Их сын был менее достоин. Он был слабым и эгоистичным юношей, склонным к причудливым рисункам и глупым мечтам. Он отрицал свою судьбу до тех пор, пока мог. Какое-то время он думал, что Дом найдет кого-то другого, более смелого, пока не увидел цену своей трусости.

Линн и Оскар Старлинг умерли в 2007 году. В ту же ночь он принес клятву и стал новым Смотрителем Старлинг Хауса.

Но он дал вторую, личную клятву: он будет последним.

СЕМНАДЦАТЬ

Однажды я увидела старую карту Миссисипи. Картограф нарисовал реку такой, какая она есть на самом деле, но он также нарисовал все предыдущие маршруты и русла, по которым она текла за последнюю тысячу лет. В результате получилась путаница линий и меток, клубок рек, которых больше не существовало, кроме слабых шрамов, оставленных ими. Трудно было разобрать истинную форму реки под тяжестью ее собственных призраков.

Вот так и история Старлинг Хауса кажется мне теперь историей, рассказанной столько раз, что истина затуманивается, улавливаясь лишь в косых проблесках. Возможно, так бывает с любой историей.

Старлинги смотрят на меня со своих портретов, не похожие друг на друга, но все одинаковые. Каждого из них привлекли сюда их мечты, каждый из них связан с битвой, которую я до сих пор не понимаю. Каждый из них похоронен раньше своего времени.

Артур тоже наблюдает за мной. Его глаза красные, глубоко запавшие в неровные плоскости лица. Из его горла снова сочится водянистая кровь, но он держит подбородок высоко поднятым, а позвоночник жестким. Он выглядит холодным и немного жестоким, если не считать легкой дрожи в руках. Мама сказала бы, что это его рассказ.

— Итак, последний Смотритель. Это ведь ты, не так ли? — Мой голос звучит громко в тишине дома. — Что ты имел в виду, говоря «последний»?

— Я имел в виду, — говорит Артур, — что после меня не будет другого Смотрителя.

— О? Ты же не думаешь, что кому-то снятся странные сны о большом пустом доме? — Артур родился в этом доме, но, возможно, я была избрана для него. Может быть, мне не обязательно быть Грейвли, в конце концов. — А ты не думаешь, что, может быть, кто-то придет после тебя…

— Старлинги ведут эту войну уже несколько поколений! — Его руки затряслись сильнее, а тон стал злобным. — Они проливали кровь за это место, умирали за него, но этого недостаточно. Это становится… — Артур оборвал фразу, глядя на портреты с бледными и жесткими губами. — Кто-то должен положить этому конец.

— И это будешь ты. — Пока я смотрю, с его воротника на адскую машину капает немного крови. — А что насчет армии?

Губы Артура становятся еще бледнее, плотно сжаты.

— Мне не нужна армия. Каждый Старлинг нашел новые чары и заклинания, оружие, которое работает против Зверей. Я продолжил их обучение. — Он потирает запястье: большой палец впивается в татуировки так сильно, что становится больно. Ветер скорбно шевелится под карнизом. — Все, что мне нужно, — это пройти через эту проклятую дверь.

В Старлинг Хаусе десятки, а может, и сотни дверей, но я знаю, какую из них он имеет в виду.

— И у тебя нет ключа.

— Нет.

— И ты не можешь взломать замок.

— Нет.

— И ты не можешь, ну, не знаю, взорвать ее?

Его рот подрагивает.

— Я бы подумал, что ты уже знаешь, что законы физики не всегда действуют в этом доме.

Я уже собираюсь спросить, не пробовал ли он «симсим, откройся», когда в голове проносится рифма: она закопала ключ у платана.

— Ты копал вокруг платана? Тот большой, старый, у входа? — Я жалею об этом вопросе, как только задаю его, потому что что, если я права? Что, если я только что вручила Артуру ключ от ада? Мне вдруг безумно захотелось обхватить пальцами его запястья, удержать его здесь, со мной, в мире над головой.

Но Артур издает негромкий раздраженный звук.

— Элеонора Старлинг оставила в этом доме все свои черновики и наброски к этой книге. Я прочитал каждую версию пятьдесят раз. Я рассматривал рисунки под микроскопом и черным светом. Конечно, я копал вокруг платана. — Отчаяние спадает. В его отсутствие он звучит просто устало. — Там ничего нет. Если ключ и существовал, Элеонора, должно быть, уничтожила его. Она хотела, чтобы путь в Подземелье оставался закрытым.

