«Тогда я позволю тебе сохранить разум и время от времени, когда в тебе не будет необходимости, я буду разрешать тебе жить, как хочешь ты».

Страх сыграл свою роль. Теперь, месяц спустя Нил сомневался, что тогда, заключив сделку с дьяволом, он сохранил свой разум. Астрогор по капле вытягивал из него сущность, всё больше оболванивая и обращая в пустышку. Те же сомнения будоражили и доводили до исступления: как чья-то кровь была способна на губительный эффект? Это точно не магия, да Нил и не верил в подобные бредни. Инфекция? Неизвестный медицине штамм болезни? А это уже попахивало из области фантастики.

Однажды он рискнул напрямую спросить у одного из подручных главаря: дескать, неужели господин через свою кровь повелевает всеми? Или так у всех вурдалаков – кто обращён, тот в подчинении. В ответ он услышал откровенный смешок. Рядовой «упырь» назвал новичка чудиком с богатой фантазией и заверил, что Револьд – не Дракула какой-то, но силой всё ж наделён, а повелевает не всеми, а лишь горсткой нужной ему людей и то, когда это ему нужно.

Кровь, поглощаемая впопыхах или растягиваемая долгими тягучими глотками, успокаивала Нила, заверяла его минутным покоем, отгораживая от хозяина зыбким барьером забытья. Благо доноров навалом – вопрос в цене. И никаких укусов в шею: бабкины сказки остались в книжках, пусть и дальше пугают малышню и легковеров, в жизни всё иначе, хотя без грязи не обойтись.

Иной раз он ловил себя на вопросе – а так ли уж ему хочется сорваться с крючка? Кровь объединяла всех вурдалаков в одну семью, в сеть, из которой уже не выбраться. И возносясь на пик сиюминутного удовольствия, его даже охватывала эйфория, пусть скоротечная, но сладкая и ярчайшая настолько, что подле мёд казался горьким ядом, а радуга – выцветшим шаблоном.

И если бы Нил Хотин обладал хоть мельчайшей крупицей дара Дельфийского Оракула, то заглянув за краешек будущего, содрогнулся бы. Ведь как бывает: горы падают, распадаясь на груды бесполезных камней, в то время как один камешек, угодив в глинистую массу, при удачном ускорении способен сотворить гору. Именно участь подобного камешка проглядывалась за занавесом близившегося грядущего.

«Нил! – требовательно и непререкаемо раздалось в голове у юноши. – Ты нужен и срочно».

Молодой человек, утратив волю над телом, упал на грязный пол подвала, где обитал последние два дня и закатил глаза. Цвет холодного моря сменили грозовые тучи неба. По лицу пробежала судорога, будто кто-то силился протиснуться наверх. Взгляд более глубокий, проницательный и оценивающий прошёлся вокруг, пухлые губы сжались в недовольстве. Веки сомкнулись и задрожали, а рот искривился.

«В какой помойке ты живёшь? И ради этого я тебя сюда отсылал? – сетовал голос Астрогора в голове у Нила, тот же беспомощно слушал не в праве возразить или послать к чертям деспота. – Тебе следовало уже давно отбыть из Агнишандира, Нил. Какого Дьявола ты забился в это захолустье, словно крыса?!».

Как же желалось ему проклясть, послать на все буквы всех известных миру алфавитов живых и мёртвых языков того, кто так грубо и бесцеремонно позволял вторгаться в сознание и помыкать, повелевать и унижать, как ему вздумается! Но язык Нила молчал, точно под него вогнали шприц с анестезией. Нет, в мозг вогнали. Как бы хотелось проснуться и понять. Что это лишь длинный кошмарный сон, а впереди встреча с Юнкой и ребятами, и всё – как и прежде.

«И не мечтай, парень, – оборвал мысленную надежду вурдалак, словно яд, проникающий всё глубже в разум Нила, – пока ты мне хоть каплю полезен, мечты тебе не по карману. Вот выжму тебя до последней капли и – мечтай, сколько влезет, если будет чем».

Последовал неприятный холодный смешок, от которого заныло всё нутро.

«Итак, слушай внимательно: хватит прохлаждаться в Дханпуре, ты мне срочно нужен здесь. Найми переправщика и не мешкай».

