйда ей позавидовала. Та ведь уже отмучилась, и ее тело — тоже.
3
Вопрос: что теперь делать с Жюли? Будь та Ирией — могла бы выпрыгнуть в окно.
Да и способ спастись на воле сестренка бы нашла. А вот для таких, как Эйда и наверняка — Жюли, конечный итог побега — другой бордель, квиринские работорговцы или смерть в канаве. От рук тех самых бродяг. Да и то не сразу.
— Тебе есть, куда бежать? — шепотом уточнила лиаранка.
— Домой… — загоревшиеся было глаза погасли. Похоже, огонек в конце темного леса оказался гиблым болотным. — Туда нельзя. Там дядя найдет меня в первую очередь.
— Это дядя отправил тебя сюда? — догадалась бывшая графиня.
Аристократы, простолюдины ли — подлость всегда остается подлостью. И действуют все подонки и мерзавцы примерно одинаково.
— Дядя. Когда мой отец умер… — в бархатных карих глазах выступили слезы. — Папа, когда умирал, хотел отдать меня в монастырь. Он знал, каков дядя… А я дура была…
— Ладно, монастыри тоже разные бывают, — вздохнула Эйда. — Не знаешь, где хуже.
— Папа не отправил бы меня в плохой…
— А сейчас тебе туда нельзя?
— Я… я не знаю… Я даже не помню, в какой именно монастырь он писал… Я тогда даже слышать не хотела…
— Ладно, раз ты еще не там — садись, и давай быстро подумаем. Здесь тебе точно оставаться нельзя. Но если монастырь отпадает — куда ты собираешься бежать?
— Я… могла бы стать служанкой. Или горничной. Или воспитательницей детей…
— А ты умеешь выполнять черную работу? — тоном предыдущей бордель-маман поинтересовалась Эйда.
— У меня раньше была служанка, я наблюдала за ней…
— А что ты знаешь о воспитании?
— Ну, я умею читать и писать, и…
Всё ясно. Жюли не умеет делать ничего. Любая хозяйка вышвырнет такую служанку за ворота в первый же день. Даже если по ненаблюдательности умудрится вообще взять в дом.
В самом удачном случае за девушку вступится возжелавший новую игрушку сластолюбивый хозяин и глава семейства. Которого она, опять же, развлечет ненадолго. Все гости в доме прежней бордель-маман не уставали повторять, сколь невыносимо скучны девственницы.
Можно подумать, их кому-то навязывают!
— Тебя не возьмут в служанки — едва взглянут на твои руки, — порадовала Жюли бывшая графиня Таррент. — А для домашней воспитательницы нужны рекомендации. Кстати, для служанки почти везде — тоже, — окончательно добила она беглянку. — Не говоря уже о горничных.
— Но… но что же мне тогда делать?.. Ладно, не пропаду как-нибудь! Справлюсь.
Вот именно, что пропадешь. И не справишься.
— Есть же в подзвездном мире добрые люди…
Чужие? Нет. Особенно те, о ком пишет Ленн.
И даже родные — не всегда. И лучше не узнавать такое на собственном опыте.
Хотя нет — исключения бывают. Тот странный незнакомец с посохом, что пришел спасать совершенно посторонних. И Анри Тенмар.
Но храброго подполковника именно потому больше нет в живых. Как и Ирии.
А Эйда всё живет, живет. Коптит небо. И не смеет умереть. Особенно теперь — когда нашлась Мирабелла.
А вот у Жюли — два пути. Либо монастырь, либо другой публичный дом — поприличнее. У примеру, заведение предыдущей бордель-маман.
Набросать, что ли, записку? Несколько листов бумаги есть, чернила и перо — тоже… А волшебные истории Ирии всё равно записать не получается. Как ажурный замок из песка — пытаешься его восстановить, а он лишь сыплется сквозь пальцы. Миг — и нет ничего, кроме памяти о недавнем нечаянном чуде. И тоски.
— Если не надумаешь все-таки постучать в ворота монастыря — любого, я отправлю тебя к одному человеку. Это хозяйка другого борделя…
И поспешно — предупреждая ужас в карих глазах:
— Не бойся. Она не станет тебя принуждать. Меня — не стала. Может, и в самом деле возьмет в прислуги. В крайнем случае — не возьмет, и пойдешь искать другое место. Но ты ведь ничего не теряешь, верно?
— Верно, — девушка уже без тревоги наблюдает за Эйдой. Как та достает перо, открывает чернильницу.
Теперь еще задача — вывести Жюли из комнаты. Это решит проблему хоть частично.
И… как? Дочь священника в по-мальчишески ловкую Ирию не превратишь. Эйда уже оценила хрупкое сложение, мышцы не лучше ее собственных…
— Тебе придется спрыгнуть вниз. Повиснуть на руках и спрыгнуть. Справишься?
Если нет — конец им всем троим. Ей самой, Жюли и Мирабелле.
— Я… попробую… — девушка робко оценила высоту.
Ладно хоть под окнами никого нет. Может, и в воротах? Или Жюли придется еще и лезть через забор! А он — в ее рост.
Может, там где-нибудь доска прилегает неплотно? Ирия бы нашла.
Громкий, требовательный стук застал Эйду на посыпании письма песком. Примерно на середине.
— Лезь под кровать, — обреченно вздохнула она.
Темный с ней, с бордель-маман! Всё равно долго здесь было не продержаться. Эйда сама доставит Жюли на место. И пойдет проситься в какой-нибудь монастырь. Возможно, им окажется тот самый — рекомендованный добрым папой. Авось и примут — вдову под чужим именем.
Лучше бы к арсениитам. Они — тихие книжники. И самые образованные из церковников.
Задернуть полог за Жюли, усадить дочь за стол, сунуть письмо в ящик. Подойти к дверям. Спокойно.
Жаль, нет под рукой пистолета. Из Эйды — стрелок еще хуже, чем фехтовальщик. А фехтовальщик — хуже, чем из Иден.
