– Что случилось? – сунулась к ним строгая женщина в кожаном пальто и берете. – Девушке плохо?

– Нет, – улыбнулась Галина, – мне как раз хорошо.

– Бледная, – разглядела женщина, – нашатырь ей дайте.

– Я буду охранять нас, – вдруг решила Галина, – нашу любовь, нашу семью. Мне это счастье не по заслугам, поэтому я буду относиться к нему трепетно и осторожно.

– Хорошо, – быстро согласился озадаченный Анатолий. – Сейчас врач будет.

– Я поеду в Ленинград одна, – Галина начала подниматься с тележки.

– Почему? – как-то по-детски расстроился Ковров. – Я не могу тебя одну отпустить.

Она встала при помощи Анатолия.

– Я поеду одна, – упрямо повторила Галя. – Не возражай мне. Я так решила.

Посмотрев на мужа, она поняла, что нужно объясниться:

– Я уже была замужем… недолго, правда… я привела его домой и сказала маме: «Это мой муж», а через неделю мы расстались, даже расписаться не успели… понимаешь?

– Понимаю, – согласился Ковров, но было видно по обиженному детскому лицу, что не понимает.

– Мне надо поговорить с мамой… так, боюсь, она не поймет… не примет. Когда поговорю, сообщу тебе, и ты приедешь, – уговаривала Галина.

– Чай, товарищ Ковров! – отдавая честь свободной рукой, доложил интендант третьего ранга.

– Ты его чего, из паровоза наливал? – поднимая стакан, спросил Ковров.

– Шутка? – хихикнул Никифоров.

– Шутка, – подтвердил Ковров. Он отпил глоток, обжегся, вернул стакан испугавшемуся коменданту и сказал: – За чай спасибо. У меня к тебе просьба, товарищ Никифоров…

– Слушаю, – напрягся начальник поезда, отдавая стаканы с чаем проводнику и извлекая из кармана тужурки блокнот с надписью «Красная стрела».

– Доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть – мою жену! – очень серьезно говорил Ковров. – Довези ее до колыбели трех революций быстро и без происшествий.

– Не сомневайтесь, – заверил начальник поезда.

– У вас нашатырный спирт есть? – вспомнил Ковров.

– Найдем! – опять заверил начальник поезда.

– Давай прощаться? – спросил Анатолий. – Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, – тревожно сказала Галя.

Дежурный по вокзалу засвистел в серебряный свисток, замахал фонарем. Засвистели проводники, выставив для обозрения желтые флажки, загудел паровоз, выпустил огромное облако пара, и поезд поехал.

Ковров стоял на платформе, пока красные тормозные фонарики последнего вагона не затерялись среди десятков других железнодорожных светлячков. Навстречу ему от вокзала в сопровождении носильщика поспешал доктор – пожилой усатый толстяк в наспех надетом халате.

– Я доктор! – сообщил он, подбегая. – Извините, задержался! Что случилось?

– То, что случилось, в шестом вагоне уехало! – зло ответил Ковров и пошел дальше, не оборачиваясь.

«Крайслер Империал» пронесся через КПП Тушинского аэродрома. Часовые с винтовками, не останавливая машину, дружно отдали честь. «Крайслер» вырулил прямо к стоянке самолетов.

– Какой заправлен? – спросил Ковров у подбежавшего техника.

– Все готовы, товарищ Ковров! – отрапортовал техник.

– На этом полечу, – ткнул Ковров в «Спарку» И-129[22]. – Шлем дай!

Техник забрался по крылу к уже сидевшему в кабине Коврову, протянул ему шлем и планшет с картами.

– Спасибо, – поблагодарил Ковров. – Заводи!

– А полетное задание, товарищ Ковров? – напомнил техник.

– Вот тебе полетное задание, – Ковров сунул в руки технику какую-то бумагу.

Техник несколько раз прокрутил винт, услышал заветное «от винта!», проводил взглядом вознесшийся истребитель и развернул бумагу с полетным заданием.

На бумаге значилось «Свидетельство о регистрации брака».

Паровоз медленно подкатил к зданию Московского вокзала в городе Ленинграде и замер, тяжело дыша после длинного перегона. Галина, сопровождаемая интендантом третьего ранга, вышла в тамбур и остановилась как громом пораженная.

