– Прошу на выход, – объявила она, обернувшись к карете.

Изнутри послышались звуки приглушенной перебранки, и наружу нехотя вышла принцесса Беллатриса.

Я впервые увидела принцессу так близко, и меня поразило, что она совсем девочка. Лет одиннадцати или двенадцати, как мои сестры Жанна и Аннетта. Ее пышная юбка на кринолине и нарядный жакет были бледно-зелеными, как молодые побеги сельдерея. Юбку украшали мелкие розочки из нежно-лилового шелка и десятки ярдов шифоновых лент. Ее длинные волосы струились по спине каскадом иссиня-черных кудрей и сверкали на ярком солнце.

Она испуганно оглядела толпу и открыла бархатный мешочек с монетами. Ее вмиг обступили дети – не меньше десяти – и даже несколько взрослых. Все тянули к ней руки якобы в ожидании благословения, хотя всем было ясно, что нам, беднякам, нужны только деньги.

– Леопольд, – прошипела сквозь зубы знатная дама, сопровождавшая королевских детей, и постучала костяшками пальцев по стенке кареты.

Принц вышел наружу в расстегнутом мундире, криво сидящем на нем. Он огляделся по сторонам и издал долгий тоскливый вздох. Я в жизни не слышала, чтобы люди вздыхали с таким отчаянием. Его наряд представлял собой копию парадной формы офицера королевского войска: с кушаком, эполетами, золотыми нашивками и таким невероятным количеством орденов и медалей, сколько он никогда не заслужит. Ни в этой жизни, ни в следующей. Его светлые волосы отливали густой позолотой, льдистые голубые глаза смотрели на собравшихся горожан безо всякого интереса.

– Я не хочу, – заявил он, оттолкнув руку дамы, пытавшейся вручить ему черный бархатный мешочек с монетами.

Она строго нахмурилась:

– Леопольд!

– Я не хочу, – упрямо повторил он. – Ты меня не заставишь, тетя Манон. Ты только пятая на очереди к престолу.

Будь он хоть сто раз наследником трона, его дернули в сторону с такой силой, что я невольно поморщилась от сочувствия. Уж я-то знала, как это больно и неприятно. Я не слышала, что говорила ему тетя, но, как только она отпустила его плечо, он застегнул мундир и принялся нехотя раздавать милостыню.

– Главное, не смотри им в глаза, – наставлял меня Берти, пробивая нам дорогу сквозь толпу. – Чтобы тебя не узнали на следующей остановке.

Я решительно кивнула. Сегодня я не оплошаю. Я добуду монетку. Я уже представляла, как отдам деньги маме… и не одну жалкую монетку, а целую горсть. Монет будет так много, что мама не сможет их держать и они просыплются на землю с веселым звоном.

Берти подошел к Беллатрисе первым и сложил ладони лодочкой, склонив голову с подобающим смирением.

– Желаю вам радости и благоденствия, – нараспев проговорила принцесса и дала ему медную монетку. Ее руки были в тонких кружевных перчатках – такого же нежно-лилового оттенка, как и шелковые розы, украшавшие ее наряд, – и мне вдруг подумалось, что, может быть, эти перчатки нужны ей не только для красоты. Возможно, это средство защиты. Мера предосторожности, чтобы случайно не прикоснуться к кому-то из нас, простых смертных.

– Пусть боги будут к вам благосклонны, миледи, – пробормотал Берти и подтолкнул меня вперед.

– Желаю вам радости и благоденствия, – повторила принцесса страдальческим голосом, уже уставшая от своих священных обязательств. Хотя она стояла ко мне лицом, ее яркие зеленые глаза смотрели в одну точку где-то над моим левым плечом. У нее явно не было желания встречаться со мной взглядом. Она открыла ридикюль – из того же зеленого атласа, что и ее пышная юбка, – и достала оттуда монету, которую опустила в мои подставленные ладони. Я чуть не подпрыгнула от счастья. Это был вовсе не медный грош, который достался Берти. Моя монета была серебряной и тяжелой – тяжелее всех денег, которые мне доводилось держать в руках.

– Берти! – радостно взвизгнула я, но потом вспомнила о манерах. – Спасибо, принцесса. Пусть боги будут к вам благосклонны.

Но она уже перешла к следующему просителю, повторяя слова благословения и старательно избегая встречаться взглядом с кем бы то ни было.

