– Как? – Голос прозвучал сипло. Ярга кашлянула в кулак, запила мёдом из горшка и снова повторила: – Как помочь?

Иван поднял взор туда, где над головой шелестела листьями волшебная яблоня царя Демьяна.

– Отец заприметил, что кто-то ворует его золотые яблоки. Они у него наперечёт – он ими дорожит пуще, чем иной царь казной. Всё считал и считал, думал, ошибся, но раз за разом каждую ночь одно яблоко пропадало. Отец почётный караул выставил, а яблоки всё равно пропадают, вот он и решил, что вор завёлся прямо во дворце. – Иван задумчиво откусил ещё один бочок у груши. – Отец сон потерял, перестал слугам доверять, всё твердит, что в его стенах предатель. Тут невесты приехали на объявленные смотрины, а батюшка велел дворец запереть. Сказал никого не впускать и не выпускать, покуда вора не поймают. Тогда-то матушка его и надоумила в дозор к яблоне нас по очереди выставлять. Нам-то доверять всегда можно, мы же их дети. Отец этой мысли так обрадовался, что пообещал сделать своим наследником того, кто вора изловит.

Ярга вздохнула.

– И ты думал, что меня поймал? – Она улыбнулась и отправила в рот остаток пирожка. Поиграла бровями, словно извиняясь за то, что не вор. Иван кивнул и с глубоким досадным стоном закинул недоеденную грушу подальше в кусты.

– Сегодня моя очередь стеречь сад. – Царевич прикрыл зевок рукой. – Только все, кто здесь на ночь остаётся, засыпают. Вот я и подумал, что если ты мне поможешь не уснуть и вора изловить, то я тебя награжу.

– И в жёны возьмёшь? – не поверила Ярга. – Щедрое предложение.

– Ежели отец меня наследником престола назовёт, я тебя не просто в жёны возьму, а ножки каждый день целовать буду. – Губы Ивана растянулись в хитрой лисьей улыбке. – На что мне, царевичу, княжна, если проку от неё никакого?

– Верно говоришь. – Ярга отыскала туесок с земляникой и с увлечением принялась за ягоды.

Не спать всю ночь она могла без труда. Ей доводилось стеречь скот от диких зверей, даже у люлек господских деток дежурить, когда те болели. А тут сад, свежий воздух и красавец царевич рядышком. Захочешь – не уснёшь.

Неужто Серый Волк не обманул? Вдруг она и вправду сможет выйти за него замуж и зажить припеваючи? Прощайте, голодные дни и холодные ночи. Прощайте, чужие обноски и объедки. Здравствуй, сытая да богатая жизнь.

– Так что? – Иван протянул раскрытую ладонь. – По рукам?

– По рукам. – Ярга с довольной улыбкой её пожала, а затем выудила из туеска ягодку покрупнее и поднесла к губам царевича. – Изловим вашего вора.

Иван резко подался вперёд и поймал предложенную ягоду губами, захватив и пальцы девушки. Ярга отпрянула от него и весело засмеялась.

Золочёные яблоки мягко мерцали в сумраке. Ласковая летняя ночь обняла сад. Тени пропитали каждую его пядь живою угольной чернотой, только эти тени вовсе не были страшны, не вызывали ужас, как случалось в Дремучем лесу, когда за каждым деревом мерещилось чудище с когтищами и зубищами. Напротив, темнота в царском саду мнилась чересчур ласковой, будто заколдованной. Она нашёптывала в самое ухо, словно напевала колыбельную, и в звуках этой колыбельной слышались шорох листвы и пение одинокого соловья где-то в глубине сада. Если бы не Иван с его бесконечными разговорами, Ярга бы точно давным-давно уснула прямо под яблоней. Она сидела напротив царевича, прислонившись к стройному яблоневому стволу, и слушала его истории о жизни во дворце.

Юноша оказался необычайно словоохотлив. Кажется, он мог болтать без умолку до рассвета, но Яргу это вполне устраивало. Впервые за долгое время она была сыта и довольна тем, где находилась. Да и общество велиградского царевича грело душу, манило сладостным обещанием провести с ним всю жизнь и вместе встретить старость, будучи не голодной сироткой, но настоящей царицей.

Одно лишь смущало Яргу: во всех историях Иван оказывался вящим героем, доблестным спасителем и могучим витязем, в то время как его старшие братья отдувались где-то на вторых ролях.

