Вдруг она остановилась, присела на ступеньку перед дочерью и, обняв ее, очень серьезно спросила:

– Ты понимаешь, девочка, какая это ответственность? У всей страны на виду подняться на Мавзолей Владимира Ильича Ленина и вручить цветы… может быть, самому товарищу Сталину! А что? Чем черт не шутит? Может быть, и самому товарищу Сталину! Понимаешь, какая это ответственность и какое это счастье?

– Понимаю, – твердо ответила Галя. – А меня выбрали потому, что я на сцене хорошо играю?

– И поэтому тоже, – подымаясь и продолжая путь по лестнице, подтвердила мама.

– Мама, а что такое шлюха? – продолжила расспросы Галя.

– Забудь это слово… Это нехорошее слово, и к нам оно не имеет никакого отношения, – гордо ответила мама.

Они преодолели последний пролет и…

…обе замерли, как громом пораженные.

Перед дверьми в квартиру сидели на плетенных из ивняка чемоданах Галины тетушки и Клавдины сестры. К стене были прислонены свернутые самодельные тюфяки.

Увидев родственников, они кинулись к ним, причитая и осыпая бесчисленными поцелуями.

– Ой, Клавочка, сестричка наша! Красавица! Похорошела-то как! А Галечка! Девушка уже! Какая выросла! И тоже красавица! Вся в мамочку! – щебетала тетя Наташа.

– Чего приперлись? – остановила этот поток Клавдия.

– Так работу, женихов искать! – радостно пояснила тетя Наташа. – У нас же ни того ни другого нету! А Надя еще и учиться хочет на учителя!

– Дом мы продали! – сообщила тетя Надя. – Тебе твою долю привезли…

Родственники сидели за столом, на котором покоились остатки привезенных из Касимова гостинцев. Клавдия рассматривала бабушкину шаль и три фотографии – все, что осталось от ее матери. Рядом лежали пересчитанные деньги – ее доля за проданный дом.

Сестры напряженно ждали решения своей судьбы.

– Значит, так… – решила Клавдия – Живите, коль приехали!

Тетушки облегченно выдохнули и заулыбались.

– Я вам угол отгорожу. Столуемся отдельно. Как скажу – из дома вон, чтоб не мешали!

– Конечно, Клавочка! Мы понимаем! – заверили сестру приезжие.

Клавдия с сестрами передвигали на середину комнаты единственный шкаф, которому отводилась роль разделяющей стены. В стену был вбит здоровенный гвоздь, от него к шкафу протянута веревка. Клавдия закончила подшивать на швейной машинке «Зингер» занавеску, состоящую из двух кусков выцветшего ситца. Занавеску нанизали на веревку, и угол для сестер был готов.

Галя лежала на кровати в своем углу за такой же занавеской и старалась заснуть под негромкий разговор мамы и тетушек.

– Девка-то как на отца похожа. Просто вылитая! – шептала тетя Наташа.

– Руки такие же длиннющие и глаза его… бесстыжие! – поддакнула тетя Надя. – Не в наш она род!

– Руки что… – вздохнула мама, – вот характер… да! Его… Василия характер!

– Ох, намаешься ты с ней, Клавдия! – заохала тетя Наташа.

– Ничего, сломаем мы этот характер, – почему-то во множественном числе пообещала мама. – «Окать» отучила и характер переменю!

– А на кого выучить хочешь? – взволнованно спросила тетя Надя.

– На актрису. На кого же еще? – удивилась мать.

– Спаси Господь! – испугалась тетя Наташа.

Галя улыбнулась своей будущности и крепко заснула.

Был день, мама раздвинула занавеску в Галин «угол»:

– Доча, вставай! Вставай! Лежебока! Вставай! Иди на улицу, погуляй! – ласково попросила она.

Галя сползла с кровати, протерла кулачками глаза, вышла в комнату, натягивая через голову платьице.

– Здравствуйте, Антон Григорьевич, – поздоровалась она с крупным, значительным мужчиной, сидевшим за роскошно накрытым столом.

– Здравствуй, Галина, – снисходительно поздоровался мужчина.

И пока Галя быстро умывалась под жестяным рукомойником, мама поблагодарила Антона Григорьевича:

– Спасибо вам, Антон Григорьевич, за Галечку. Утвердили ее на парад физкультурников.

