– Просто, всё сложно. Это старая история.

– И старые раны, – понимающе кивнула Лилит. – Тогда не стану мешать и удалюсь, но прежде чем ты меня выставишь вон, хочу рассказать тебе о новом предложении.

– Хорошо, ты меня заинтересовала. Выкладывай.

Она, словно, собираясь с силами, сжала между ладоней недопитый кофе и выдохнула.

– Мне поступил анонимный запрос на твои услуги в качестве художника для одной картины. Это не совсем реставрация, но что-то близкое к ней.

– Послушай, я не занимаюсь реставрацией картин…

– Сумма заказа очень большая, – перебила меня Лилит, выставив вперёд руку. – Просто подумай и представь, что могла бы сделать с теми деньгами. Тебе откроются все двери, Дея. Ты даже не представляешь.

Прежде чем уйти, Лилит озвучила ту самую огромную, до неприличия сумму, оставив меня с мечущимися, словно в клетке, мыслями. Я не представляла, почему запрос поступил именно на меня, и не знала, как принять правильное решение? Что значить отреставрировать картину? Это слишком кропотливый и много затратный процесс, которым я ни разу не занималась. Оставив те мысли, на будущее, которое неминуемо заглянет ко мне завтра, я вернулась к Иерихону.

Время отсчитывало свой ход, неумолимо приближая меня к моменту развязки. Я чувствовала, что вскоре он либо проснётся, либо приедет Тристан и заберёт его. И дико, до головокружения хотела оказаться в первом варианте. Мне важно было услышать его первые слова. Увидеть тот прожигающий взгляд спустя три года.

С каждым ударом пульса в теле разносились оттенки боли от терпимого до невозможно больного. Я не пытался двигаться, замер, вдыхая знакомый аромат с яркими нотами горькой полыни, высохших лепестков роз среди трав на ветру. Но самым желанным был запах краски. Он скрывал в себе частичку безумия, и для меня напоминал аромат яблок с травянистым горьким привкусом.

Если я не во владениях Квентина Вирмора, значит, дело в другом. Похоже, он достаточно подождал, прежде чем швырнуть меня к порогу Медеи. Осознав в каком положении нахожусь, сдерживать себя больше не мог. В тот миг, когда открыл глаза и увидел Медею, склонившуюся над блокнотом, захотелось подняться, чтобы прижать к себе, но я не смог сделать этого. Я даже представить не мог, что проснусь обнажённым, в наручниках, руки прикованы к спинке кровати, ноги связаны.

– А ты неплохо подготовилась ко встрече со мной.

Она застыла. Грифель выпал из рук, пальцы судорожно сжали блокнот. Ей понадобилась одна минута и тридцать пять секунд, чтобы встретиться со мной взглядом. Первое, что я думал, увижу, прочту искрой в её взгляде – страх. Следующая эмоция должна была нести название – ненависть. Но не сегодня. Не сейчас. Возможно, Медея всё ещё боится, но столь долгая разлука затмила любые негативные эмоции после той ночи, когда на бархатном небе взошла кровавая луна.

Её взгляд в тот момент, когда наши глаза встретились, казался шокировано-изумлённым. Квинтэссенция наших чувств, словно заваленный много лет назад колодец, дала брешь и забурлила. Спираль пережитых эмоций, как торнадо, крутилась в её глазах, и я знал, в моих Медея читает тот же самый отклик. Бурный. Изнемогающий. Жадный. Голодный.

Мы застыли, прикованные друг к другу, не в силах отвести взгляды. Гравитация сменила свой наклон, не позволяя нам отстраниться. Притяжение – вот чем была для меня Медея. Всегда. Каждую минуту в моих мыслях. Даже когда мы находились в разных городах, разделённые тысячей километров, она всегда царила в моей голове, словно заняла пьедестал, который я охотно уступил.

– Что произошло? – голос слишком тихий, едва заметный, но я почувствовал колебание воздуха и надлом, с которым она задала тот вопрос.

Улыбка моя не была довольной, скорее походила на звериную. Оскал в моменте ярости, полыхнувшей по коже. Это был тот самый миг, когда хищник, зависнув над своей добычей, скалится, не желая делиться. Заявляя права на то, что добыл сам.

