– Ты давай как-нибудь сам.

Костыль же, верно, только её и ждал, так что отставать не собирался.

– Ирга! Ну что ты как дикая? Или я тебя чем обидел?

Правду молвить, он в самом деле ничем ни Иргу, ни других девиц не обижал. Да оно и Василь не стал бы абы с кем водить дружбу. Случалось, Костыль и гостинец какой приносил, и Ирга со Звениглаской не брезговали, брали. Потому ни убегать, ни брехаться девка не спешила, а когда Костыль нагнал её, не подумала напугаться. Спьяну парень поскользнулся на досках, схватился за девкино плечо и едва не упал с нею вместе, но Ирга устояла и Костыля удержала тоже. Однако ж тот решил, что всё наоборот.

– Ты держись лучше за меня! Не ровен час, оступишься!

И подставил локоть, мол, хватайся. Ирга фыркнула:

– Вот ещё.

И без того её перестарком кличут, но оно всё ж лучше, чем гульнёй. А коли кто застанет, как она в ночи с кем-то под руку идёт, иного никто и не подумает. Костыль не смутился и протянул баклагу.

– На, глотни.

От тары сладко пахнуло клюквенной настойкой, а с тем вместе ветер пробрал холодом и без того занемевшее тело.

– А давай, – решила девка и сделала длинный глоток.

Наперво, клюквенный жар ожог горло, но после по жилам побежало тепло. Костыль ухмыльнулся.

– Другое ж дело!

– Ух и крепкая! – выпучила глаза Ирга. – Закусить есть что-нито?

– Ишь, закусить! Сначала поблагодарить надобно!

Костыль не сказать, что был страшен. Не первый красавец в селе, конечно. Худоват да высоковат, что на цыпочках не разглядишь. Бледноват, с редкой чёрной бородкой и вечно сальными космами. Девки по нему не вздыхали, да оно и видно, что в свои года оставался парень не женат. Был он маленько старше Ирги, год-другой и перевалило бы за три десятка осенин. Но что для девки позор, за то мужа никто корить не станет, так что жил себе Костыль и не тужил. Но вовсе не потому Ирга отпихнула его, когда парень полез целоваться. А почему – того сама не ведала. Такое с ней бывало: словно уколет кто или за язык дёрнет. Так и на сей раз уперлась пятернёй в лоб Костылю и пихнула, что есть мочи. Тот нетрезво покачнулся, поскользнулся да и свалился с мостков в грязь. Благо, ручей уже перешли, так что и падать пришлось недолго, всего-то с высоты собственного роста. Зато обиды было – страх!

– Ты что творишь?!

– А ты что творишь? – в тон ему ответила Ирга. – Наперво, протрезвей, а опосля приставать будешь.

Костыль как упал, так и остался сидеть. То ли от обиды подняться не мог, то ли ноги не слушались.

– Да на тебя без бутылки и не взглянешь! – крикнул он.

– Ну не гляди, делов-то.

Ирга хотела дождаться, пока Костыль поднимется, и дальше пойти. Ну полез спьяну, ну получил затрещину. С кем не бывает? Она б зла на него не держала, хотя брату наутро обязательно рассказала б – хохма! Но Костыль подлил масла в огонь:

– Так вот оно что! От всех нос воротишь, потому в перестарках и осталась!

Иргу как по сердцу резанули. Она процедила:

– Лучше уж в перестарках, чем с таким, как ты.

И двинулась прочь, но Костыль оказался ловчее, чем думалось. Подскочил и схватил её за локоть.

– Да тебе б в ножки мне кланяться! Василь просом просил тебя поглядеть! Да небось и не меня первого!

Ирга так растерялась, что локоть вырвать забыла.

– Что просил?

– А то ты не знаешь! Небось сама брата ко мне подослала! В девках-то засиделась, ласки мужицкой хочется! Так чего ерепенешься? Цену набиваешь? Да тебе цена плесневелая медька в базарный день!

Крепко сжимал он Ирге локоть, верно, синяки останутся. Но девка окаменела вся, не чуяла боли, слов обидных не слышала. Об одном думала: это что же, родной брат не только её из дому выгнал, так ещё и пьяницу этого подослал, чтобы… чтобы… чтобы что?!

А Костыль и рад! Раз девка не противится, значит, всё правильно делает! Он прижал Иргу к себе, наклонился, пытаясь нащупать губы ртом, второй рукой шарил пониже пояса.

– Уж я тебя уважу! Уж не обижу… – бормотал он.

