Любить, любить…
Как в омут! Ввысь низринув
Всю без остатка душу! Суд творить…
Кто без греха – припомнят ей Ирину
И нож сумеют в спину сотворить.
И только ангел с лёгкими крылами,
Любя, любя её, в даль вознесёт
Дням неподсудную! Стоит углами
В Борисоглебском изморозь высот.
Не ждать, не ждать – любить –
как нянчить, нынче
В свершающийся миг, на глубину
Сикстинской Рафаэля и в Да Винчи
Вдаваться взглядом… Больше не верну
Себя в кондовый мир, где крылья остро
Блестят, как бы в размахе лебедей,
Стяжают крик… Снам нужен отдых, остров!
Пусть омывается прощаньями людей.
Любить, любить… Рукой вдоль эшелона,
Оглохшею славянкой… Марш разлук
Литаврами грохочет, непреклонна
Жизнь к машущим ладоням тысяч рук.
И целовать кромешный воздух залпа
Салюта, в холод лютый над Москвой.
На небо, вместо всех иконок, взял бы
Лицо её и отблеск заревой…
Но бой идёт: в распадке под Донецком…
И скомкан почерк… Двадцать первый век –
Любить по-русски – жизнь во взгляде детском
И «Жди меня!», и смерть – горячий снег
Бросает с неба, крупным снегопадом
Усыпан почерк писем и блиндаж…
Любить, любить… Бессмертье смерить взглядом…
И, вдруг, стихами должное воздашь :
Карандашу, краюхе света, тонкой,
С воронками, оглохшей тишине…
Лишь выскулилась, будто собачонкой,
Взмывающая в полночь в стороне –
Горсть мин, иль это раненные вскрики?
Молчание слилось с дремотой глаз.
Льнул сон волною к острову Маврикий…
И сонм раздумий в темноте погряз.
Любить, любить… Художественно просто…
В огонь и в воду! Брода нет в огне!
Актриса. Сцена. Маленького роста.
И свечи пляшут пламенем в окне
Давно не существующего дома
Давно живущей на страницах книг
Страны и странна истины истома,
И странник-тополь каплями поник…
Влюбиться – в снег иль в смерть – напропалую!
Ни дня, ни часа без любви – приказ
Марины: я в рассвет расцвет целую:
Целую ночь неугасимость глаз –
Предмет сиянья, внутренний огарок…
И только тонкий свет, и только ты
От шага в высоту спасаешь, марок
Заснеженный осколок красоты.
Огни горящих чувств – дотла сгорели :
Эпоха, дом, страна, любовь одна
Осталась на земле… Дворец Растрелли
Стал Эрмитажем, в Зимнем – днём видна
Седая ночь, от края и до края…
– Люби её, всем сердцем, до конца…
Луч солнца, понемногу умирая,
Сойдёт, как тень с любимого лица,
С последних строк, со стен и с вертикалей
Спокойных подвигов, спонтанно уступив
Последним сумеркам, в которые стекали:
Слезинки радости и острых звёзд мотив…
4.
Перевод с небесного на русский
Когда-нибудь каждое, каждое сердце
свершит свой последний удар.
И речь, продолжая себя, владея распахнутым голосом,
глаз немотою глубокой
И даже улыбкою вниз уголочков Джоконды,
Вдруг, в рифму вступая,
Колонной сипаев :
Наёмники неба – слова…
Засыпая,
в счастливом неведенье,
В выси, как кондор,
Огромными крыльями вычертив Анды,
Речь реет над миром,
Ей с неба команды
Лучами, морзянкой мелькающих листьев,
Доносят – веления…
Мордочка лисья –
Проклюнулась в свежем осеннем покрове…
Вот так, вдруг, по-детски,
Совпавши по крови –
С людьми, у которых сердца ещё бьются
Об двери забытые, выпали блюдца
Из рук, ярко, кажется, грохнулись об пол!
А кто-то за стенкою – топал и топал…
И тополь изрубленный где-то в Трёхпрудном
В поленнице нынче…Как высказать трудно
Упавшие вдребезги смыслы – как дети –
К ручонкам всех кукол свели нас зачем-то…
Идёшь… Под шагами темнеет Квинченто:
Луна на ожившие ночью полотна
Взирает…Уставший, счастливейший, потный;
В расцвете сомнений и тайного жара,
Высокий в огляде, походный, поджарый –
Творец… Обрамляет свечой мастерскую…
Спит речь озарённая…Мне бы такую.
А речь всё уводит, уводит, увидит
Высокие дебри, пусть дрогнут ресницы,
Пусть падают капли и память приснится…
А может быть что-нибудь всё же, ух, выйдет
Из этого странного эхом захлёба?
Стоять бы : за мёрзлой картошкой, за хлеба
Краюхою, ухаю, охая, об пол
Тяжёлый мешок, кто-то топал и топал
За окнами века Двадцатого или
Вы «Повесть о нежности» всю позабыли?! –
Воскликнула Речь, неизвестно откуда…
И барскою с плеч – дар словесного чуда –
Берите, возьмите, задаром! -Не надо…
И долго ещё вековая прохлада
Шаталась по дому снесённому всуе,
И чёрным на белом портреты рисуя,
Блаженная речь, малахольная дева –
Пугала, на чашках гадающих девок,
Чудным бормотанием…
– Что здесь творится?!
И Речь, заплетаясь: На озеро Рица
Приедет автобус, так, в Семьдесят первом
Там мальчик, он станет…посыльным иль нервом,
Протянутым между Москвой и Мариной,
И память о повести в книге старинной
Лучи осветят – первых звёзд Ориона…
И живы, все живы! И тополя крона
Укутает тенью их всех, и улыбки
Сияют, прощайте, рассвет близко, зыбкий
Туман – всё объёмнее, глубже и гуще…
(1) И гаснет экран
со строкою бегущей.
(2) И гаснет экран,
за строкою бегущий.
Цикл «Февраль»
1.
Как гуща звёзд, ночующих над веком,
Обожжена молчанием моим –
Души безветрие – цыганский взмыв Алеко*
Над плоской плотью скучных пантомим –
Так груда мыслей, жадных и ослепших
От пламени свечи – кромешный вид:
Идут сгоревшие надежды пеших,
Дымами пепелищ простор обвит –
Сошла на нет, умолкла, прекратила
Доверие к реальности, свелась
К мерцаниям, как будто сжёг Аттила
Упавший облик Рима, будто связь
Земли и неба, догорев, исчезла:
Опоры нет, сорвался в высоту
Мятежный взгляд, из-под удара жезла –
Сноп искр! Я древом древности расту
В пространстве : без углов, без форм, без розни,
Где всё условно, будто облака.
В разгар улыбки делаясь серьёзней,
Не ведая что значит далека
Любая суть иль образ сути, стану
Великой оторопью, обмороком, сном:
Будто фонтан, взметнувший струй султану,
Будто вода, вдруг, ставшая вином,
Прозренья всплеск – всё в наших силах в этом
Обычном дне в начале февраля!
Я возношусь, шагнув в окно, поэтом,
Листаю ночь крылами журавля –
Высокий воздух… Я скликаю словом
В чертоги слов – всех потерпевших ввысь,
Счастливых, обживаясь в небе новом,
Вдруг, вижу как, откуда ни возьмись,
В глубокой высоте витает что-то
Такое… мы зовём это полёт?
