– Цель регулирования – защита конкуренции.
– Нет, Джейми, цель регулирования – предотвращение конкуренции.
Я уже не понимал, что доказываю. Эзра загнал меня в угол.
– А до золофта вы так же думали? – не выдержал я.
– Честно говоря, Джейми, я все это понял, когда ваш ролик увидел. Толпы людей сражаются за право участвовать в свободном рынке. Попасть в игру. А я со своей риторикой их не пускаю. Вот я и подумал – ну, берите свой тортик и ешьте на здоровье.
– Но на самом деле вы же в это не верите? Что евреи лижут задницу богачам ради положения в обществе? Не верите?
– А что? Думаешь, ты исключение, Коэн?
– По-моему, я в этом не участвую. Да.
– Тогда зачем на Морхауса работаешь? Так веришь в собственные идеи? В этот свой Тесланет? Единственную настоящую собственность, единственную подлинно новаторскую идею ты при первой же возможности сбагрил Теллингтону. А он ее на рынок не выведет. Он тебе платит миллионы, чтобы она не попала на рынок.
– Тут все иначе.
– Это почему?
Готового ответа у меня не нашлось. Но свои два лимона я получу, появится ответ или не появится. Потом, если что, покаюсь. Или на благотворительность пожертвую. Даже целую половину. После налогов.
– Слушай, Коэн. Может, ты не такой. Я тебя не сужу. Но я всю жизнь трясся из-за досок, которые падают людям на головы. Из-за того, что за каждым углом – катастрофа. Мне никто спасибо не сказал, и меня уже тошнит до смерти. Если хотят, пускай хоть с обрыва прыгают. Мне теперь до лампочки. Я скоро дедушкой стану.
Выкрикнули мой номер. Я оставил падшего титана в его золофтовом блаженстве, оплатил счет и направился к подземке, не отрывая глаз от тротуара. Чтобы никаких галлюцинаций. Может, дантист мне порекомендует хорошего психотерапевта.
Я подошел к лестнице, и треснутый мобильник в кармане проблеял жалким полузвонком.
– Алло?
На том конце – одна статика. Потом материн голос:
– Я ничего не слышу. По-моему, автоответчик.
– Алло? – крикнул я. – Слышишь меня?
Вдалеке – отцовский голос:
– Может, он уже едет.
– Я тут! Алло! – Микрофон сдох. Я дал отбой.
Родители. Черт. Совсем забыл. На закате начнется голосование. Надо ехать. Я не подведу своего отца, как подвел Алекова. И я знаю, как его спасти.
На Четырнадцатой улице я купил вместо окровавленной «Армани» какую-то рубашку, позвонил домой и сказал, что еду. Потом звякнул Греко, попросил захватить блестящий черненький диск и подождать меня у моих родителей. Уайтстоунская синагога нажрется у меня реактивной архитектуры до отвала.
Дверь открыла сияющая Мириам.
– Привет, красотка, – сказал я, прикрывая ладонью рот. Вечно она все замечает.
Она опустила глаза и намотала черный локон на палец. Я нежно ее поцеловал и под локоток отвел в гостиную.
– У тебя жесткая рубашка, – высказалась Мириам. – И толстая губа.
В торжественный день явились все. Мама, папа, Мириам, Моррис, Эстель и Бенджамин. Я мысленно сочинял, что приключилось с губой, но, к счастью, мой выход и мою рану затмила текущая дискуссия, уже в самом разгаре.
В пятницу Бенджамина рано отправили из школы с запиской директора: кузену надлежало пройти срочное психологическое обследование.
– И они имеют право? – удивлялся Шмуэль.
– Они должны, – отвечала издерганная Бенджина мать. – Если на ученика донесли, школа формально не вправе пускать его в класс без расследования.
– А кто донес-то? – встрял я. – И зачем?
Сидя на подлокотнике дивана, Бенджамин делал вид, что его тут нет.
– Другие дети! – рявкнул Моррис. Он нервно поигрывал мелочью в кармане. – Какая-то новая программа. Они теперь должны друг за другом следить. Они вообще кто? Шпионы, что ли?[221]
В последнюю пару недель Бенджамин пропускал факультативы и был недружелюбен. Хуже того: взломал в классе терминал, чтобы не видеть больше рекламы корпоративных спонсоров на уроках. Реклама считалась самым увлекательным элементом программы обучения, так что остальные дети Бенджин кибервандализм не одобрили и тут же настучали школьному антитеррористическому комитету. Тот единогласно вынес вердикт: Бенджамин временно отстраняется от занятий до результатов психологического тестирования.
