— Воины! Я Кий Самославич, князь из Золотого рода! Я воюю за правое дело! За наследство, что мне от отца положено! Переходи ко мне, и тогда, после моей победы я каждому выдам по пятьдесят рублей награды!

Воины сжали зубы, но молчали! Пятьдесят рублей! Сдуреть можно!

— Проваливай, изменник! — выехал вперед Мстиша. — Мы присягу не рушим!

— Сразись со мной, если не трус! — глумливо крикнул Кий.

— По уставу не положено, а то сам не знаешь, — сплюнул Мстиша и занял место позади войска, окруженный трубачами, барабанщиками, вестовыми и охраной. Легат скомандовал. — Лучники! Бей!

Это последние слова, которые обычно слышны на поле боя. После этого команды подаются ревом труб и грохотом барабанов. Ничего другого не услыхать в криках и звоне оружия. И даже десятнику порой непросто достучаться до своего бойца, залитого до бровей яростью и воинским куражом.

Все пошло именно так, как и ожидал легат Мстиша. Туда дротиков и стрел, а потом первый натиск. Ударили — отбежали. Ударили-отбежали. Снова залп дротиков, а в ответ — туча стрел и плюмбат, которые скосили сотню врагов в первые же минуты. Словене собрались и ударили снова, а легион увяз в плотной сече, не ожидая беды. А она уже набирала ход, не спеша горячить коней. Тяжелые всадники! Они прятались неподалеку, ожидая своего часа. А как только получили сигнал, то вышли на простор. Поначалу они шли шагом, потом рысью, и лишь затем, подойдя на бросок копья, перешли в галоп. Три сотни мораванских клибанариев, краса и гордость Словении, ударили в правый фланг легиона и смяли его. А Мстиша, который уже ничего не успевал сделать, заорал трубачам.

— Каре! Каре!

Хриплый рев раздался над полем, и легион, отбиваясь от наседающих словен и всадников, начал пятиться назад, чтобы собрать квадрат, ощетинившийся в стороны копьями. Раненых тащили в центр, а строй, как и бывает при внезапных перестроениях, потерял свою монолитность и зазиял прорехами. Это же не учения, это настоящий бой.

— Гудрун! — заорал Кий. — Твой выход!

Отряды данов с ревом бросились вперед, разрывая проход между сотнями, что еще не успели сомкнуть строй. Не делали так германцы, глупость это и ребячество. Они никогда не бегали, они шли плотными шеренгами, сомкнув чешую щитов и выставив копья. Но сегодня все получилось. Солдаты оторопели, увидев, как на них несется воющая, словно дикий зверь, девка исполинского роста, которая сходу отрубила наконечники выставленных в ее сторону копий и ударила ближнего воина огромным сапогом прямо в грудь. Тот упал, а она разбила ему голову и заревела торжествующе. Жидкий строй, который пытался в этом месте собрать угол каре, развалился, а в прорыв ринулась свежая пехота данов, которая пробивалась прямо к центру.

— Да что это за тварь? — удивился Мстиша, который потащил меч из ножен. Он заорал. — Сомкнуть строй!

Легион худо-бедно собирался в непроходимый для тяжелой конницы квадрат, да только из-за леса показалась аварские лучники во главе с ханом Юруком. Всадники закружили, заливая тучей стрел пехотный строй, и воинам из легиона стало туго. Одно дело пересидеть такую атаку, укрывшись щитом, а совсем другое — биться под градом острых жал. Воины начали валиться наземь десятками…

А в центре каре бились даны. Гудрун Сигурддоттер отбросила сломанный меч и изрубленный в щепки щит, подхватила с земли двуручную секиру и кинулась туда, где увидела всадника в алом плаще и в шлеме с высоким плюмажем. Два десятка самых знатных воинов, закованных в доспех, шли рядом с ней, прорубая широкую просеку. Уже пали все трубачи и барабанщики, а знаменосец воткнул в землю древко легионного знамени и бился рядом, не подпуская к нему врага. Гудрун сделала финт топором, пропустила удар в закованную железом грудь и незатейливо ткнула лезвием в лицо, словно копьем. Знаменосец упал, обливаясь кровью, а следующий удар развалил напополам его плечо.

— Есть! — заорала Гудрун, схватив древко. — Их знамя у нас! Держи его! — сказала она дану, стоявшему рядом, перехватила топор поудобнее и ринулась на воина в алом плаще.

