В моих мечтах дорога темная и извилистая, но наяву я сворачиваю за один поворот, и вот он.¹⁹

Старлинг Хаус.

Окна — пленочные глаза над прогнившими подоконниками. Пустые гнезда свисают с карнизов. Фундамент потрескался и покосился, как будто все это сползает в открытую пасть земли. Каменные стены покрыты голыми, извивающимися сухожилиями какой-то ползучей виноградной лозы — жимолости, которая, как я понял, только и делает, что обретает разум и требует, чтобы ее кормили. Единственный признак того, что внутри кто-то живет, — медленный дым из покосившейся трубы.

Рациональная половина моего мозга понимает, что это место — развалина и бельмо на глазу, которое должно быть осуждено департаментом здравоохранения и сброшено в ближайшую выгребную яму; менее рациональная часть меня думает о каждом фильме о доме с привидениями, который я когда-либо виделf, о каждой обложке книги с горячей белой женщиной, убегающей от силуэтного особняка.

Еще менее рациональная часть меня испытывает любопытство.

Не знаю почему — может быть, его форма напоминает мне иллюстрации Э. Старлинг, все эти странные углы и глубокие тени, как плохо хранимый секрет. А может, я просто неравнодушен к заброшенным и запущенным вещам.

Ступеньки перед домом покрыты матовыми черными листьями. Дверь — это властная арка, которая когда-то могла быть красной или коричневой, но теперь не имеет цвета полуденного дождя. Поверхность покрыта шрамами и пятнами; только вблизи я вижу крошечные фигурки, грубо вырезанные на дереве. Их сотни — подковы, кривые кресты и открытые глаза, спирали, круги и неровные руки, выстроившиеся в длинные ряды, словно иероглифы или строки кода. Некоторые из них я почти узнаю по маминым колодам таро и астрологическим картам, но большинство незнакомы, словно буквы из незнакомого алфавита. В них есть какая-то ненормальность, отчаяние, которое говорит мне, что я должна уйти, пока не оказалась ритуально обезглавленной или принесенной в жертву на каменном алтаре в подвале.

Вместо этого я подхожу ближе.

Поднимаю руку и трижды стучу в дверь Старлинг Хаус. Даю ему пару минут — думаю, ему понадобится секунда, чтобы закончить свою задумчивость, или затаиться, или что он там делает, — прежде чем постучать снова. Я шаркаю по мертвым листьям, размышляя, не вышел ли он покататься, и есть ли у него вообще права. Я пытаюсь и не могу представить, как он практикуется в параллельной парковке с Мистером Коулом на пассажирском сиденье.

Я уже собираюсь постучать в третий раз, когда дверь распахивается в порыве жара, и в ней появляется он.

При дневном свете наследник Старлинг Хауса выглядит еще уродливее: брови ровные и тяжелые над искривленным носом, глаза — как пара шахтных стволов, врытых в меловую скалу. Глаза расширяются.

Я жду, что он скажет что-нибудь нормальное, например Здравствуйте? или Чем могу помочь?, но он просто смотрит на меня в немом ужасе, как человеческая горгулья.

Я беззаботно улыбаюсь.

— Доброе утро! Или день, я думаю. Мы познакомились прошлой ночью, но я решила представиться как следует. Меня зовут Опал.

Он несколько раз моргает, глядя на мою протянутую руку. Он скрещивает руки, но не пожимает ее.

— Кажется, — ворчит он, — я посоветовал вам бежать.

Я улыбаюсь чуть шире. — Я так и сделала.

— Я думал, что подразумевалось «и никогда не возвращаться».

В его голосе столько сухости, столько досады, что моя улыбка на мгновение становится кривой. Я выпрямляю ее.

— Простите за беспокойство, но я здесь, потому что… — ваш чертов дом преследует меня — потому что я беру уроки архитектуры онлайн, и я надеялась сделать несколько фотографий для моего проекта? — Я даже не знаю, есть ли в муниципальном колледже онлайн-курсы по архитектуре, но думаю, что это хороший повод пошарить вокруг, вытесняя из головы дом мечты и заменяя его скучными фактами грязных обоев и скрипучих лестниц.

— Вы хотите сделать… фотографии. Для вашего — его хмурый взгляд углубляется на несколько градусов — архитектурного курса.