– И что, ему к терапевту идти и обследоваться? – переспросил я.
– «Обследоваться»! – воззвал в пространство Моррис. – Обследование на пятьсот баксов, деньги вперед. Плюс лекарство какое-то.
– Риталин, – пояснила Эстель.
– Господи, милый. – Софи положила руку Бенджи на лоб, точно проверяя температуру. – Ты как, ничего?
Бенджамин пожал плечами. Он терпеть не мог, когда на него все таращатся.
Все вытаращились на меня. Можно подумать, я знаю, чем пацана утешить. Чем?
– Вроде ничего себе взлом. Ты как это сделал? – Они-то все другого ожидали.
– Просто фильтр. И не взлом даже. Не DeltaWave, ничего такого, – ответил Бенджи. Неясно, пощечина это или комплимент. Джуд наверняка рассказал Бенджамину, что я вируса не писал, а все лавры присвоил.
– И тем не менее, – сказал я. – Изобретательность поощрять надо, а не наказывать.
– Ну да. Наверно.
– Джейми! – Мама коснулась моего лица. – Что у тебя с губой?
– Ничего. Прикусил. Все в порядке.
Наконец явился Греко – без зеленой рубашки, зато с диском, который, как он сказал, все устроит. Версия 3.1. Ранний вариант Алгоритма «Синаптикома». Мы его адаптируем, чтоб юзеры перед голосованием отвечали на вопросы (под предлогом идентификации и обеспечения безопасности), – и в реальном голосовании все вопросы подсознательно выведут их на кнопку «Да». Их потянет блевать, если они подведут курсор к кнопке «Нет».
– Имплементация грубая, – признал Греко. – Но должно сработать.
– Наверняка подойдет, – сказал я. Кроме того, до голосования оставался всего час.
Я сел вместе с Греко за компьютер и зашел на сервер. Папа и Моррис наблюдали через плечо.
– Это ж не жульничество, правда? – спросил отец.
– Ребе Коэн, это они вас обжуливают и пенсии лишают, – пришел нам на помощь Эль-Греко.
– Парень, ты мне нравишься! – подмигнул Моррис.
– Но мы гипнотизируем членов общины? – Шмуэль тер ладонями лицо.
– Папа, они уже под гипнозом, – рассуждал я. – Ты говоришь с ними единственным языком, который им понятен.
– Технически говоря, – сказал Греко, – это долингвистическое воздействие. Прекогнитивное даже. Мы общаемся на уровне импульсов.
– Импульсов? – ужаснулся отец. – Я не хочу, чтобы люди просто действовали. Я хочу, чтоб они думали.
– Тогда, Сэмми, – сказал Моррис, – выиграй голосование, а уж потом заставь их думать.
– Ты что, не понимаешь? – Отец нервно шагал из угла в угол. – Всем этим безумием как раз и движут импульсы. Люди не тратят времени на размышления. Кликнуть, купить, вложить, бежать. И дальше мчатся, черт знает куда. Пусть остановятся и подумают. Хоть один день, в Шабат, – остановятся и подумают, что творят. Поразмышляют. За этим Шабат и нужен.
– Они не хотят остаться в хвосте, ребе, – ответил Греко. – Пока они сидят и думают, кто-то делает деньги и заключает сделки.
– Так вот зачем синагогу изобрели! – засмеялся дядя Моррис. – Чтоб никто не сомневался: у остальных тоже выходной. «Эй, Симура не видали? Лучше б ему не работать, пока мы тут околачиваемся…»
– Сколько можно богатеть? – перебил отец. – Об этом в Торе и говорится: что Бог ожесточил сердце фараона. Жадность стоила ему свободы воли. Сделала недочеловеком. Ничем не лучше этих ваших компьютеров. Я так с людьми поступать не собираюсь.
Моррис вытащил зубочистку.
– Забавно, – сказал Греко.
– Что? – хором спросили человека три.
– Твой пароль не работает.
– Прекрасно, – сказал Шмуэль. – От добра добра не ищут.
– Дай-ка мне. – Я придвинул клавиатуру, зашел по протоколу защищенных сокетов. И впрямь. Они сменили пароли.
– Да пофиг, – сказал Греко. – Взломаем с тыла. Они ж на «Веризоне»[222].