У вагона с букетом цветов стоял улыбающийся, свежевыбритый, с заклеенным кусочком газеты порезом на лице Герой Советского Союза Анатолий Ковров.

– У тебя вчера были таинственные, хитрые глаза, – сказала Галина, прислонившись к стенке тамбура.

– Не напирайте, товарищи! Не напирайте! Подождите! – остановил пытавшихся выйти пассажиров начальник поезда.

– Я буду работать над собой, – пообещал Ковров, – буду учиться актерству.

– Не актерству, актерскому мастерству, – поправила его Галина, – и у тебя не получится. Ты никогда не научишься врать! – убежденно сказала она. – Господи, как же я люблю тебя! – заплакала Галя.

– Что же ты все время плачешь? – изумился Ковров. – Люди подумают, что я тебя обижаю.

– Не подумают, товарищ Ковров! – подал голос начальник поезда.

Ковров посмотрел на его растянутую умилением харю и подумал, что, наверное, начальник прав.

Они завтракали в ресторане гостиницы «Европейская». Ресторан был воплощением дореволюционной роскоши, и Галина, которая никогда в жизни не была в Ленинграде, а уж тем более в такой гостинице, где останавливались только известные всей стране люди и богатые иностранцы, не могла насмотреться на позолоченную лепнину, расписной потолок, массивные, красного камня колонны и на вышколенных еще при капитализме официантов.

– Нравится? – подмигнул ей Ковров.

– Красиво, – согласилась Галина и добавила: – Роскошно.

– Так всю жизнь не будет, – предупредил Анатолий. – Я военный. Сегодня здесь… – он обвел рукою пространство вокруг себя, – а завтра в такую дыру послать могут…

– Я знаю, – улыбнулась Галина, – не волнуйся ни о чем! Театры есть везде. Советская власть каждый месяц открывает по театру. У нас вывесили объявление о наборе актеров во вновь созданный театр в Саранске. А я даже не знаю, где это.

– На Волге, – просветил жену Ковров. – Столица Мордовской автономной республики. Тысяч сто пятьдесят населения.

Подплыл официант с огромным подносом, уставленным тарелками с едой, мгновенно переместил тарелки с подноса на стол; в каком-то загадочном для молодоженов, но веками освященном для официантов порядке расставил их.

– А это что? – удивилась Галина, кивая на тарелку.

– Артишоки, – пояснил Ковров.

Официант влюбленно посмотрел на известного летчика:

– Они у нас в собственной оранжерее, на крыше произрастают. Первый раз с семнадцатого года востребовали! Я знал, что востребуют! – с угрозой неизвестно кому сказал он. – Знал! Приятного вам аппетита!

– А как их есть? – широко открыв глаза, спросила Галина.

– Вилкой держишь лист. А ножом срезаешь мякоть, – показал Анатолий. – Испанцы их ручками едят.

Дверь с грохотом отворилась, и в зал ввалилась шумная компания. Шедший во главе компании всенародно любимый актер Марк Бернес, на шее которого болталась связка баранок, выронил из рук газетный пакет с воблой и начал истово креститься:

– Свят! Свят! Свят! Привидится же такое с похмелья! Толя, это ты или мне лечиться пора?

– Это я, – Ковров встал из-за стола. – Здравствуйте, друзья.

– Слава богу! – обрадовался Бернес. – А то мы здесь уже два дня кутим по случаю премьеры кинокартины «Истребители». Так такой, не поверишь, успех, что думал, окончательно сопьюсь! Встреча со зрителями – обратно пьянка! И так круглые сутки, напролет и навылет!

– Почему не поверю? – улыбнулся Ковров. – Верю.

– Ну, раз так, давай я тебя поцелую!

И всенародный актер троекратно, по-русски облобызал знаменитого летчика.

– А ты как здесь оказался? Если не секрет, конечно? – допытывался Бернес.

– Не секрет. Я, товарищи, женился, – признался Ковров.

– Когда? – удивился Бернес.

– Вчера.

– На ком? – недоумевал Бернес.

– Вот на ней, – Анатолий повернулся к Галине.

– Так я ее знаю! – вскричал Бернес. – Это же Галька из Ленинского комсомола! Как ее по фамилии… она в Островском играет… – начал стучать он по своей голове, вспоминая.