Волна паники захлестнула меня, холодная и липкая, как смола. Нет. Нет-нет-нет, я не готова! Я ещё даже не успела привыкнуть к тому, что здесь вместо привычных светильников — факелы! О какой беременности идёт речь? Я — обычная девчонка из современного мира, и мне бы просто понять, как пережить здесь хотя бы завтрашний день, и не сдохнуть от холода, а не нести на себе чьё-то «божественное будущее»!
— Это невозможно, — прошептала я, ощущая, как в горле стягивается узел. — Я не… не смогу. Я… просто не готова к этому! Скульд сверкнув глазами, посмотрела на меня. В её взгляде не было ни капли сочувствия. — Это твоё предназначение, — отчеканила она, будто выносила приговор. — Ребёнок снимет проклятие, и только так можно спасти их всех. Выбирай. — А у меня есть выбор? — спросила я с горечью. — Да. Смерть. Её слова обожгли меня ледяным холодом. Я вся сжалась, и в уголках глаз защипало от подступивших слёз. — Ты уже умираешь, дитя, — тихо произнесла Урд, её голос был мягким, почти ласковым, но в глазах застыла печаль, будто она тоже чувствовала тяжесть этого решения.
Мне хотелось что-то ответить, возразить, хотя бы произнести хоть слово, но они застряли в горле, сжавшись в комок. Смирись. Это слово заставило меня сжать кулаки — не от злости, а от бессилия. Смириться? Но как можно принять то, к чему ты совершенно не готова? Вот ведь не зря переживала насчёт зачатия, как чувствовала! Рагн... гад! Медленно и неуверенно, словно пытаясь унять вихрь внутри, я положила руки на ещё плоский живот, неосознанно поглаживая его пальцами. Не знаю, почему — просто так захотелось, будто это простое движение давало немного успокоиться. Внезапно, словно по внутреннему зову, перед глазами вспыхнули образы тех, кто стал мне по-настоящему дорог. Каждый из них — по-своему, по-особенному — принял меня, словно я действительно была одной из них. Они подарили мне своё общество, свою дружбу, доверие… И тут что-то щёлкнуло внутри, как пружина, вставшая на своё место. Доверие. Это слово отозвалось в душе эхом, сжимая сердце. Рагнард… Он ведь ждёт меня, переживает. Я должна вернуться. Просто вернусь, а там будь, что будет. Умирать я пока не планирую, а ребёнок… Что-нибудь придумаю. — Я хочу вернуться, — твёрдо произнесла я, встретив взгляд сестёр. Я заметила лёгкие, едва насмешливые улыбки на лицах двух сестёр, словно мои слова их ничуть не удивили. Тем временем Верданди, сорвав цветок с древа, мягко подлетела ко мне и опустилась на землю, оказавшись совсем близко. Её глаза, глубокие и холодные, сияли так ярко, что у меня невольно пробежал холодок по спине. Они были похожи на звёзды в зимнюю ночь, а от её взгляда стало тревожно, даже немного страшно.
Я опустила взгляд на цветок в её руках. Он светился ярче, чем я ожидала, словно сотканный из чистого света. Лепестки мерцали, как маленькие огоньки, пульсируя — то затухая, то снова вспыхивая. Он как будто... дышал. Верданди протянула руки и прижала цветок к моей груди. Тёплая вспышка пронзила меня, словно все краны в моей организме разом открыли. Сначала это было приятно — волна тепла прокатилась по венам, как расплавленный металл, растворяющий всякое напряжение. Но с каждым мгновением оно становилось всё более интенсивным, заполняя каждую клеточку, наполняя моё тело жаром. Я едва удержалась на ногах, и из груди вырвался резкий, непроизвольный выдох. Всё вокруг закружилось, и я почувствовала, как пульсирующий жар охватывает мои руки, ноги и даже сердце. Этот жар становился всё более интенсивным. Голова закружилась, а перед глазами всё плыло. Внезапно послышалось то самое пение. Оно окутывало меня, успокаивало, словно убаюкивая, затушив все мысли и тревоги. — Что происходит? — еле проговорила я. — Что ты делаешь? Я почувствовала, как рука Варданди ещё сильнее вжала цветок в мою грудь. Жар ушёл, осталась лишь слабость. Ноги подогнулись, и мир вокруг меня начал плавно вращаться. — Это наш дар тебе, — тихо произнесла она, и её голос разлился мягким эхом наполняя пространство. Я подняла голову и заметила, как глаза всех трёх сестёр засветились ярким, неестественным светом. — Когда вернёшься туда, где камни хранят память прошлого, а прах предков покоится в земле, ты должна позволить своей крови и крови врага слиться воедино. Только тогда они смогут обрести свободу. — Теперь ты сможешь видеть то, что скрыто от глаз других, — с лёгкой улыбкой произнесла Урд, её голос звучал почти ласково. Затем она глубоко вдохнула, выпуская воздух медленным потоком, и заговорила на языке, которого я прежде не слышала: — Lioht gibiu dir, zi sehan finstrah endi bihaltnizza. — Это твой последний шанс, — голос Скульд прозвучал глухо, почти шёпотом. Она прикрыла глаза, словно собираясь с мыслями, и добавила: — Постарайся выжить. Ты обязана исполнить своё предназначение. Sô wërde. Я медленно опустила взгляд. Лепестки цветка один за другим мерцали, растворяясь в моём теле. Если бы не это странное спокойствие, я уверена, что это могло бы меня напугать. Последний лепесток вспыхнул особенно ярко, и в тот же момент, вместе с ним, угасло и моё сознание. Всё вокруг поглотила тьма, мягко и безжалостно, унося меня в пустоту.