Берти пихнул меня локтем в бок.

– Теперь давай к принцу, – прошептал он мне на ухо. – А потом побежим к следующей остановке.

– Но мы же не переоделись, – встревожилась я.

– Они на нас даже не смотрят. Никто тебя не запомнит.

– Но…

Не слушая возражений, Берти схватил меня за руку и потащил в конец очереди, образовавшейся перед принцем Леопольдом. Я с удивлением поняла, что он немногим старше меня. Хотя мундир, пошитый по его меркам, сидел на нем идеально, принц держался скованно, будто что-то стесняло его движения. Я никогда не видела, чтобы мальчик его лет был таким сдержанным и напряженным. Мне вдруг представилось, как он свободно бежит по полю, играет в петанк или в мяч. В моей фантазии Леопольд был одет не как принц, а как простой деревенский мальчишка и широко улыбался. А когда он засмеялся…

– Ты уже получила монету от моей сестры.

Его сердитый голос вырвал меня из грез. Я вздрогнула, словно меня окатили ушатом холодной воды.

– Я… что? – пролепетала я, перепугавшись до смерти.

– Ты только что подходила к моей сестре. Если не ошибаюсь, она дала тебе серебряную монету. Но тебе этого мало. Ты пытаешься получить что-то и от меня.

Я не смотрела по сторонам, но знала, что все вокруг смотрят на меня. Я облизнула губы, пытаясь придумать ответ, который может меня спасти.

– Я… э-э… Нет. Я… – наконец произнесла я, заикаясь.

У меня горели щеки.

– Думаешь, я дурачок?

Он шагнул ближе ко мне. Толпа попятилась. Разумные люди старались держаться подальше от разгневанного Марниже, каким бы юным он ни был. Даже Берти оставил меня одну. Я больше не ощущала его присутствия у себя за спиной. Никогда в жизни мне не было так страшно и одиноко.

– Нет! Конечно, нет, Леопольд.

Толпа дружно ахнула, и только тогда я осознала свою ошибку.

– Ваше величество. Ваше высочество? Милостивый государь.

О боги, как к нему правильно обращаться?

Принц прищурился:

– И зачем тебе деньги, такой оборванке? Чтобы ходить в грязных лохмотьях, много денег не нужно.

В его голосе было столько презрения и высокомерия, что я разозлилась.

– А зачем деньги тебе? – рявкнула я, не успев хорошенько подумать. – Ты живешь во дворце, тебя кормят и одевают во все самое лучшее. У нас нет и крошечной доли того, что тебе падает с неба. Но твой отец требует от нас все больше и больше, облагает налогами, забирает последнее и ничего не дает взамен, а когда ему надо задобрить богов, он раздает гроши в виде милостыни, и мы еще должны радоваться?

У Леопольда отвисла челюсть. Он растерялся и не знал, что сказать. Ощущение было явно ему незнакомо. Молчание затягивалось, и с каждой секундой росло напряжение в толпе. Все ждали, что ответит принц. У него на щеках горели красные пятна. Наконец он запустил руку в мешочек и достал горсть монет.

– Значит, ты хочешь денег, – почти прорычал он. – Вот тебе деньги! По монетке на каждую твою веснушку!

Леопольд швырнул монеты мне в лицо. Будто бросил горящую спичку на кучу сухого хвороста. Толпа рванулась вперед. Каждый стремился поднять монеты, которые рассыпались по булыжной мостовой.

Какой-то мальчик – в два раза старше и выше на две головы – отпихнул меня, и я упала на землю. Я попыталась смягчить удар, но только разбила ладони в кровь. Кто-то наступил мне на ногу, и мне пришлось откатиться в сторону, чтобы меня не затоптали.

Гвардейцы дворцовой стражи, которые дежурили на пути следования королевского кортежа, выбежали вперед и усадили троих Марниже в карету. Кучер взмахнул кнутом, но сквозь толпу было не проехать. Одна лошадь взвилась на дыбы и пронзительно заржала, запрокинув голову.

– Уберите их с дороги! – крикнул кучер гвардейцам.

Те принялись бесцеремонно расталкивать горожан, словно это были не люди, а лишь препятствие на дороге, которое надо убрать. Я видела, как на булыжную мостовую упала старушка, вскрикнув и схватившись за бедро. Королевская карета промчалась мимо, чуть не наехав на нее. В самом деле, радость и благоденствие.