Недолго думая, Ярга скинула алый плащ, оставшись в одном платье.

– Подсади-ка меня, – велела она Ивану.

Царевич оказался смышлёным. Он подошёл к стволу и сложил руки в замок. Ярга поставила ногу и ухватилась за ветку покрепче. Иван поднял её легко, будто она ровным счётом ничего не весила. Девушка напрягла руки, подтянулась и полезла вверх. Она старалась двигаться бесшумно и осторожно. Иван же внизу догадался обхватить ствол обеими руками, чтобы тот поменьше раскачивался.

И всё-таки Жар-птица её заметила. Искоса глянула вниз большим медовым глазом и медленно отступила по ветке дальше, ловко перебирая когтистыми лапками.

Ярга замерла, затаила дыхание, дождалась, пока пернатое чудо вновь отвернётся к вожделенному яблочку. За это время девушка успела как следует разглядеть огненную птицу.

Та напоминала большущую свиристель с задорным хохолком и забавными узорами вокруг глаз, но хвост у неё был длинным, будто шлейф царицы, а по красно-оранжевым перьям текли язычки огня. Они повторяли её движения – то глядели вверх, то вниз, то вовсе колыхались в воздухе, будто ветер играл пламенем свечей. Но Ярга любовалась Жар-птицей не слишком уж долго.

Когда заколдованная красавица вновь занялась золочёным яблочком, девушка подтянулась повыше и замерла. Убедилась, что птица не глядит на неё вовсе, протянула руку и ухватилась за пламенный хвост.

Но едва пальцы сомкнулись на перьях, Жар-птица вспорхнула и рванулась прочь с пронзительным криком.

Разумеется, колдовской огонь не обжёг кожу, но удержать её оказалось попросту невозможно. Перья заскользили меж пальцев, словно новенькие атласные ленты.

– Держи её! – заорал где-то внизу Иван.

Ярга шагнула по хлипкой веточке дальше. Поспешно вскинула вторую руку, хватаясь за ускользающий хвост так крепко, как только могла. Жар-птица забила крыльями, с которых посыпались искры, и вырвалась. Взмыла вверх к усыпанным звёздами небесам и помчалась на восток, будто живой пламень к ещё не родившемуся солнцу.

А Ярга потеряла опору и полетела вниз, с треском ломая ветки.

Благо яблонька была молодой и невысокой, а царевич Иван – юношей ловким и скорым. Он поймал девушку на руки и едва не опрокинулся сам.

– Цела? – выдохнул он, заглядывая в исцарапанное лицо Ярги. Царевич хмурился.

– Упустила. – Она со слезами в голосе озвучила его мысли. А потом показала Ивану то, что осталось в руке.

Это было пламенеющее перо Жар-птицы, яркое, как живой светоч.

Однажды ей довелось присматривать за барской дочуркой. У девочки были пёстрые куклы в таких же пёстрых платьях, расшитых настоящим стеклянным бисером. Каждое кукольное платье стоило дороже, чем её нынешнее облачение. Куклы те хранились в резном ларце, расписанном под сказочный терем. В царских палатах Ярге почудилось, что она очутилась внутри того самого ларца, даже вся местная знать напомнила ей таких же кукол – дорогих снаружи, но набитых простой соломой. От подобных мыслей по спине пробежал холодок.

Остаток ночи они с царевичем провели в саду – наблюдали за яблонькой в надежде, что Жар-птица воротится к вожделенному угощению. Не воротилась.

Ярга куталась в отсыревший плащ и жалась спиной к яблоневому стволу, клевала носом, стараясь не спать изо всех сил. Иван сидел на траве напротив, скрестив ноги. А меж ними лежало пылающее перо. Царевич глядел на него, как заворожённый, колдовское пламя смущало его разум, но тем, о чём Иван размышлял, делиться он и не думал. То хмурился, то потирал подбородок, то касался плеча Ярги, чтобы разбудить её, но более не обнимал и о поцелуях позабыл. А когда медовые рассветные лучи заблестели в росе, где-то в отдалении громко лязгнул железный замок.

От этого звука Ярга вздрогнула.

– Не страшись, – усмехнулся царевич. – Это садовый затвор отперли. За мною дружина явилась. Отец к себе зовёт, значит, – объяснил он, поднимаясь на ноги.

Девушка потёрла глаза – сна и вправду как не бывало, словно не замок отомкнули, а чары развеяли.

Царевич тем временем отряхнулся и протянул Ярге руку, чтобы помочь подняться.

