Он скинул плащ и повесил на спинку кресла.

– Как твои дела с занятиями по магии? Третий круг получил? Молодец. Знаю, в пору Зимнего веселья не до этого. Угадай, что я тебе привез! – Он опустил руку в карман и достал настоящие механические часы, маленькие, круглые, в золотом корпусе. Такие часы умели изготавливать только сам Механический Мастер и его ученик, часовщик Фай. – Магик может определять время суток с точностью до минуты. Но для этого нужны тренировки. Часы Фая тебе в этом помогут. Да и сама по себе вещица красивая.

У часов была длинная цепочка, и отец повесил часы мне на шею.

– Ну как, магично, да?

Он всегда говорил со мной немного наигранным веселым тоном, как будто боялся мне не понравиться – с того самого дня как очнулся в спальне после долгого беспамятства. Мне тогда было уже шесть, я умел создавать фантомы, и вообще был неплохим магиком. А он должен был взращивать в себе магический Дар заново, с нуля.

Я покосился на его страшные руки – механические протезы, созданные Мастером, похожие на латные рыцарские перчатки. Они по-птичьи щелкали при каждом движении. Меня этот звук почему-то раздражал. Иногда не просто раздражал – бесил. С помощью магии отец соединил живую плоть с сотнями стальных деталей, и мог не только держать чашку, вилку или меч, но даже магичить. Поговаривали, что с магией у него получалось не очень – в Доме Хранителей у Крона шептались, что он и третьего уровня еще не достиг в своем новом обличье, а семь кругов на плаще носит незаслуженно. То есть заслуженно, но заслуги эти прежние – награда за разгром армии Игера и смерть магистра Брина. При мне он никогда всерьез не магичил. А ведь говорили, что прежде он был самым сильным магиком не только в Ниене, но и во всей Ойкумене, и даже Орден мог с ним бороться, только призвав силы многих мастеров на помощь.

– Ничего себе забавка… – Мне хотелось, чтобы скорее пришли Эдмунд с Эдгаром и их подружки, и тогда отцу стало бы не до меня.

– А кстати, где Френ? Он просил привезти ему флейту. Представь, на старости лет наш чудак решил выучиться играть на флейте. Так вот, подарок его ждет. Лучшая флейта из Флореллы. И что забавно: никакой магии.

– Откуда мне знать, где он!

Я в самом деле не знал, где прячется Френ. Утром заглянул к нему в комнату – спальня была пуста и постель заправлена. Не похоже даже, чтобы кто-то там ночевал.

– Френ у меня в комнате, – вмешалась в разговор Миола, пришедшая забрать отцовский плащ. – Он три дня как не встает. И не ест ничего. Попьет немного мятного чая и лежит.

– Он болен?

– Вот не знаю. Не встает и все. И к себе в покои не идет. Пришел, лег на мою кровать, лежит, ничего не говорит и не уходит. Мне пришлось ночевать в гостевой вместе со служанками принцев. Все-таки он мужчина, хотя и старый. Мне сплетни ни к чему.

Отец отложил футляр с флейтой и отправился в комнату Миолы к Френу, я побрел следом.

«Только бы клятва держалась, только бы держалась», – взмолился я мысленно.

В комнате Миолы было сильно натоплено. Френ лежал в одной длинной рубахе поверх одеяла – руки вытянуты вдоль тела, голова запрокинута. Только сейчас я понял, как он стар – худой старик с редкими седыми волосами и неопрятной щетиной на запавших щеках.

– Френ… – Отец подошел к кровати.

И тут я увидел, что рубаха Френа разодрана на груди, это он сам ее распустил чуть ли не до живота. И теперь на покрытой редкими седыми волосами вялой коже отчетливо виднелись два синих круга – следы наложенной магической клятвы. Еще след был на верхней губе в виде синеватого треугольника. Отец тоже это заметил. Вообще магическая клятва, соизмеримая с внутренней энергией человека, не должна оставлять следов. Но я так боялся, что Френ воспротивится моей воле, что вложил всю свою не малую силу в это действо, и вот в итоге на коже проступили магические ожоги.

– Это же … магическая клятва… – отец повернулся ко мне. – Это ты сделал?