Пахнуло сладкой клюквенной настойкой, и на сей раз запах показался столь гадким, что Иргу ажно передёрнуло. Было б что в животе – наружу бы попросилось. Недолго думая, она размахнулась, да как даст нахалу промеж глаз! Хрустнуло, брызнуло, все косточки в кулаке на части развалились, а потом со своих мест осыпались. Костыль страшно заорал. И вот тогда-то Ирга боле своей смелостью не кичилась: припустила что есть духу к людям прежде, чем первые капли крови из разбитого носа впитались в мох. Всё мстилось: мужик бежит следом, догонит… Убьёт! Вот тебе и праздник! Вот тебе и Ночь костров!

До того резвы стали ножки, что Ирга и не заметила, как оказалась у запруды. А на берегу вовсю гремело веселье! Девки, парни, старики и те выбрались погулять да подкормить угольком святой огонь! В неверном свете костров кружили хороводы, скакали ряженые. Лучшие наряды достали из закромов, бисерные кики, плетёные пояса, звонкие височные кольца… Одна Ирга была в простой рубахе: как убежала из дома неподпоясанная, босая, так и здесь оказалась. И теперь средь нарядных красавиц стояла ровно голая. Что же, коль так вышло, робеть не дело. Ирга расправила плечи и в два движения расплела косы, укрылась рыжим пологом – не хуже вышитого платка! Словно пламень струился по её спине – заглядение! Одна беда: без брата да после пережитого страха шла Ирга по земле ровно по железу раскалённому. Вроде и шаг твёрдый, и взгляд дерзкий, а всё одно тяжко. Неужто взаправду Василь отправил за нею друга? Ждал, что тот помнёт несговорчивую девку где-нибудь под кустом, та и рада будет замуж за первого встречного выскочить? Нет уж, такого Ирга брату не спустит! Попадись он ей только!

Но куда там! В эдакой неразберихе ни брата родного, ни даже собственного отражения не узнать. Кто сажей успел измазаться, кто маску из бересты на лицо приладил, девки и вовсе так разукрасили щёки да брови, что и при Дневном светиле не разберёшь, кто есть кто, не то что при свете костров. И плясали, плясали, плясали!

Р-р-аз! Зазвенели колокольцы в бубнах!

Ох! Всхлипнула жалейка.

Бум! Накры отозвались кожаными лбами.

И вторил им девичий смех да нескладное пение, а всё вместе сплеталось в дивную песню, тревожащую густеющее молоко тумана. Ирга на пробу вдарила пяткой по сырой земле, перекатилась на носки… Нет, не выходит танец! А ведь не так-то она и плоха в плясках. Ежели никого рядом нет, то могла получше некоторых шагнуть да провернуться. Но это ежели рядом никого…

Хлестнул по воздуху оторвавшийся хвост хоровода. Залава, кузнецова невеста, что бежала последней, не глядя, хватанула Иргу за рукав, крикнула:

– Не стой!

Но девка вырвалась, едва клок рубахи плясунье не оставив. Тошно ей было, горестно. А от клюквенной настойки, которой Костыль угостил, ещё и гадко.

Костров на берегу было четыре – по числу лап старой жабы, что, по поверьям, дала жизнь острову. В давние времена их возжигали по четырём сторонам Гадючьего яра, но год за годом огоньки становились всё теснее друг к дружке: вместе всяко веселее! Один горел ярче прочих, но Ирга нарочно отошла к самому тусклому, к тому, что сложили ближе всех к воде. Пламя взметнулось вверх, приветствуя одиночку, но тут же, устыдившись, сиротливо прижалось к земле. Рыжие всполохи раздвоились в зелёных, как листва весенняя, глазах. Но и тут не суждено было Ирге постоять в тишине. От кучки девиц отделилась фигурка – в высоком кокошнике, со звенящими бусами-монетками на груди.

– Ты чего здесь одна? – окликнула Залава, но, едва узнав рыжуху, смутилась. – Ирга… А ты здесь, стало быть, одна…

Залава так и замерла, не дойдя сажени. Будь на месте рыжухи кто другой, схватила бы под руку да повела б веселиться. Заневестившаяся, она со всеми чаяла поделиться счастьем. Со всеми, да не с Иргой.

– Да уж всё лучше, чем ваш рёгот слушать, – фыркнула рыжая, тем самым доказывая, что не зря её сторонятся.

Залава топнула ногой в красном сапожке, досадуя на свою ошибку.