– Я знаю, – барственно отвечал Антон Григорьевич.

Мама быстро собрала бутерброды, налила стакан молока. С этим завтраком Галя вышла во двор, где на скамеечке сидели, лузгая семечки, ее тетушки. Посередине двора стоял огромный матово-серый «Паккард» с суровым шофером за рулем.

Галя присоединилась к тетушкам. Она ела бутерброды, запивала их молоком и мрачно смотрела на великолепный автомобиль, окруженный стайкой молчаливых мальчишек. Рядом со скамеечкой, в окнах полуподвала, из-за рядов горшечных гераней смутно виднелись бледные лица подвальных жильцов, с ненавистью любовавшихся невиданной машиной.

Послышались дребезжащие звуки жестяного колокола. Тетя Надя вынула из-под скамейки огромную бутыль в оплетке.

– Галька, керосин привезли! Сходи, купи. А стакан мы покараулим.

– Мама вам говорила, чтоб вы за керосином ходили, – буркнула Галя.

– Поговори еще у меня! – обрадовалась тетя Наташа.

– Яблоко от яблони недалеко падает! – со значением поддержала ее тетя Надя.

– Дармоедки! – мстительно сказала Галя и нехотя, зажав в кулаке мелочь, поплелась со двора.

У бочки с керосином змеилась длиннющая молчаливая очередь. Галя встала в самый конец очереди.

Когда она, согнувшись набок от тяжести бутыли, вернулась во двор, хмурый Антон Григорьевич усаживался в автомобиль. На тетушек, которые стояли у скамеечки как два солдата и радостно улыбались, он не обратил своего внимания.

– До свидания, Антон Григорьевич, – попрощалась вежливая Галя.

Антон Григорьевич отстраненно посмотрел на нее и, что-то буркнув в ответ, закрыл автомобильную дверцу. Мотор «Паккарда» взревел. Мальчишки бросились врассыпную, и чудо-автомобиль выехал со двора.

Клавдия лежала в кровати, укрывшись одеялом.

– Я посплю? – спросила она у вошедших сестер.

– Конечно, роднуша, – засуетились сестры. – Спи! Спи! Отдыхай! Что мы, не понимаем?

И они стали, стараясь не шуметь, убирать со стола.

Галя села рядом с маминой кроватью и стала смотреть ей в лицо. Мама спала, приоткрыв рот с искусанными губами, под дрожащими веками обозначились синие тени, кожа была покрыта красными пятнами. Галя вздохнула, положила руки между коленями и, сгорбившись, как старушонка, застыла, охраняя сон единственного родного ей человека.

А дальше была музыка! Громкие песни, исполняемые тысячами голосов! Сотни флагов! Громоподобные, с раскатистым эхом, крики «ура!».

Отобранные мальчики и девочки в пионерских галстуках, одинаковых белых панамках, белых же блузках и рубашках, в черных коротких штанишках, стояли у кремлевской стены позади Мавзолея, зажатые со всех сторон серьезными военными со множеством шпал в петлицах.

Дети видели только верхушки знамен, спортивных пирамид, представляющих живые, шевелящиеся танки, мартены, комбайны, а также сотворенные из папье-маше трактора, аэропланы и прочую технику, свидетельствующую о крепнущей советской индустрии.

Все это проплывало над головами почетных гостей, стоявших на гостевых трибунах – слегка приподнятых над брусчаткой Красной площади дощатых настилах – вдоль кремлевской стены.

Один из военных раздавал детям одинаковые букеты цветов, которые несли за ним в корзинах два стрелка НКВД. Еще один военный обходил детей с опросным листом:

– Номер пять! Кому подносишь букет? – спросил он пионера.

– Товарищу Ворошилову! – отвечал пятый номер.

– Номер шесть! Кому вручаешь букет? – продолжал он опрос.

– Товарищу Бухарину! – звонко отвечал шестой номер – рыженький серьезный мальчик.

– Смотри, не подведи! – погрозил пальцем военный.

– Н-н-не подведу! – краснея и заикаясь, обещал рыжий.

Номером седьмым была Галя.

Военный подошел к ней, обнял руками за плечи и, ничего не говоря, несколько мгновений смотрел ей в глаза.

Галя выдержала взгляд.

– Все знаешь? – тихо спросил военный.

– Все! – твердо ответила Галя.

– Не подведи! – погрозил он ей пальцем.