Как только мы остановились возле огромного амбара, Лилит не выглядела удивлённой. Я ожидала прочесть на её лице презрение или как минимум усмешку, но она держала себя слишком хорошо.

Сладкий аромат смородины и корицы сменился на более токсичный. Краски для меня всегда имели свой вкус – сладковатый с горькой текстурой. Аромат растворителя щекотал ноздри, но для меня он был настолько привычен, что я почти тут же пропустила его значение.

– Невероятное зрелище, – с каким-то оттенком гордости, прокомментировала Лилит. Она плавно скользила глазами по всем полотнам, выставленным в том амбаре, словно искала нечто определённое. – Тебе можно открыть целую галерею.

Тёмные тона преобладали в каждой картине, но такова была природа, сущность самого города Шартре. Порой встречался яркий мшистый цвет на деревьях и камнях, туман, который тонкой плёнкой, будто опутывал саму картину, и ярко-алые ягоды ноктюрны.

Я рисовала легенды, о которых знала, Мару – восседающую на груди мужчины, что видел жуткие кошмары во сне, не подозревая, насколько глубоко погрузился в омут отчаяния. Не понимая, что никогда не проснётся. Но картина ада была самым тёмным венцом моего творения.

– Я будто слышу их немые крики и по коже мурашки, – шёпотом восторга, прокомментировала Лилит. Она протянула руку, показывая гусиную кожу.

Змеи бесконечными клубками оплели каждого грешника, чьи рты были открыты в громком агонизирующем крике боли. Они молили о помощи, но чёрным змеям было плевать, они коварно кружили по всему масштабу полотна, душили, питаясь теми криками мольбы. Сплетение рук, ног, открытых в страхе выпученных глаз, приводили меня в совершенно двоякое чувство стыда и гордости. Нарисовать нечто подобное, казалось кощунством по отношению к каждому человеку, но то, как я передала боль и ужас людей, заточенных в аду за свои грехи, меня поражало.

– Здесь пахнет олифой, но немного мягче, – потянув воздух, с глубоким трепетом, заметила Лилит. – Сумбурность творческого поиска поражает своей глубиной.

Я знала, о чём она говорит. Для меня аромат художественной галереи пах годами упорного труда, высыхающего льняного масла с нотками благородного дерева и смолы. Это создавало тот самый вакуум, в который погружаешься, беря в руки кисть.

– Тот, кто способен создавать подобные картины, рано или поздно входит в летопись истории.

– Признание после смерти не то, что я бы выбрала, – поморщившись ответила.

– Тогда следует исправить это, – она вскинула брови, посмотрев на меня с предвкушением в глазах. – Я хочу выставить несколько твоих работ в одной галерее…

– Нет, – твёрдый отказ заставил Лилит сощурить глаза в неверии.

Я знала, она ждёт объяснений, но как рассказать всё и не выдать себя? Моя история казалась слишком шокирующей и запутанной, чтобы открывать её своей новой знакомой. И хоть это было для меня самым сильным желанием показать миру то, на что способна, отказ всегда был первой реакцией на подобное предложение. Поль именно поэтому подарил мне целую студию, где я могу рисовать и выставлять свои картины пусть заглядывало ко мне только солнце, а иногда дожди, что, барабаня по стёклам, стекали серыми каплями вниз.

– Это прозвучало весьма не аргументировано и резко, – тон Лилит немного смягчился, из глаз ушла вся резкость и толика осуждения. – Тогда, если позволишь, я стану твоим единственным гостем, который будет любоваться на картины и обсуждать их с тобой.

Не думала, что наше знакомство может иметь продолжение и перерасти в привязанность. Ростки дружбы робко выползали на поверхность, боясь осуждения и отказа, но я запретила себе сомневаться.

– Тогда я буду ждать тебя.

После этого знакомства мы с Лилит проводили много времени вместе. Рисовали картины, она скорее наброски делала карандашом и довольно неплохие. Лилит любила наблюдать за моей работой. Она могла часами стоять позади, сохраняя полную тишину, пока я набирала палитру и выводила линии на холсте. Я даже забывала, что нахожусь одна, а когда то палящее безумное желание рисовать отступало, видела довольную, одобряющую улыбку.