Хватка ослабла и связь, столь тесно державшая хозяина и слугу, пропала, будто и не бывало её никогда. Постанывая и потирая виски от подступившей головной боли, Нил Хотин открыл глаза – зимнее море вновь бушевало в его больших круглых глазах.

Может, ему всё причудилось? Но тогда что он делает так далеко от дома? А если он просто напросто болен и всё – плод больного воображения…

Нет, так жаждать глотка крови даже больной человек не способен. А ему сильно хотелось, позарез, так, что хоть волком вой. Один глоток, а там хоть весь мир гори.

Когда-нибудь …

Когда-нибудь он привыкнет к этим бешенным скачкам, успокаивал себя Эрик Горденов, пока голова гудя, словно растревоженный осиный улей, понемногу возвращала себе из тошнотворного кружения цельность.

Утерев пот с лица носовым платком, молодой человек встал на слабые ноги. С волосами что-то нужно делать, за месяц заметно отрастя, те волнистыми каштановыми прядями сильно докучали лицу. К тому же так не доставало бриолина, которым Эр прежде каждодневно умащал шевелюру. Если так и дальше пойдёт, то единственным выходом останется повязать волосы в хвост. Бррр… от этого видения у него внутри всё дрогнуло.

Слезящимися глазами – остаточный эффект переправы – Эрик оценил состояние друзей, шумно отдувавшихся и всхлипывавших, также как и он. Все на месте, прислужники тут же. Снизу что-то легонько ткнулось в ногу – Сеера. Её идеальная чёрная шубка от переброски запылилась, поблекла, став седовато-тёмной. Потому юноша сперва не признал кошку, приняв её за постороннего прислужника. Но стоило нагнуться и пригладить грязный мех на кошачьей голове, как зверёк довольно замурчал, а пыль частично снятая пальцами, освежила былую черноту.

Галки-переправщики покинули их, как только сделка свершилась, остался филин Элигос. Этот факт несколько удивил всех, но протестовать особо никто не рвался, решив предоставить свободному переправщику право следовать с ними. И, кажется, филин был рад прибиться к разношерстной «стае», держась ближе Лукерьи Баранки.

Голова вышла из крутого пике и больше не грозила стремительным заносом к земле, теперь Эрик внимательнее осмотрелся. Не всем было так плохо после переброса из Дханпура, пожалуй, Луция и Матфей твёрдо стояли на земле и казались вполне себе довольными – ни следа, ни намёка на какой бы то ни было дискомфорт. Эрика озадачили взгляд и осанка Мафа: тот держался увереннее, чем когда-либо, а глаза (на мгновение показалось, что они сверкнули золотом) взирали высокомерно и дерзко. Но вот Матфей Катунь шевельнулся и наваждение, охватившее Эрика, прошло – перед ним вновь стоял его былой приятель и в глазах его, как и всегда, проглядывала светлая зелень.

– Ой, а солнце уже катится к горизонту, – донёсся чуток хрипловатый голос Юны Дивии с ноткой не то досады, не то удивления. – А в Дханпуре едва перевалило за полдень. Снова мы потеряли время.

Действительно, дневной светоч низко завис в безоблачной выси над черневшей линией горизонта, свету оставалось властвовать каких-то два часа от силы, а то и меньше.

Эрик, как и остальные участники путешествия, заметил, что воздух в этих местах суше, отдаёт запахом пыли и жарок, впрочем, дыхание зноя уже гасло вместе с дневным светом. Где же они оказались и что за диковинная страна Ситрич? Если они и рассчитывали на какое-то подобие живописности пейзажа, то тут их встретило разочарование.

Бескрайняя унылая степь простиралась во все концы, лишь на западе вливаясь в бугристый дымчатый песок. Будто мышиная орда, отправленная сказочным королём покорять свободные земли, неуклюже перекатывался хрупкий серый пергамент листьев по коричневато-жёлтой прилизанной, точно бриолином, траве. Осень сотворила с этим краем всё, что смогла, выжав все краски и соки жизни.

– М-да, то ещё местечко, – философски изрёк Эрик.

В поднебесье крохотными точками со стороны запада пронеслись два самолёта, оповестив своё пребывание в небесной гавани утробным рёвом. Царапины, оставленные ими на безоблачном небе, навели Эрика на обескураживающие думы: небеса рассекают машины, да что там, на дворе эра машин, а тут, под носом, творятся чудеса, место коим в книжках, но уж никак не в жизни.