– Что в сад ночью пробралась, не признавайся, – негромко наставлял он. – Я скажу, что сам тебя впустил. – Иван спрятал перо за пазуху. – Во всём со мной соглашайся, далеко не отходи. У меня одна толковая мысль есть, может, выгорит.

Последнюю фразу он вымолвил так тихо, чтобы лишь девушка услышала, потому что на садовой тропинке показались аж четверо ратников.

Все они – высокие и плечистые красавцы, как на подбор, – носили короткие бороды на загорелых скуластых лицах. Поверх красных рубах рыбьей чешуёю блистали кольчуги с мелкими звеньями. Добротные сапоги были начищены до скрипа. На поясах в ножнах красовались короткие мечи. С другой стороны поясов были заткнуты расшитые рукавицы. Не ратники будто, а парадный конвой на гуляньях.

– Припозднились вы, – вместо приветствия Иван лишь хмуро махнул им, а потом кивнул на Яргу. – Девушку не обижать, она со мной пойдёт к царю-батюшке. Ожидает он меня?

– Ожидает, – ответил старший. – Глаз ночью не сомкнул, измаялся.

Ратники украдкой обменялись взглядами. На Яргу они посматривали с интересом, но вопросов задавать не посмели, наверняка одинаково подумали о том, что воровку царевич так привечать не стал бы. А что ещё им на ум пришло, Ярга знать не хотела, но их тонкие улыбочки ей не понравились.

Девушка поспешила за Иваном по тропинке прочь из сада. На стражников решила вовсе не оглядываться, пусть себе зубоскалят. Её куда сильнее занимала предстоящая встреча с царём Демьяном, о котором она слышала превеликое количество историй. Правда, теперь её занимали лишь две из них: о несметных богатствах и о суровом нраве.

В правдивости рассказов о богатствах Ярга убедилась сразу же, как только следом за Иваном покинула сад, прошла сквозь двери, служившие чёрным ходом, и очутилась во дворце. Именно в тот миг и вспомнился ей разукрашенный ларец с куклами.

Барская дочка так и не позволила Ярге к ним даже пальцем прикоснуться. Сказала, что руки у неё грязные.

Несмотря на ранний час, царские палаты оказались полны разодетых дворян, а ещё сновавших повсюду слуг и дружины. Похоже, царь беспокоился не на шутку, и это его беспокойство передалось всем вокруг.

Они шли из зала в зал, ступая по широким тканым коврам с замысловатыми узорами, и Ярга исподтишка любовалась великолепием. Резные колонны из дерева подпирали высокие расписные потолки. На стенах красовались разноцветные орнаменты и целые мозаики из золота, серебра и поделочного камня разной ценности. Чем ближе к тронному залу, тем больше оттенков красного встречалось на пути. Они будто ныряли внутрь золочёной утицы[1], наполненной до краёв рубиновым вином.

– На отца не гляди. Матери не перечь. Братьев не замечай, – наставлял по пути Иван, пока Ярга взволнованно семенила за ним. – Молвить буду я.

Более ничего он не сказал, правда, успел несколько раз любезно поприветствовать знатных мужчин, в чьём влиянии при дворе Ярга не сомневалась. Она с детства умела отличать тех, кто просто дорого одет, от тех, кто действительно важен.

Когда впереди показалась огромная двустворчатая дверь с узором из ветвей и яблок, сердце в груди замерло от страха: пред царями ей представать ещё не доводилось. Девушка только теперь подумала о том, что совершенно не представляла, как себя вести.

Дверь распахнулась пред ними.

Иван даже ходу не замедлил. Из-за его плеча Ярга увидела огромный круглый зал с распахнутыми настежь витражными окнами и золотыми колоннами, меж которыми толпились бояре. А впереди на возвышении бок о бок стояли два трона, за которыми сиял алый витраж, изображающий рассветное солнце.

На правом восседал сам царь Демьян в расшитом красно-синем кафтане, кумачовых сапогах и заправленных в них бархатных штанах. Не было на нём ни венца, ни шапки. На челе прорезались залысины. Густая тёмно-русая борода серебрилась седыми нитями. На утомлённом благородном лице пролегла паутина глубоких морщин. Светло-карие глубоко посаженные глаза показались Ярге преисполненными безумного отчаяния. Да, он когда-то был богатырём – это угадывалось в его облике, осталось в осанке и широком развороте плеч, – но Ярга ожидала увидеть кого-то более внушительного.