– …А как заманил водяной Петра в свой омут, тут мы с Василием и подоспели. И пока средний мой братец старшего вытягивал прямо за волосы, я с этим лысым чёртом и схватился, – живо рассказывал юный царевич, при этом очи его блестели заразительным задором. – Вообрази, голубка. – Иван пересел к девушке вплотную, одной рукой обнял её за плечи, а другой повёл пред собой, будто рисуя широким жестом поле брани: – Ледяная луна глядит сквозь рваные тучи. Берег вокруг скользкий и болотистый, в зарослях камыша мелкая нечисть копошится. Один мой брат другого с криками тянет из омута, а того будто что-то за ноги удерживает. А я отцовским мечом размахиваю так, что булат свистит, словно живой.

Ярга затаила дыхание, когда царевич прижал её к себе теснее. Она глядела на него во все глаза и не могла скрыть глупую счастливую улыбку, которая так и цвела на устах вот уже несколько часов кряду.

– А что же водяной? – спросила она, когда Иван повернулся, чтобы посмотреть на её реакцию.

– Пока он в воде находился, дотянуться я до него не мог. В родной стихии он слишком скор и опасен, но я быстро смекнул, как его перехитрить. – Царевич подался к девушке и лукаво прошептал: – Что я сделал, как думаешь?

Ярга замотала головой и выдохнула:

– Не ведаю. Что?

– Я стал кричать братьям, будто нашёл место, где его дочь-русалка хвост сбросила, и теперь сожгу его в отместку за то, что водяной решил Петра погубить. – Иван с довольным видом ухмыльнулся, наблюдая, как открылись от удивления уста Ярги. – Тут водяной и вылез на берег, за дочку испугавшись. Толстый, скользкий, страшный, как лупоглазая жаба, пузо громадное, всё бородавками покрытое, между пальцами – перепонки, в косматой бороде – гнездо пиявок.

Девушка вздрогнула от отвращения, и царевич охотно погладил её плечо, будто успокаивая.

– А дальше что? – прошептала Ярга.

– Дальше я подпустил его, косолапого и неуклюжего, к себе поближе, а потом рубанул булатным мечом со всей силы. – Он жестом показал направление удара. – От пупа до грудины рассёк так глубоко, что все кишки наружу повылезали, а в кишках у него – одна тина. Ну а вторым ударом снёс ему башку, он даже испугаться не успел.

– Ох! – Зато Ярга успела испугаться. Возможно, немного преувеличенно, дабы обрадовать царевича.

– Как водяной дух испустил, сразу Василий Петра из омута и вытянул, будто тот из неведомого силка освободился. – Иван отвернулся, чтобы спрятать зевок. – Пётр одумался мгновенно, позабыл и свою русалку, и морские сокровища, которыми грезил, словно злые чары рассеялись.

– А русалка? – робко уточнила Ярга.

– А что русалка? – лениво переспросил Иван, а затем презрительно усмехнулся. – Сгинула эта ведьма сразу, как я отца её убил. Может, и не было её вовсе, а лишь колдовской морок водяного.

Ярга мысленно с ним не согласилась, однако вслух предпочла промолчать, чтобы не расстраивать «жениха».

В той деревне, где она выросла, говорили, что русалки – утопленницы, чьи судьбы до сих пор связаны с миром живых. Русалками становились утонувшие невесты или женщины, утопившие собственных детей. Дочерьми водяного они никогда не были, хоть и почитали хозяина ближайшего водоёма как родного отца, потому что тот о них заботился. Вот и та русалка, что очаровала царевича Петра, никак не могла оказаться дочкой водяного, но она точно не простила бы Петру того, что из-за него её добрый покровитель погиб от булатной стали.

Была у Ярги и ещё одна версия: русалку извели в тот же день, дабы снять наложенный ею на царевича приворот, и, вероятно, не менее жестоко, чем любую иную нежить. Возможно, заживо предали огню или заставили ступить на священную землю капища, чтобы она обратилась пеплом. Так или иначе, Иван предпочёл о правде умолчать.

То ли разговоры утомили его, то ли поздний час: взор царевича сделался замутнённым, а улыбка – мягкой и сладкой, как патока. Он не сводил глаз с Ярги, всё разглядывал её лицо, приблизившись почти вплотную.