Облегчение накатывает на меня обжигающей волной, слишком сильной. Я сглатываю и говорю, несколько наугад:

— Не знаю. А как же посвящение?

Артур хмурится.

— Нет никакого посвящения.

— Нет… — Я закрываю рот. Может быть, в черновиках и рукописях Элеоноры Старлинг не было посвящения; может быть, Артур не читал более поздних изданий. Я надеюсь, внезапно и отчаянно, что это не так. — Я до сих пор не понимаю, зачем тебе вообще понадобилось туда спускаться. Я имею в виду, посмотри на себя. — Я окидываю его взглядом, задерживаясь на сочащихся красных бороздах вдоль шеи, ржавых пятнах на диване, где кровь засохла и отслаивается от кожи. — Зачем ты все это делаешь?

Маленькие мышцы его челюсти сжимаются.

— Обязанность Смотрителя — владеть мечом, — жестко отвечает он. — Хранить Дом, охранять стены и делать все возможное, чтобы Звери не прорвались к воротам.

Он говорит об этом так благородно, так трагично, как в одной из средневековых баллад, где рыцарь лежит мертвый на поле боя, а его дама плачет над его истерзанном телом. Я представляю, как нахожу его в прихожей или на дороге, с разорванным горлом, но с мечом в руке, и паническая, бессмысленная ярость закипает в моем позвоночнике.

— Ах да, ты же Смотритель, конечно.

Я понимаю, что мой тон перешел от сарказма к искреннему возмущению, что я выдаю игру, в которую мне не стоит играть, но мне все равно.

— Это твое право по рождению, я забыла. — Он вздрагивает от этого слова, глаза белеют. — Ты должен был поклясться в полнолуние? Была ли кровавая жертва? Потому что мне бы не хотелось услышать от Лейси Мэтьюс, что она сказала мне это…

— Прекрати. — Он говорит это очень тихо, повернув лицо так, словно обращается к адской кошке, все еще свернувшейся у него на коленях.

— Ты хочешь умереть, ты так решил? — Я с легким удивлением обнаруживаю, что стою на ногах, пальцы скрючены в кулаки, ребра кричат. — Потому что очень на это похоже. Ты мог позвонить мне, мог… не знаю… спрятаться в шкафу или убежать…

— Я звонил. Я говорил тебе. — Он не кричит, но в его голосе есть хрипотца, которая заставляет меня думать, что он хотел бы этого. Его черты белы и искажены, агрессивно уродливы. Я отстраненно замечаю, что именно так выглядит Артур, когда он действительно злится, а не просто притворяется. — Родители не отпустили меня в школу, и я сбежал. Потому что мне надоело жить в истории с призраками, потому что я хотел нормальной жизни со шкафчиками и дурацкими рабочими листами, и какое-то время я думал, что мне это удалось. Мне удалось сбежать. Два года я вообще не видел снов.

Мне пришло в голову, что мне было около двенадцати, когда он убежал в школу. Что мои сны начались как раз тогда, когда Старлинг Хаус потерял своего наследника. В моей голове разворачивается целая череда что-если и могло-бы-быт, альтернативная жизнь, где я взяла в руки меч вместо Артура. Я пресекаю это.

— Я вернулся домой, потому что мне позвонил городской комиссар и пожаловался. Мои родители перестали забирать продукты, видишь ли, и все это гнило за воротами, привлекая паразитов. Он сказал, что это общественная неприятность.

Я вспомнила, как холодно, нехотя, Бев ответила, когда я спросила ее о Старлингах. Как мальчик не звонил в полицию в течение нескольких дней после смерти родителей. Как он не проронил ни слезинки, а просто сказал коронеру, что ему уже пора ужинать.

В то время эта история меня напугала. Сейчас я не чувствую ничего, кроме ужасного, знакомого горя. Я помню свой первый прием пищи после аварии: констебль принес мне Хэппи Мил, и я сидела, уставившись на яркую коробку у себя на коленях, напечатанную улыбающимися, неуклюжими мультяшками, и сразу поняла, что слишком стара для этого. Последние минуты своего детства я провела, умирая на берегу реки в холодном свете электростанции, мечтая о теплых руках, обхвативших меня, а когда проснулась на следующее утро, то уже переросла эти юношеские фантазии.