Странный вопрос – кто еще мог наложить такую клятву, кроме меня? У Эдгара есть Дар магика, но он пока ни клятвы наложить не может, ни миракля создать, даже самого захудалого. Не то, что у него совсем нет таланта – просто лень совершенствовать.

Я стиснул зубы и издал странный смешок, который должен был означать «да».

– Но зачем?

– Так было нужно.

– Нужно что?

– Чтобы он дал клятву, – я не хотел отвечать, но не мог противиться требованию отца.

– Ты знаешь, что Френ – патриций?

– Знаю, конечно.

– Ты… – отец на миг задохнулся. – Ты его растоптал…

– Не надо было сопротивляться.

Отец не ответил, повернулся к Френу и медленно опустил свои механические руки ему на грудь. Я сразу понял, что он хочет сделать. Он хочет снять наложенную мною клятву. Для этого его Дар должен быть сильнее моего. Я попытался оттолкнуть его, но в следующий миг отлетел к стене – меня будто лошадь лягнула. Сердце пропустил удар, а затем заколотилось часто-часто, и из носа хлынула кровь. Я лежал на полу и не мог пошевелиться. Вернее, физически мог, но ужас буквально сковал меня. В ушах стоял гул, казалось, колокол Судьбы раскачивался и грохотал у меня в черепушке. Внезапно сделалось холодно, я видел, как завлажнели окна и потекли капли по стеклам.

Отец сдернул магическую клятву с Френа и сказал кратко:

– Ты свободен.

Старик приподнялся, оглядел комнату.

– Где это я? – пробормотал он, вертя головой. – Ничего не узнаю.

– Потому что это комната Миолы, а не твоя.

– Нехорошо… Надо же, как нехорошо вышло. Что девонька обо мне подумает…

Френ завернулся в одеяло, как в мантию, и побрел вон из комнаты. Край одеяла волочился по полу.

Отец подошел ко мне и протянул руку:

– Вставай!

Я медлил. Из всех обитателей Ниена я больше всех обожал Механического Мастера – за то, что он сделал отцу такие жуткие стальные руки, которые двигались почти как настоящие, но своим видом наводили на всех ужас. Ужасное всегда вызывало у меня восторг – до мурашек и легкой дрожи. По вечерам во время празднеств я просил отца, чтобы он поднимал меня на руки вверх и подбрасывал. Я знал, что он всегда добавляет рукам толику магии, отчего вокруг нас собирался холодок, а бывало, капли влаги выступали на металле, или каменных статуях в саду Элизеры.

Но сегодня я опасался брать его за руку, сжимать стальные пальцы протеза. Мне казалось, что он раздавит мою ладонь в своем стальном рукопожатии. И все же я повиновался, не потому что пересилил страх, а потому что не было сил противиться.

Он взял меня за руку – усилие было вполне человеческим, не железным, и ранул на себя, заставляя подняться с пола. Руку не отпустил.

– Первый успех всегда вызывает к жизни необоснованные надежды. Намек на свою исключительность ты воспринял как обещание скорого и быстрого подъема. Взобрался еще только на первую ступеньку, а тебе уже померещилась мраморная лестница.

– У меня уже третий круг! – я дерзко вскинул голову.

– Никто не запрещает тебе подниматься наверх. Но только не по людским головам, Лиам! Не по людским головам.

Он глядел на меня, ожидая ответа. Я молчал.

– Скажи, мой мальчик, чем же тебе так досадил Френ?

– Он меня унизил, – выпалил я почти против воли.

– Унизил? Чем же?

– Он… Он надо мною насмехался.

– Френ насмехался? – отец недоверчиво покачал головой. – Он, случается, может обидно пошутить, но чтобы издеваться над принцем Элизеры?.. – Отец когда-то давно придумал этот титул, и он мне нравился. – Тебе не показалось?

– Я не хочу, чтобы он дальше жил в Элизере. Пусть уезжает к себе домой.

– У него нет другого дома, кроме нашего. У него был сын когда-то, но парень ушел в море на корабле и не вернулся. Френ одинок. Его семья – королевский дом Ниена.

– Мне все равно, пусть уезжает, куда хочет.

– Френ никуда не уедет. Или ты забыл, что Элизера принадлежит мне?

– Тогда мне уехать, да?

– Чего ты боишься, Лиам? Что случилось? – отец положил мне на плечи свои стальные руки.