Суд проходил в Кирове, и мы постоянно ездили туда из Москвы — я с Юлей, Петя с женой Лидой и толпа журналистов. Со многими из журналистов я тогда сдружился и общаюсь до сих пор. Ездили мы всегда на поезде «Вятка», и скоро нас знали все проводники. Я не могу сказать, что уголовное дело и маячивший впереди приговор вызывали у меня восторг, но эти поездки были очень весёлыми. Судебный процесс воспринимался скорее как шоу, и этот эффект усиливался оттого, что одно из информационных агентств транслировало его в прямом эфире. До сих пор недоумеваю, кто и как это придумал, — наверное, его потом как минимум лишили премии. Процесс вёл судья в чёрной мантии, за столом сидел прокурор в синем костюме, но больше ничто там суд не напоминало. Позиция обвинения была идиотской — это понимали все, кто посмотрел хотя бы одно заседание.
Четвёртого июня был мой день рождения. Мы отмечали его небольшой компанией в кафе «Лебединое озеро» в парке Горького. Обсуждали последние новости: мэр Москвы Сергей Собянин в тот день неожиданно заявил, что принял решение подать в отставку. На самом деле это было уловкой, которую в то время освоили путинские чиновники: они досрочно уходили со своих постов и сразу же объявляли, что собираются баллотироваться на новый срок. Это делалось для того, чтобы у оппонентов не было времени подготовиться к избирательной кампании. Да и на должности они оставались до дня голосования в качестве «исполняющих обязанности», что давало им огромное административное преимущество перед другими кандидатами.
На моём дне рождения кто-то, смеясь, сказал: «Алексей, а помнишь опрос в „Коммерсанте“?» Я помнил, конечно. В 2010 году, перед прошлыми выборами мэра Москвы, на сайте газеты «Коммерсантъ» провели интернет-выборы «виртуального мэра Москвы». Этот опрос оказался очень популярным — в нём приняло участие больше шестидесяти пяти тысяч человек. Я тогда победил с большим отрывом, получив 45 % голосов, второе место занял Борис Немцов с 12 %, а третье — банкир Александр Лебедев, набравший около 11 %. Это было немного смешно, но в то же время воодушевляло: все кандидаты были серьёзными политиками, а я — обычным парнем из интернета, но я их победил. Кстати, Собянин в том голосовании получил меньше 3 %.
И в тот момент я окончательно принял решение: отставка Собянина — хороший момент для меня, чтобы поучаствовать в настоящих, важных для страны выборах. Я люблю Москву, хорошо её знаю, я неплохо разбираюсь в проблемах города.
Я посмотрел на Юлю. Она посмотрела на меня, и я понял, о чём она думает: это хорошая идея. С Юлей не надо ничего долго обсуждать. Она уже со мной.
Я поговорил со своим ближайшим соратником Владимиром Ашурковым. Спросил: сможем ли мы начать кампанию прямо сейчас, без денег? Получится ли у нас потом их найти?
Ашурков — как всегда, очень спокойный и уравновешенный — ответил, что это будет непросто. Денег надо очень много — гораздо больше, чем мы когда-либо собирали. Однако у нас много сторонников, а заниматься фандрайзингом мы умеем. Попробуем.
Потом мы вместе позвонили Леониду Волкову, депутату Екатеринбургской городской думы, и я предложил ему возглавить мой предвыборный штаб. Сразу сказал, что хочу провести настоящую избирательную кампанию — не такую, какие в последние годы проводила оппозиция, когда кандидат просто объявлял о выдвижении, потом несколько месяцев ничего не делал, а в конце жаловался на несправедливые результаты. Мне это неинтересно — я хочу победить. И Волков сказал: «Хорошо! Я приеду в Москву и буду вести твою кампанию».
Вот так всё и случилось, буквально за тридцать минут.
Это было отличное решение, но впереди нас ждала очень тяжёлая работа. Со стороны кажется, что успех выборов зависит от одного человека, но это не так. Это похоже на пирамиду: я оказался тем человеком, который стоит на самом верху, но я участвовал в выборах не один, а представлял всех, кто стоял за мной и вместе со мной. Конечно, я много работал. Если ты не готов начать с себя и не подаёшь пример остальным, то ничего не получится. Однако не менее важно доверять людям. Мы быстро собрали команду, и она и стала движущей силой кампании — каждый отвечал за свой участок работы.
