Он не торопился заговаривать первым, прежде поднял свободную руку и, вытянув её, мягко положил на бедро подруги.
– Итак? – подначил его её голос.
Его взгляд, задумчиво устремлённый туда, где покоилась ладонь, встрепенулся и, нехотя перекатился на её лицо. Ладонь едва приподнялась и тихо заскользила по шелковистой серебристо-голубой ткани, такой тонкой, что казалось, её и вовсе нет: тёплая кожа под кончиками его пальцев ощущалась почти что обнажённой. От этого восприятия его сердцебиение ускорилось.
– Мне нужен совет.
Его губы, тонкие, бледные, с едва уловимым налётом розового, изогнулись в слабой улыбке. Это выражение она хорошо выучила: дорогая, мне якобы нужен совет, но не спеши меня вразумлять, я сам себе советчик. Револьд частенько проворачивал этот метод – приходил, притворялся нуждающимся в советах, но на деле уже имел ответы на них. Иной раз Зиновии казалось, что он так тестирует её эрудицию, а возможно, просто тешится. Кто ж его разберёт? Даже находясь ближе всех к нему, она знала лишь часть его самого, то – что он готов был показать. А в тени его хранилища оставалось, ой, как много, чего сокрытого!
Ладонь лениво поползла вверх, взгляд серых глаз потемнел до маренго.
– Что бы ты использовала для нажима на всеслуха?
Слова произнеслись отстраненно, даже несколько буднично, но девушка уловила затаённое напряжение, вшитое тайным стежком меж слов. Ответ она знала давно, впрочем, как давно его дала.
– У тебя есть нажим. Повтори то, что проделал в Дханпуре, только настойчивее, жёстче. Мальчишка в твоей власти больше, чем думает.
Его поза так и оставалась неизменно расслабленной, в то время как ладонь, достигнув холмика груди, алчно обхватила его длинными тонкими пальцами и принялась массировать. Теперь желание отразилось и в глазах куртизанки – они налились океанской синью, казалось, будто зрачки растворились в их глубине. Её руки скользнули под ворот рубашки и принялись неторопливо расстегивать пуговицу за пуговицей. Не спешить – вот, что она внушала себе, сдерживая страстный порыв. Не терять контроль – её основной приоритет.
Астрогор не помогал и не мешал ей освобождать себя от одежды. Два удовлетворения наполняли его одновременно: то, что их соображения сошлись, а значит, он идёт в верном направлении, и предвкушение скорой близости.
– Действовать через мальчишку, – скорее утвердительно, нежели вопросом изрёк он приглушённо, когда блондинка прильнула к его обнажённому торсу.
Позже, когда он оделся и вышел из Голубой комнаты, Зиновия натягивая на себя платье и расчёсывая волосы, обратилась к прислужнику, зная, что тот сразу же вернётся к ней, как только она останется одна.
– Всё слышал?
– Даже то, чего не хотел, – проворчал Мельхом, явно не одобрявший любовную связь госпожи с вурдалаком, но терпевший её в силу причин.
– Это хорошо, что он повторит опыт с новичком. А самое главное, это его идея, а не моя.
– И как обычно, это входит в твой план, госпожа, – с примесью злорадства поддержал союзницу волк.
– Всё входит в мой план, Мельхом. И Нил Хотин – идеальная пешка, что б поставить мат королям.
Она вытащила из ящичка столика украшение для волос: чудный гребень, выполненный из белого перламутра морской раковины, инкрустированный жемчугом и серебром. Девушка любовно погладила пальцами поверхность гребня – верхушка имела форму волчьей головы. Глаза волка переливались радужным опалом, а клыки мерно поблёскивали мелким вытянутым жемчугом. Серебро облицовывало волчью голову гребня, вонзавшегося в волосы двумя зубцами-клыками.
– Принеси мне ноутбук, Мельхом, – попросила она тихим, ровным голосом, собрав на голове волосы в простейшую причёску и вдев вместо заколки гребень.
Белый волк осторожно, насколько позволяла его животная природа, ухватил зубами закрытый ноутбук и аккуратно поднёс, возложив на край постели. Протянутая рука тут же отблагодарила его за внимательность и щепетильность к компьютеру, ласково пройдясь по переносице и меж растопыренных ушей.
– Как приятно, когда всё движется в нужном направлении, – подытожила Зиновия, поднимая монитор.