— Да. Мы можем поговорить внутри?

— Нет.

Я слегка театрально вздрагиваю, что обычно заставляет мужчин натягивать свитера на мои плечи.

— Здесь довольно прохладно. — На самом деле холодно, это один из тех злых февральских дней, когда солнце никогда не встает, а у ветра белые зубы.

— Тогда, — говорит он, вгрызаясь в каждое слово, — вам следовало надеть пальто.

Мне приходится прилагать усилия, чтобы сохранить голос сладким и глупым.

— Послушайте, мне нужна всего лишь пара фотографий. Пожалуйста? — Я жестом указываю на дом, и холл исчезает в паутине и тенях за линией его плеч. Его глаза следят за дугой моей руки и задерживаются на свежем отблеске крови. Я прячу ее под фартук.

Его взгляд возвращается к моему лицу.

— Нет, — снова говорит он, но на этот раз его тон почти извиняющийся.

— Я вернусь завтра, — угрожаю я. — И послезавтра, и послепослезавтра, пока вы меня не впустите.

Наследник Старлинг Хаус бросает на меня еще один долгий, неприятный взгляд, как будто думает, что я убегу обратно по дороге, если он будет достаточно неприятен, как будто восемь лет работы в розничной торговле не сделали мой позвоночник из сахара и стали.

Я медленно считаю до десяти. Над нами хлопает распахнутая ставня.

Кажется, он борется с собой, губы кривятся, прежде чем он осторожно говорит:

— Это не… не поможет. — Интересно, знает ли он о снах, о том, как я просыпаюсь ночью со слезами на висках и чужим именем на губах? Интересно, случалось ли такое раньше, с другими людьми.

Волосы на моих руках встают дыбом. Я говорю очень спокойно.

— Что может помочь?

— Я не знаю. — По кислой форме его рта у меня сложилось впечатление, что он не любит ничего не знать. — Возможно, если бы вы дали ему время…

Я проверяю телефон, прядь волос выскальзывает из-под капюшона.

— Ну, мне нужно вернуться через двадцать минут, а завтра у меня двойная смена.

Он моргает на меня, как будто не понимает, что такое смена и зачем ее удваивать. Затем его взгляд перемещается куда-то влево от моего и останавливается на этом выбившемся локоне волос.

Ободки его ноздрей белеют. Внезапно он становится не каменным, а словно сделанным из неподвижной воды, и я вижу, как по его поверхности прокатывается ряд эмоций: ужасное подозрение, шок, горе, бездонная вина.

Мне кажется, что он вот-вот закричит, зашипит или начнет рвать на себе волосы в приступе безумия, и я не знаю, бежать к нему или прочь, но он лишь тяжело сглатывает и закрывает глаза.

Когда он открывает их, его лицо снова становится совершенно непрозрачным.

— А может быть, Мисс…?

Мама выбрала себе фамилию в зависимости от настроения (Джуэлл Стар, Джуэлл Каламити, Джуэлл Лаки). Я обычно выбираю ничем не примечательные шотландско-ирландские имена (Маккой, Бойд, Кэмпбелл), чтобы соответствовать своей прическе, но почему-то говорю:

— Просто Опал.

Похоже, ему это не очень нравится. Его рот подрагивает, и он приходит к компромиссу:

— Мисс Опал. — Он делает паузу и очень долго вздыхает, как будто я и мой фартук из Tractor Supply — непостижимое бремя. — Возможно, я мог бы предложить вам работу.

ЧЕТЫРЕ

Артур жалеет об этих словах, как только они слетают с его губ. Он сильно прикусывает язык, чтобы не сказать ничего хуже.

— Работа? — Голос девушки, Опал, звучит ярко, но ее глаза смотрят на него холодным серебром. — В чем она заключается?

— Эм… — Артур обдумывает и отвергает несколько ужасных идей, прежде чем холодно сказать: — Хозяйством. — Он ненадолго задумывается об этимологии этого слова — был ли когда-нибудь дом, требующий такого строгого ухода, как этот? — и вздрагивает. — Уборка, я имею в виду. — Он делает презрительный жест в сторону пола, почти невидимого под геологическими слоями песка и пыли.