Катриона искала лопатку, когда дверь от резкого порыва ветра захлопнулась, отрезав дорогу к свободе. Спустя пару мгновений сарай легко, словно вуаль, начало охватывать пламя. Происхождение его было неизвестно.

Увидев это, старший сын начал звать слуг, отца, но никто то ли не слышал, то ли не желал приходить на помощь. Увидев маленькое окошко, он попытался пролезть через него, но застрял. Огонь распространялся слишком быстро, будто ветер стал его другом и они создали всепоглощающий дуэт смерти. Катриона, увидев сына, приказала уходить и привести взрослых, но мальчик не мог оставить маму одну.

Наглотавшись дыма, он потерял сознание, а когда очнулся, спустя три дня, всё уже было кончено. Правая сторона тела была обмотана бинтами, огонь оставил клеймо на его коже, словно обещая вернуться и закончить то, что начал.

Анри не знал, что вторая картина, нарисованная им на заказ с фотографии, являлась своеобразной проверкой, ведь тот, кого он нарисовал, тоже умер. Откройся правда раньше, возможно, он не стал изображать свою жену, потому даже не подумал о том, что всё взаимосвязано. Каждый его рисунок убивал человека, запечатлённого на холсте.

Последняя смерть поставила конец на искусстве Анри. После смерти Катрионы, он впал в отчаяние, пытаясь спасти то, что осталось от его семьи, и пошёл на опрометчивый шаг, утаив тайну и заставив всех вокруг молчать о том, что сделал.

Люк, его хороший друг, чтобы показать Анри, что тот не виновен, заставил нарисовать свой портрет и умер через три месяца после того, как Анри отдал холст другу.

Анри оставил своего сына на попечение дворецкого и нянек, принявшись рисовать портрет. Он думал, это станет его последним творением. Хотел избавиться от проклятого дара, который забрал у него любимых.

Годы шли, его сын рос в тени бесконечной череды нянек и слуг, пока отец, закрывшись ото всех в своей мастерской, творил чудовищную картину. Он превратил искусство в нечто злое и осязаемое. Придал ему видимую форму, которой поклонялся. Чертежи его души, нарисованные на сотнях листах, были разбросаны по всей комнате. Анри не замечал ничего, ни с кем не разговаривал, будто хранил обет молчания, только бормотал себе под нос, сплетая слова в замысловатые пророчества.

В Ветхом Завете записано предупреждение о том, что нельзя человеку творить кумира и «никакого изображения того, что на небе – вверху, и что на земле – внизу, и что в воде – ниже земли». Ведь в этом есть нечто пугающее, в самой идее изображения чьего-то двойника, что должен быть уникальным и существовать в единственном экземпляре. Даже у самого светлого искусства всегда есть тёмная сторона. Потому что красота и совершенство не могут существовать одновременно и в жизни, и в искусстве.

Квентин Вирмор – мой господин. Он же мой палач.

Ничего не знать о своём прошлом, где я родился, кто мои родители, этими вопросами я начал интересоваться лет в семь, но никто не давал никаких ответов. Кроме Квентина, рядом со мной никого не было. Я сидел в довольно большой комнате, заполненной множеством книг, а не игрушками. В то время я не понимал, что он со мной делал, но по мере взросления начал улавливать связь, которую создавал между нами Квентин.

Ноктюрна – наркотик, который, воздействуя на определённые участки мозга, подавляет волю человека, отключая его «я» и заставляя повиноваться приказам. В те моменты, когда Квентин вводил наркотик, смысл моего существования сводился к одному – любой ценой исполнить приказ. И я всегда шёл напролом, чтобы сделать всё и поразить цель.

Из записи, найденной нами с Тристаном:

«Вся прелесть вещества, содержащегося в ноктюрне – отсутствие привыкания. Никакой ломки, зависимости, но чем дольше препарат вводился в испытуемого, тем фиксирование и длительнее был результат. Основываясь на полученных данных, я решил провести испытание на человеке».

