Я вела машину, и меня душили слезы.

Это не было красивым словесным оборотом.

Ком, образовавшийся в горле, не давал дышать, и я хватала воздух ртом, словно утопленник, осознающий, что это последние вдохи в его жизни. Тяжелый мокрый занавес, растянувшийся от верхних ресниц до нижних, искажал дорогу, и я смотрела на мир за лобовым стеклом автомобиля, словно умирающая рыбка из заполненного водой аквариума…

Пришло понимание, что еще немного, и я врежусь во что-нибудь. Причем фатально, потому что нога давила на газ все сильнее, словно я и не против была, чтобы вместе с машиной приехать в какой-нибудь столб, раз и навсегда…

Но я была против!

Когда наконец до меня дошло, что я делаю, я сбросила скорость, припарковалась возле тротуара – и дала волю чувствам.

Я не плакала, нет.

Я ревела!

Орала в голос, стуча кулаками по рулю, чувствуя, как по щекам текут слезы, а из губы, прокушенной изнутри, под язык заливается кровь. Мой вопль отчаяния бился в дорогую мягкую обивку салона – и умирал в ней, не просачиваясь во вселенную сквозь стенки моего аквариума на колесах…

В конце концов у меня закончились и слезы, и силы.

Я безвольно откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, понимая: стало легче.

Все-таки личный автомобиль – это гораздо лучше, чем специалист по душевным травмам.

В кабинете психолога не получится проораться, вывернув наизнанку свою боль, вытряхнув ее из себя, как пыль из мешка пылесоса. И приятный на ощупь руль под твои кулаки никто услужливо не подставит, чтобы ты могла лупить по нему сколько захочется – а точнее, сколько потребуется. Попробуешь учудить такое, и тобой будет заниматься уже не психолог, а психиатр со свитой подкачанных санитаров.

А в собственной машине подобный сеанс самоизлечения души вполне доступен – правда, потом на этой самой душе становится погано и мерзко, как в кладовке, которую очищали от паразитов едкими и токсичными химикатами.

Я, конечно, могла рассказать следователю все как есть.

И первым моим желанием было сделать именно так.

Но потом мне до дрожи в пальцах, до тошноты в сердце захотелось самой взглянуть в эти влюбленные глаза – такие чистые, честные, красивые, обещающие…

Я сидела в машине, чувствуя, как вместе с высыхающими на щеках дорожками от слез тают, словно раздавленная карамель, осколки моих розовых очков и дохнут прямо на лету мои утренние бабочки в животе, ложась на желудок тяжелой тошнотой омерзения…

В детстве я думала, что Фея Желаний – это милое, нежное, доброе, волшебное существо, которое внимательно прислушивается к тому, что просят люди, и если быть хорошей девочкой, то оно обязательно выполнит все твои просьбы.

Однако с возрастом я поняла, что эта Фея на самом деле капризная и равнодушная баба со своим ироничным юмором, который порой бывает довольно жестоким.

Можно каждый день мысленно загадывать самые светлые хотелки, которые не будут сбываться годами. Но стоит до боли от ногтей, вонзенных в ладони, пожелать заглянуть в глаза подонка – и вот он уже звонит на мобильный, готовый предоставить тебе для рассмотрения свои очи, которые уже хочется не разглядывать, а выцарапать, выдрать из своей памяти навечно…

Но нет, не получится.

Желание загадано и выполнено. Фея ждет, насмешливо глядя на меня: мол, ну что, истеричное ничтожество? Слабо взять то, о чем просила?

– Не дождешься, – хрипло выдыхаю я.

И вот, чиркнув пальцем по экрану смартфона, я уже отвечаю на «привет, милая», произнесенное с многозначительным придыханием.

– Привет, милый!

– Я так ждал этого вечера…

– Я тоже.

– У тебя что-то с голосом.

– Немного охрипла на работе, раздавая ценные указания подчиненным.

– Бывает, сочувствую. Куда бы ты хотела пойти сегодня?

Ответ пришел сам собой, я даже как-то особенно над ним и не думала. Может, потом, когда все-таки хорошо подумаю, я пожалею о сказанном. Но сейчас что сказалось – то и ладно.