Вначале была неразбериха. В том числе потому, что это была первая настоящая большая избирательная кампания в современной России. Мы открыли штаб в центре Москвы, но в первые дни никто толком не понимал, кто за что отвечает и как организовать работу волонтёров, которых становилось всё больше — сотни людей приходили к нам в штаб и спрашивали: «Есть ли у вас какая-нибудь работа?» А мы не знали, как правильно их использовать.
В то время в штабе я встретил парня, знакомого по фейсбуку, — IT-специалиста высокого класса, миллионера. Я увидел, что он занят тем, что складывает листовки в пачки и аккуратно их упаковывает. «Господи, — говорю, — ты же отличный программист, почему ты возишься с этими листовками?!» А он отвечает: «Потому что, Алексей, у тебя пока нет специальной задачи для меня. Но я вижу, что вы все много работаете. И я хочу быть частью твоей кампании и внести свой вклад».
Поначалу, думаю, в Кремле шла дискуссия: пускать меня на выборы или нет. Конечно, я был известен в интернете, и это было опасно, но одно дело — интернет, а другое — реальная жизнь. Они не относились ко мне всерьёз и в конце концов решили провести эксперимент: не мешать мне участвовать в выборах, чтобы эта реальная жизнь меня раздавила. Чтобы меня раздавила популярность Путина и его представителя — Собянина. Они сами себя убедили, что я получу два процента, ну от силы пять. Пусть у меня самый популярный блог в России — но бабушки, которые смотрят телевизор, всё равно за меня не проголосуют. Меня, разумеется, обойдут все остальные кандидаты. На любых выборах в России действует закономерность: первое место принадлежит выдвиженцу Кремля, второе место — за КПРФ, третье место всегда за партией Жириновского, ЛДПР. Я буду в аутсайдерах, и на этом моя политическая карьера и закончится. Ладно, может, и не закончится, но сложится как у обычного российского оппозиционного демократического политика, который барахтается в своём маргинальном болоте, в выборах не участвует, а если участвует, то не ведёт кампанию и получает не больше пары процентов. Окончательно рассудив, что опасности я не представляю, 17 июля меня официально зарегистрировали кандидатом и допустили к предвыборной гонке.
У Кремля была ещё одна причина не слишком волноваться на мой счёт: на следующий день, 18 июля, был назначен приговор по делу «Кировлеса». Мне грозило пять лет колонии, Офицерову — четыре.
Конечно, в тюрьму мне не хотелось, да и за семью я переживал, но видел, что Юля спокойна, и это придавало мне сил. Мы пришли в суд, нас встретила толпа сторонников и журналистов. Мы заняли свои места в зале. Вышел судья и стал монотонно зачитывать приговор. Это длилось несколько часов, и у меня было много времени настроиться, но всё-таки, когда судья произнёс: «Пять лет колонии общего режима», это застигло меня врасплох. Офицерову дали четыре года, и я видел, как его жена, услышав это, начинает оседать.
Вот и всё. Я поцеловал Юлю, на мне застегнули наручники (это тоже транслировали в прямом эфире для пущего устрашения) и повели в автозак.
Автозак — это специальная машина для перевозки заключённых. Снаружи она похожа на грузовик, а внутри разбита на много маленьких отделений — на жаргоне они называются «стаканами». Это, по сути, высокий узкий ящик, в котором даже сесть нормально нельзя: колени упираются в противоположную стену. В одном «стакане» ехал я, а в другом — Петя.
В тюрьме мне выдали матрас и велели нести в свою камеру. Камера находилась неблизко, а в руках у меня были ещё вещи, но всё обязательно нужно было унести одновременно. Я взвалил этот матрас на плечи и пошёл. В камере было холодно и очень много комаров. Я заранее решил, что, если меня посадят в тюрьму, буду вести дневник, и сразу сделал первую запись — про комаров.
Хочу вам сказать: никогда я так хорошо не спал, как в ту ночь. Кажется, что в таких обстоятельствах ты должен метаться в четырёх стенах и места себе не находить, но нет — засыпаешь как младенец. Тревожно только перед приговором, а когда он позади — чего нервничать? Я не сомневался, что проведу следующие пять лет в тюрьме. Моя жизнь была предопределена и понятна. Никаких сюрпризов.