Глава 24
Рагнард
Ночь была густой, как воронье крыло, и нестерпимо длинной. Казалось, слова, вылетевшие за последние часы, образовали в воздухе удушливую пелену. Старейшины без устали твердили свое, уверенные, что их возраст дает им право указывать мне, как жить. Смешно. Мудрость приходит не только с годами, но и с битвами, а я прожил больше жизней, чем любой из них, и видел, как за одну ошибку люди лишались и жизни, и чести. Дом встретил меня не успокаивающей тишиной, но настороженным безмолвием, которое заставило мою руку инстинктивно лечь на рукоять меча. Я толкнул тяжелую дубовую дверь, и шорох завихрившегося за спиной снега прозвучал, как предвестие беды. Из полумрака вынырнул Бьорн. Он двигался резко, как зверь, попавший в капкан. Лицо его побледнело, словно кровь оставила его тело, а глаза горели беспокойным, почти диким огнем. Увидев меня, он застыл на месте, будто его приковала сама сила моего взгляда. — Что случилось? — рыкнул я. Грудь сдавило предчувствием беды. Бьорн нервно вытер руки о тунику, глядя на меня, как мальчишка, которого поймали за воровством. — Ярл… — голос его едва не дрогнул, и это заставило меня напрячься сильнее. — На Эллу… напали. Она жива, но… Мое сердце замерло, пропустив удар, и все остальное в этот момент перестало существовать. Я больше не слышал слов Бьорна, да и не хотел. Одним движением я оттолкнул его в сторону, и бросился вверх по лестнице. С каждой секундой шум наверху становился громче — отрывистые голоса, хаотичный топот ног. Она под моей защитой. Кто посмел?! Гнев обрушился на меня, как шторм, чистый и всепоглощающий. Грудь обожгло яростью, такой сильной, что казалось, она могла разорвать меня изнутри. Я уничтожу. Тот, кто посмел, больше не увидит утро. Я ворвался в комнату, и мир застыл. Воздух здесь был густым, пропитанным болью, страхом и чем-то еще — терпким запахом трав и вереска, смешанные с металлическим запахом крови. Этот запах я узнаю везде. Страх мгновенно сковал грудь, лишая меня дыхания. В центре комнаты, на смятых пропитанных кровью простынях, лежала Элла. Безжизненная, бледная, словно её душу вытянула из тела сама Хель. Кровь залила простыни и всё вокруг, превратив их в багровое море. Каждый вдох казался пыткой: я слышал, как звенит тишина между ударами сердца. Я хотел броситься к ней, схватить за руку, найти хоть тень тепла в её пальцах, ощутить, что она ещё здесь, что не ушла в тот мир, куда мне не дотянуться. Но ноги будто приросли к полу. Служанки мелькали мимо, неуловимые, словно тени в тумане. Их голоса, тревожные и отрывистые, сливались в однообразный шепот, доносившийся будто издалека. Вальгард и Хельмар склонились над Эллой. Их руки двигались быстро, ловко, с холодной уверенностью людей, которые встречались со смертью чаще, чем видели восходы солнца. Но их опыт не успокаивал. Напротив, он пугал — их лица были слишком серьёзными, слишком сосредоточенными. Внутри меня бушевала буря — крик рвался наружу, но я удерживал его и лишь произнёс глухим голосом: — Она выживет? Вальгард, до этого полностью сосредоточенный на своей работе, внезапно замер. Его взгляд метнулся ко мне — тяжёлый, напряжённый, полный какой-то внутренней борьбы. В этом взгляде было всё: предупреждение, сосредоточенность, едва уловимая тень сомнения. Он молчал, будто взвешивал каждое слово, каждую мысль. — Нам нужно время, — коротко сказал он, а затем вновь вернулся к своему делу. Я закрыл глаза, пытаясь найти опору в хаосе, но внутри всё кипело, как раскалённый котёл. Гнев и страх смешались в неразрывное, обжигающее чувство.