– А давай сегодня навестим мой коттедж? Он мне достался по наследству, и со времени похорон мужа я там еще не была. Прислуга временно распущена, так что нам никто не помешает.

– Отличное предложение, солнышко! Наша первая ночь пройдет в твоем личном дворце – это так красиво, романтично и незабываемо!

– Согласна, милый. Мы с тобой наверняка не забудем эту ночь.

– Готов записывать адрес.

Я продиктовала.

– Посмотрел по навигатору, мне ехать примерно полчаса.

– Мне тоже.

– Уже считаю минуты до нашей встречи! Целую везде, где можно и нельзя.

– И я, милый. Где нельзя – особенно.

Я прервала вызов – и невольно скривилась.

Послевкусие после слов, которые не хочешь произносить, оказывается сродни гадости, образующейся во рту после приема горькой таблетки.

Но сейчас эти слова были необходимы, как та таблетка.

Потому что я все еще хотела посмотреть в глаза тому человеку, которому еще утром обстоятельно готовилась подарить свою девственность сегодняшней ночью…

Странно, но после своей истерики я почувствовала себя гораздо лучше. Словно в этом адском взрыве эмоций сгорело все, что мешало мне жить.

Разочарование в человеке, которому доверилась.

Неуверенность в себе, в своих силах, в своих возможностях.

И боль…

Настоящая, которая только что чуть не разорвала мне сердце. А также страх боли будущей – как физической, так и душевной.

Я искренне удивилась своему внутреннему состоянию. Всю жизнь я постоянно беспокоилась о чем-то: вдруг сделаю что-то не так и меня отругают? Или – вот ужас-то! – экзамены не сдам. Или скажу что-то не то, и обо мне как-то не так подумают люди…

Сейчас же истерика будто выжгла меня изнутри. Как стерилизатором прошлась, убив все болезнетворные бактерии страхов и сомнений, а взамен оставив лишь холодную, злую, расчетливую пустоту, физически неспособную реагировать на чьи-то мнения, взгляды, слова, мысли…

И я влюбилась в эту пустоту с первого взгляда.

Я сейчас ощущала себя маленькой девочкой, впервые посмотревшей в телескоп и увидевшей там не какие-то глупые звезды, а величественный, прекрасный, невообразимо огромный космос, который по собственному желанию можно заполнить чем угодно – и так же по желанию выбросить из него все лишнее. И при этом ни заполнившее его, ни выброшенное никак не повлияет на его бесконечно стерильную чистоту.

Он навсегда останется таким, каким я его увидела в себе.

И ничто, и никто больше не сможет его во мне изменить….

Коттедж на фоне заката смотрелся довольно зловеще. В нем запросто можно было бы снимать фильм о призраках или, к примеру, о серийном маньяке, в подвале дома которого хранится коллекция профессионально очищенных, хорошо высушенных и покрытых лаком скелетов.

Я аж головой мотнула, отгоняя мысли, что пытались в нее залезть. Не нужно думать о плохом, когда уже сделала свой выбор. Вообще не нужно думать, когда решилась на такое. Иначе есть риск загадить мысленным мусором ту великолепную пустоту, что я в себе открыла. И тогда в нее первым делом обязательно вползет страх, мерзко шепчущий о том, что я полная дура, – и при этом весьма обоснованно аргументирующий это утверждение…

Входную дверь я отперла своим ключом и, войдя в дом, оставила ее незакрытой. Прошла в холл, села на диван, достала мобильник и ткнула в иконку с надписью, которую после сегодняшней ночи планировала переименовать в «Любимый».

– А я уже подхожу! – веселым голосом отозвался телефон. – Клевый у тебя домина! Будет где вдосталь порезвиться нашим детям.

Ну конечно.

Со своей-то внешностью он мог говорить что угодно. Девушкам нравится такая чрезмерная открытость, граничащая с нахальством.

И мне она тоже понравилась.

Но сейчас столь откровенно высказанные планы на наше совместное будущее в доме моего недавно погибшего мужа вызвали лишь чувство гадливости, словно я на пути к своему счастью случайно наступила на кучу навоза.