– Ты ведь хочешь услышать полную версию, ведь так, моя прекрасная художница?

Когда я говорил, мой голос был ровным, словно кто-то другой открывал рот, позволяя тем словам срываться с языка и падать разбившимися осколками к её ногам. Я видел, как Медея сжала руки в кулаки, как она закусила губу, потянула и позволила тихому шёпоту вздоха выйти наружу. Глаза, в них мерцало пламя злости, которая во мне возрастала во сто крат, набирая обороты.

За окнами полыхнул раскат грома, прокатившись по небу грозным предупреждением. Когда я закончил свой рассказ, Медея сидела неподвижно, не отрывая своего взгляда, в котором плескалось нечто похожее на боль. Она хотела защитить меня, и это сводило с ума. Заводило, натягивая те струны, что мне не следовало вообще затрагивать.

– Тебе следует отдохнуть, – тяжело сглотнув, пробормотала Медея.

В тот момент она была похожа на рака-отшельника, пыталась сбежать, делая неуместные «па» в направлении двери. Это заставило меня напрячься и позволить тем словам зависть между нами горячим потоком жажды.

– Останься со мной, – надлом в моём голосе прозвучал как лопнувшая от сильного натяжения струна. Он резал своими осколками. – Я знаю, что ты спала рядом, чувствую твой запах на коже, в том месте, где ты прикасалась. Не лишай меня возможности просто находиться рядом, Медея.

Сомнение в глазах смыло волной желание остаться рядом. И я гадал, хватит ли ей храбрости признаться нам обоим в том, что она скучала так же сильно, как я? Сможет ли Медея преодолеть тот хоровод бешеных мыслей, которые кричали ей: «Стой. Не делай этого».

– Я всё ещё прикован к твоей кровати, – я попытался пожать плечами, будто выглядел безобидным пушистым кроликом, но мы оба понимали, насколько иллюзорный тот образ.

Мягкие шаги, которые она сделала, заставили меня выдохнуть ком боли, застрявший в горле. Сердце стукнуло о грудную клетку, когда Медея забралась на кровать и легла ко мне лицом. Между её бровей залегла маленькая морщинка, вероятно, она перемалывала те чувства, которые я подбросил в её копилку. Пыталась найти выход. Нужную, правильную дорогу, но её не было.

Я следил за беспокойным сном Медеи, позволяя времени, что мы провели вдали друг от друга, нагнать меня, дробя кости на мелкие осколки. Мне нравилось следить за её лицом то безмятежным, то взволнованным. Сны, она видела их, в то время как я давно был лишён подобного покоя. Как только закрывал глаза, всё окрашивалось в алые цвета, чёрные нити паутины, которую сплёл Квентин. Не было радужных пони и безоблачного неба только те ужасные проступки, что я совершал на протяжении прожитых лет.

– Ты видение, что преследует по пятам. Ты в моих мыслях по дням и ночам, – шептал её образу тихие слова, которые обретали истинный голос в ночном шёпоте, теряясь в звёздах, что висели яркими точками в небе. – Опустошение, словно я потерял важную часть своей души, – вот что произошло, когда ты покинула Шартре. Будто кто-то залез и рукой вырвал то, что спрятано за рёбрами. То, что не должно болеть, а меня изнутри подрывает. Глодает от боли, что удушающим обручем свернулась на шее и с каждой секундой стягивается всё сильнее.

Всю ночь она лежала рядом, а я не смог сомкнуть глаз наблюдая за тем, как меняются эмоции на её лице. Следил за темпом дыхания, чувствуя, как тело затекло, но не смея разбудить Медею. Мне так отчаянно хотелось прижать её к себе, просто чтобы знать, Медея в моих руках и никуда не уйдёт. Больше не покинет, не сбежит, потому что я превращусь в злого волка, готового растерзать ягнёнка.

– Развяжи меня, – как только лучи солнца окрасили комнату в тёплые тона, прошептал её образу.

Медея открыла глаза, и, я думал, в момент пробуждения увижу испуг, страх, желание сбежать, но не это плескалось тоской в её омутах. Медея смотрела на меня долгим взглядом, и я видел ту борьбу, которую она вела сама с собой. Противостояние, одна сторона говорила «нельзя», другая кричала «к чёрту».