Основатели даже не догадывались о том, какую масштабную деятельность внедрил в стены Академии, Квентин Вирмор. Число испытуемых неизвестно, но чем дольше Квентин проводил времени за опытами, тем глубже погружался, жаждая сделать величайшее открытие. Или получить в свои руки совершенное оружие, которое будет защищать его ценой собственной жизни. Своеобразный живой щит из человеческой плоти и крови.

Все отмеченные сильные стороны, такие как: пониженный болевой порог, отсутствие страха, чистый разум, не остановили его, когда под влиянием ноктюрны Квентин видел изменения в поведении испытуемых. Самым основным провалом было изменение сознания человека. Все, кого он испытывал до меня, попросту сходили с ума, под влиянием наркотика. Поэтому Квентин пошёл дальше и решил провести эксперимент с чистого листа, выбрав для этого невинную душу, маленького мальчика.

Задания Квентина Вирмора были самыми разнообразными, словно я своеобразная пешка, цирковая собачка, которой можно приказать всё что угодно, и она сделает. Кражи редких камней, подмена документов, выслеживание нужных ему людей, пытки, без нанесения телесных повреждений, без крови. Он научил меня, как с помощью всего нескольких болевых точек, находящихся на теле у каждого человека, добиться нужного результата.

Первое своё убийство я совершил, когда мне было шестнадцать лет. Самое гадкое в том, что Квентин не желал стереть мне память. Он хотел, чтобы я помнил о каждом крике своей жертвы. О том, как наносил удары, позволяя крови стекать по телу и впитываться в землю. Я ненавидел его за каждую минуту, которую провёл в маленькой квартирке, пока не удостоверился, что моя цель мертва.

Иногда я помнил задания, которые выполнял и жалел о том, что не могу забыть. Не всегда то были убийства, чаще пытки, чтобы добыть нужную информацию. И я был чертовски хорош в добывании фактов, которые потом приносил Квентину, после чего он велел забыть о задании, стирая мои воспоминания одним лишь словом.

Переломный момент всей этой адской жизни наступил, когда на очередном совете основателей, Тристан добавил ноктюрну в еду, что подавали на ужине. После того вечера всё полетело в самое пекло. Тристан дождался нужного момента, и когда пришло время, задал единственный вопрос своему отцу, которому пришлось ответить правдой, так как он испытал на себе тот яд, что вводил в мои вены. Основатели, не подозревающие о том, что творилось у них под носом, заключили Квентина под стражу, и каждый понимал исход той битвы. Но никто не думал, что Квентину удастся сбежать.

В ту ночь, когда должно было восторжествовать правосудие, я пил горький яд поражения. Каждый чёртов день тоска глодала меня изнутри, как червь. Я пытался следовать плану Тристана, но Квентин пропал, будто его никогда и не существовало. Даже влияния основателей, желающих отомстить за предательство, было недостаточным, чтобы найти Квентина Вирмора. Не было никаких улик, оснований или сдвигов.

Последний шаг, который позволил себе сделать Квентин, обернулся катастрофой для каждого, кого я любил. В моей голове выстроился коридор с ровными прямыми стенами и чёткими углами, был только я и моя цель, больше ничего, никаких промежуточных мыслей.

Я стал зверем, что выслеживает свою добычу. Играл без правил, когда оставил ей записку и ждал, притаившись за толстым стволом дерева. Я вдыхал аромат ночи, густой запах сырой земли. Капли дождя с деревьев падали на кожу, впитывались в ткань, заставляя тело шипеть, будто я в лихорадке. Кровавая луна взошла и заняла центральное место на небосводе. На небе не было ни одного облака, только бордовый смог. Лучи от лунного света, преломляясь, падали на землю, разукрашивая всё вокруг багрянцем. Ярым, злым, недобрым.

Для Медеи в том не было ничего необычного. Она не чувствовала злой аромат, что струился, вился вокруг её тела, завлекая в воронку моих замыслов. Я помнил приказ, словно он до сих пор стоял позади и нашёптывал на ухо:

– Лиши её жизни. Тебе не в первый раз марать руки в крови, но эта жертва будет для тебя наиболее трудной. Посмотрим, сломаешься ли ты, Иерихон.