Мстиша бился с тремя сразу, и одного убил. Пока его спасал только добрый доспех, который принял на себя десяток ударов. Знамя! — билась в голове единственная мысль. — Не приведи святой Георгий, если знамя потеряем! Позор какой! Огромная девка со слипшимися от пота рыжеватыми волосами бесновалась с двуручной секирой, размахивая ей, словно прутиком. На его глазах она зарубила знаменосца, воина, образцово отслужившего почти пятнадцать лет, и теперь искала новую жертву.

— Ты кто такая, ведьма? — крикнул ей Мстиша. — Иди-ка сюда, страшненькая! Я тебя приголублю!

— Я Гудрун Сигурддоттер! — оскалилась та в жуткой ухмылке. — Я валькирия, дева Одина!

— О! — понятливо кивнул Мстиша. — Ясное дело, что ты дева. Да кто на тебя позарится, чучело ты огородное!

— Ты будешь умирать долго! –многозначительно пообещала Гудрун, сплюнула на сухую землю и перехватила топор поудобнее. — Ну, иди сюда, малыш, покажи, какой ты храбрый.

Первый удар топора разнес щит легата, а от выпада меча девушка просто уклонилась. Ее руки были длиннее и, как с удивлением заметил легат, она оказалась отчаянной до безумия. Впрочем, баба есть баба. И стать не та, и умения воинского немного. Просто здоровенная и свирепая как волчица дурында. Может, она у себя там привыкла босяков бить, но против него ей не выстоять. Мстиша рубакой был отменным, а потому умело загонял ее веерными ударами, от которых девка едва уходила. Он уже видел в ее глазах тень страха, а значит, осталось немного. Только раненая нога мешала легату. Она начала неметь ниже колена, а он и не заметил, когда в горячке боя пропустил удар. Это случилось еще до нее. Железо меча и секиры столкнулись пару раз, выщербив лезвия, а потом Гудрун отпрыгнула на пару шагов в сторону, гибким кошачьим движением подняла с земли чей-то шлем и бросила его, попав прямо в лицо Мстише. Ей хватило секундной заминки, и через мгновение командующий легионом лежал на земле, зажимая культю ноги, отрубленной чуть ниже колена.

— Не позарятся, говоришь, — со змеиной улыбкой на губах произнесла она. — Да мне и не нужен никто. Нет достойных, слабаки одни вокруг. Девой в Валхаллу уйду и там найду себе храбреца по сердцу. Из тех, о ком саги сложили.

Гудрун обошла Мстишу по кругу, посмотрела критически, а потом еще раз ударила его топором, отрубив левую кисть. Мстиша упал навзничь и закрыл глаза. У него не осталось больше сил бороться, а жизнь покидала его вместе с кровью, что толчками била на жухлую осеннюю траву.

Кий, который вытер окровавленный меч, подъехал к хану кочагиров Юруку и похлопал его по плечу. Тот все сделал как надо. Легион, потерявший свое знамя, почти всех командиров и половину личного состава, истекая кровью, отходил к лесу. Воины сбились в малые каре, по сотням и полусотням, а потому шанс уцелеть у них все еще оставался.

— Нет, Мстиша, ты был небезнадежен, — милостиво сказал Кий, оглядывая поле боя, усеянное телами. — Вон как воинов хорошо выучил. Да только не тебе со мной тягаться. А, кстати, где же наш легат? — говорил князь сам себе, объезжая на коне разбросанные тут и там тела. — А вот он! Рука отрублена, нога… Кто же это у нас такой свирепый? Я, кажется, догадался! Интересно, как это у нашей доброй служанки Литы такая дочь выросла? Наверное, вся в папу пошла…

— Куда пойдем теперь, конунг? — Гудрун с окровавленной секирой на плече стояла рядом и протягивала ему легионное знамя.

— На Новгород, Гудрун, — ответил Кий. — Надо взять его до холодов. Тогда у нас будет крыша над головой, соль, серебро и железо. И много зерна. А весной мы возьмем Братиславу.

— Почему мы не пошли туда сразу? — удивилась Гудрун.

— Оставить в тылу целый легион, сестрицу Умилу с ее баварами и все племя хорутан? — поморщился Кий. — Это плохая идея. Они точно ударили бы нам в спину. И я очень надеюсь, что Солеград мне сдадут добром, когда поймут, что я побеждаю. Там лежат горы золота. Я найму конницу в Италии, и тогда мне будет не страшно войско братца Берислава. Я его в порошок сотру.