Лилит стала моим якорем. Нарисовать картину для меня словно вдохнуть, настолько процесс создания увлекал, что порой я не замечала времени. Но в последние дни всё стало гораздо хуже. Сны парализовали меня своей тёмной атмосферой. Паутина мрачности вокруг сознания туманила разум и казалась слишком запутанной.

Мы с Лилит сидели в уютном кафе, потягивая горячий кофе, пока на улице спешно шагали прохожие. Я наблюдала за листком жёлто-зелёного цвета, который оторвавшись от ветки, плавно скользил, подхватываемый потоками ветра, к земле. Воспоминания медленно кружили в мыслях, не пытаясь свести с ума.

Потягивая кофе, я разбирала горячий напиток на всевозможные оттенки. Сладко-горькие нотки мягко касались языка, терпкий, даже вяжущий вкус с едва слышным ароматом зёрен, пьянил сознание.

– У меня есть заказ, – небрежно бросила Лилит. – И прежде чем откажешься, послушай.

На кончике языка уже сидел тот самый отказ, но что-то в её взгляде заставило меня остановиться. Поток волны, грозящей захлестнуть меня паникой, замедлился. Кивнув, я увидела довольную, даже победную улыбку Лилит.

– Я поняла, откуда дует ветер, поэтому не разглашала никак имён. Просто некоторые заинтересовались твоими работами. Сейчас это может показаться слишком сумбурным, но подумай, Дея, твоё искусство волнует, трогает, заставляет остановиться и задуматься. Нельзя вечно прятать свои картины в том амбаре.

Пока она говорила, кровь в моих венах забурлила от предвкушения и страха. Каждая эмоция казалась слишком сильной и уничтожающей. Они сплелись в толстый жгут, похожий на клубок змей, который извивался и шипел.

– Постой, о чём ты говоришь? – вдруг поняла смысл её слов. – Как они могли заинтересоваться моим работами…

Окончание предложения я проглотила, заметив виноватый взгляд Лилит. Она подалась вперёд, словно хотела коснуться моей руки.

– Даже не думай о том, что я предала тебя. Прежде чем принимать решение, посмотри на ситуацию моими глазами и подумай.

– Что ты предлагаешь?

– Хочу тебе кое-что показать. Пойдём.

Мы вышли на улицу, тёплый воздух обернулся вокруг тела, словно мягкие объятия. Осень пахла по-особенному для меня, но здесь не хватало той дикой природы, которая царила в Шартре. Костров, что мы зажигали по вечерам, вскользь, касаясь его жара, смотрели на искры, вздымающиеся в небеса, считали звёзды, пытаясь найти ту самую падающую комету, чтобы загадать желание.

Лилит привела меня в небольшую галерею, в которой были работы многих художников. Но самое невероятное заключалось в том, что среди них оказались мои картины.

– Не паникуй, здесь нет имён и подписей, только работы, о которых никто не узнает. Связаться с их автором можно через меня и никак по-другому. Мне больно смотреть на то, как ты мучаешься, желая выставить свои работы на всеобщее обозрение и не смея сделать этого.

– Ты сумасшедшая, – выдохнула от переполнявших меня чувств.

Я так часто представляла свои картины, выставленные в галерее для глаз других людей, но никогда не могла сделать этого. Учёба, в которую вкладывала все силы, порой не спала ночами, читая, изучая, рисуя, потом бегство из родного города, снова учёба, игра в прятки, давили тяжёлым грузом ответственности. Всё это никак не способствовало исполнению моих желаний.

– Скорее я волшебница, исполняющая мечты, – с явной гордостью объявила Лилит.

От её нахального тона я только скривила губы и покачала головой. Мой взгляд выхватывал каждую линию, росчерк, ломанную кривую, что я находила на своих картинах. Они висели среди Каналетто, Ренуара Пьера, Бугера, это было просто восхитительно. И, казалось, мне выдумкой, сном, в который я нечаянно забрела.

– Теперь жди заказов на свои картины.

– Что ты имеешь в виду?

– Обычно в подобных случаях тех, кто оценит мастерство и подачу в рисунках, будет гораздо больше, чем тех, кто станет критиковать. И они обязательно захотят обзавестись картиной твоего авторства, чтобы повесить в своём богатом доме и хвастаться перед друзьями.