Улыбка на её лице, нежная, с волнительным румянцем, вспыхнувшая и тут же увядшая, не имела ничего общего с теми, что она дарила любовнику-вурдалаку.
***
Он шёл по длинному лабиринту коридора и изо всех сил старался не выказывать перед подчинёнными своего беспокойства и нетерпения. Пусть считают, что он неуязвим и хладнокровен, даже когда нить ситуации выскальзывает из его крепких рук.
В голове он прокручивал десятки убедительных речей: увещевательные уговоры и строгие внушения перемежались со злобными угрозами и низким шантажом. Флегонт Саркар не брезговал ничем и потому столько лет возглавлял братство праведников. И на этот раз он рассчитывал на успех своей речи. Родители мальчишки (а для него их сын и был мальчишкой, неопытным сопляком, способным натворить дел), если не совсем дураки, должны сознавать, что долго так продолжаться не может. Пока их отпрыск скитается по необъятным просторам Терриуса, с ним и со всеми, кто ему дорог может случиться…
– Мы пришли, – нарушил ход его убедительных доводов сопроводитель, такой же безликий, как и миллион других братьев.
Праведник вынужден был напомнить и без того прекрасно знавшему дорогу начальству: Бессменный будто и не думал замедлять шаг, едва не пройдя мимо серой металлической двери. И вновь совладав с противоречиями внутри себя, а также удержавшись от резкости в адрес подчинённого, Саркар сдержано кивнул и вошёл в услужливо открытую для него дверь.
Конечно, интерьер внутри здания мог являть собой куда более изысканный образец стиля и вкуса, благо организация обладала внушительными капиталами по всему миру. И среди спонсоров, и так называемых «акционеров» было немало влиятельных воротил бизнеса любого направления и публичных особ, но политика, утверждённая раз и навсегда много веков назад, закрепила скромность и пренебрежение роскошью во всём её проявлении во всех аспектах жизни праведного братства.
Потому в подвальном этаже высотки, в которой располагались все важнейшие офисы, в том числе и кабинет самого Бессменного, внешнее убранство мало чем отличалось от верхних этажей, разве что здесь ярче лился из потолочных ламп свет, да вместо коврового покрытия пол приглушённо мерцал матовой плиткой бледно-голубого оттенка. Стены, выкрашенные краской серо-зелёного цвета, кроме редких схем эвакуации ничем не были украшены.
И комната для допроса выглядела так, будто внутри неё когда-то вспыхнул пожар, изгадивший всё внутри несмываемой копотью. Яркий, жизненный рыжий цвет стен замызгали грязно-серые разводы, белый некогда потолок чернел, а пол в слабом свете единственной лампы казался спёкшейся мешаниной грязи, крови и чего-то ещё. Естественно, никакого очага возгорания в допросной никогда не было, к подобному результату привело дизайнерское решение местного психиатра. В помещении не было потайных зеркал или стены со стеклянной перегородкой; всё тот же пресловутый специалист уверял, что когда человек смотрится в любую отражающую его изображение поверхность, тем самым он мысленно не один, и это обстоятельство ободряет и не даёт сильной личности сломаться.
По мнению медика, изоляция человека на несколько часов, одного, в тишине, повергала бы того в состояние крайнего смятения и паники, что благотворно сказалось бы при получении нужной от него информации. И это успешно работало.
На то и был расчёт: поочерёдно сажать в допросную мать и отца мальчишки, чтобы сломать и принудить к сотрудничеству. Первым выпала участь потомиться Юстину Катуню.
Отец Матфея выглядел не лучшим образом, да и чувствовал себя скверно. Не телесно, разумеется. Наделённый от природы отменным здоровьем и хорошо развитый физически, Юстин и за месяц ареста не утратил своей удали, внешне выглядя по-прежнему бодро, если не брать в расчёт определённую неопрятность в одежде, отросшие волосы и получившую зеленый свет бородку. Пропали и очки, что тесно сидели на переносице, их отобрали еще в то утро, когда за ним приехала машина и увезла из дома. Не то чтобы он тосковал по ним, но то был подарок Виды – единственное материальное напоминание о супруге и жизни, которая у него имелась. Прошёл всего месяц, а Юстину ощущалось, что не менее полугода он провёл в безликих застенках праведников. Нет, его не мучили, не пытали, как того ожидал с содроганием пленник, но зато с завидным постоянством таскали по однотипным канцелярским кабинетам, в наручниках и под охраной, и каждый раз задавали одни и те же вопросы, на которые у него не было ответов.
