– У каждого! Каждого, повторяю, каждого человека есть свои недостатки! – начал разглагольствовать Нуска, пока двое спутников тащили его прочь от города по тропинке в гору. – Раз уж вы меня осуждаете, то, видать, абсолютно безгрешны!

– Но, господин Нуска, это вредно…

– Не рассказывай лекарю о том, что вредно, а что нет! Я – хаванец, а любое пойло для меня – родниковая вода! – взмахнув рукой, авторитетно заметил Нуска, а затем театрально опустил голову на плечо своего подчинённого. Однако тотчас же зашептал ему на ухо: – Что сказал король?

На секунду Оанн растерялся, но тихо отозвался:

– Все дела, в которых замешана элита Дарвеля, приостановить. А вам явиться ко двору…

– С какой стати?! – возмутился Нуска куда громче.

Однако Оанн еле слышно ответил:

– Король требует вашего ответа по поводу подробного картографического изображения владений Скидана.

Нуска сглотнул и ничего не ответил. Его глаза забегали, а ноги резко ослабли. Однако Риннэ тут же подставил своё крепкое плечо и поволок Нуску дальше, не задумываясь о том, что стало причиной резкой перемены его настроения.

Несмотря на то что король хотел видеть Нуску на следующий же день, ни лекарь, ни его спутники никуда не отправились. А всё потому, что Нуска спозаранку выскочил из своей комнаты, переполошил всех и принялся натягивать свои белые одежды, полы которых доходили до земли. Этот костюм чем-то напоминал кнонские наряды: длинная рубаха на запах подпоясывалась, под неё надевались штаны (невиданная для Сонии часть гардероба). Было заметно, что костюм сшит местными мастерами с использованием сонийского полотна и орнамента. Ткань была лёгкой и тонкой, когда как кнонские одежды – грубыми и тяжёлыми.

– Оанн, поправь! И рукав смялся! – громко командовал Нуска, пока сонный Оанн крутился вокруг. – И собери мне волосы!

Оанн неразборчиво мычал в ответ, но выполнял все требования Нуски. Один Риннэ сидел за столом, готовил всем бутерброды и наблюдал за этим переполохом.

Когда все трое уселись наконец за стол и занялись едой, Риннэ решился спросить:

– Вы куда-то собираетесь?

– Нуска собирается, – вздохнул Оанн. Вчера пьяный хаванец успел набедокурить дома, а Оанн до полуночи не позволял ему вставать с кровати за крепкой добавкой «из-под полы». Поэтому, видимо, полукровка и выглядел таким разбитым, но зато лекарь почти светился.

– Да! Сегодня занятия в школе, – объяснил Нуска, а затем закинул в рот немного сушёного инжира.

Риннэ непонимающе склонил голову набок, но Нуска охотно принялся рассказывать:

– Я притворяюсь иноземцем из Кнона и учу детей местных плебеев грамоте и счёту. Занятия у плебеев проходят только в выходные дни, потому что в остальное время они либо помогают родителям, либо подрабатывают подмастерьями.

– Нуска… это ещё одна ваша личность? – со смешком поинтересовался Риннэ.

– Чтобы хорошо жить, надо уметь вертеться. Раб не имеет права даже покидать дом своего господина, но, как видишь, мои ухищрения действенны. У меня есть свой дом и своё дело.

Зевающий Оанн проводил их до двери, а Нуска с высоко собранными волосами, в длинном белом наряде направился к городу. Риннэ последовал за ним. Чёрный ворон лекаря закружил над ними, а затем приземлился к спутнику Нуски на плечо.

– Всё-таки это странно, – заметил Нуска, бросив взгляд на свою птицу, которая так и прилипла к Риннэ.

– Что вас удивляет?

– За три года эта птица не признала даже Оанна. Когда Оанн пытался погладить ворона, то тот клевал его. Он признал тебя, потому что вы оба – тёмные создания?

– Всё может быть, Нуска, – многозначительно отозвался Риннэ, но не упустил случая на его глазах почесать птицу, которая зажмурилась и с охотой подставила голову и клюв под пальцы.

Стоило звезде выглянуть из-за горизонта, как начало нещадно припекать. Нуска обливался потом под своими закрытыми одеждами и молча шёл к раскинувшемуся в низине городу. Сегодня рынка уже не было, но зато остался мусор: куриные перья, черепки глиняных чаш и ваз, порванные одеяния и втоптанные в землю, гниющие виноград и инжир.

Нуску это взбесило. Он принялся ногами отпинывать мусор с дороги, ругаясь:

– Свиньи! Hve!

Но, взглянув на положение звезды, Нуска быстрым шагом направился к воротам Керина, перепрыгивая через завалы.

Как и вчера, одетые в позолоченные латы и шлемы солдаты пропустили Нуску и его спутника без лишних вопросов, но их лица выглядели уж больно насмешливо.

Ранним утром выходного дня улицы пустовали, поэтому лекарь и его спутник направились прямиком к главной площади. Здесь количество мусора было уже катастрофическим: некуда было просто ступить, чтобы во что-то не вляпаться. Шатры, натянутые вчера над рынком, просто валялись на земле вместе с прилавками и балками. У Нуски то и дело дёргалась рука к груди – ему очень хотелось обнажить оружие и смести весь город, но сделать этого он не мог.

Центральная площадь была бы красива, не походи она сегодня на пустынную свалку. Остатки еды, осколки посуды, человеческие испражнения… Нуска кривился, злился, ногами пинал остатки шатров, расчищая себе дорогу.

В центре площади был установлен огромный фонтан: по нескольким округлым ярусам вода стекала вниз, а на самой вершине примостилась статуя Нинлиль. На чашах фонтана виднелись барельефы, изображавшие смертную жизнь этого духа. Вазы с цветами были расставлены вдоль тропинок, а длинная кипарисовая аллея вела мимо амфитеатра ко дворцу короля.

Его обитель не была слишком вычурной и выделялась на фоне других построек лишь своим размером, высокими колоннами с искусно выточенными канителями на входе и резной балюстрадой на многочисленных балконах. Можно было сказать, что хоть над этой постройкой и поработали талантливые мастера, но на её возведение ушло столько же средств и материалов, сколько и на местные термы[5]. Дворец гармонировал с простыми домами и вписывался в обстановку города. Но больше всего Нуске импонировало то, что жилище самого короля… не было обнесено стеной или забором. Любой страждущий мог подняться по ступеням на холм и упасть у самых королевских ворот, чтобы молить о снисхождении или милости.

В Керине не проводили эту отвратительную черту, отделяющую богатых от бедных. Однако…

– Знатность и род решают всё. Исконные сонийцы имеют право голоса на всех собраниях, а плебеи – нет.

– С чего это вы вдруг, Нуска? – уточнил Риннэ, следуя за стремительно удалявшимся с площади Нуской.

– Думаю, я лелею мечту о том, чтобы один человек был равен другому по праву рождения. И лишь то, как он проживёт свою жизнь, влияло на его статус.

– Я ещё не слышал о стране, в которой был бы подобный уклад, но верю, что её возможно создать.

Нуска на секунду застыл. Он словно уловил что-то смутно знакомое в этом изречении, однако быстро эту мысль отбросил. Вероятно, он услышал то, о чём сам долгое время думал, а потому эти слова оказались близки ему.

Свернув на узкую улочку меж двухэтажных домов, Нуска долго брёл в гору, поднимался по лестницам и наблюдал, как лениво пробуждается город, как выглядывают из окон знатные и не очень сонийцы, как выползают из своих домов пекари, лавочники, работники терм – в их услугах нуждались даже в этот выходной день.

Нуска улыбался простым работягам, кивал им, а те радостно приветствовали его и махали в ответ. Каждый, кого они встретили на своём пути, был знаком с Нуской.

Сонийцы стриглись коротко, их кожа легко загорала и была гладкой, как кожура яблока. Патриции брились, плебеи – не всегда. Некоторые ходили нечёсаные и косматые, а совсем уж бедняки – ещё и босиком. Но они не унывали, потому что в этой стране кусок хлеба мог достаться каждому, а непогода никого не тревожила даже в холодную пору. Оголодавший бедняк мог в любой момент пойти и нарвать себе фруктов, выловить рыбы в море, попросить вчерашний чёрствый хлеб, который и так шёл на удобрение круглый год цветущих и плодоносящих садов.