Обрывки мыслей скакали, обгоняя друг друга, по сумасшедшему треку с необъяснимыми препятствиями, словно соревнуясь в фантасмагорическом стипль-чезе: «Убийство Василия – “чеченский вирус” – откуда все же на тряпке взялась пуля? – “подарок” с посвящением Макарычева – книга “Зеро” – расстрелянные рэкетиры – перерезанное горло Макарычева – испорченные дискеты – пистолет “зауэр” – “подарок” на моей книжной полке – пуля – какие-такие неизвестные гости побывали в моей квартире? – пустой сейф в банке – посвящение Макарычева на чертовых “Ритуалах смертной казни” – загубленные файлы – “Озеро” - “Зеро” – скоропостижное бегство Тайлера из Москвы – зачем он забрал с собой наши пленки? – мой номер в телефонном аппарате Василия Андреевича – калибр семь-шестъдесят-пять – Валентин хранил свою заветную дискету у себя дома - Света тоже хранила дискету у себя дома – открытое окно в квартире Василия Андреевича: могло ли такое примерещиться? – убитые мальчики – почему??? – полное уничтожение всех копий “Черной книги” – кто??? - Аль Берт причастен к резне в мотеле или нет? – кровь, очень много крови – мерещится какая-то могучая организация – могучая и необъяснимо деликатная: почему они меня не трогают? – почему??? – что за метода: тайные посещения квартир, подбрасывание вируса, ликвидация рэкетиров? – кровь – а меня не трогают – всесильные, но скромные – ходят вокруг на цыпочках – почему??? – но Макарычева зарезали, как цыпленка – а может, то убийство из другой оперы? – опера – люди гибнут за металл, Сатана там правит бал – на цыпочках, на цыпочках, кровавые следы – “Час карандашный, час ночной. По небу шел потоп чернил, и кто-то страшный за стеной безостановочно ходил” – это из моих ранних опусов – когда-то я писал стихи – кто же они такие, страшные за стеной? – кровавые цыпочки – дипломату дают месячный внеочередной отпуск посреди года, сказка – для потрошителей дискет и компьютеров не существует запертых дверей, сказка – я сам ограбил свой собственный сейф, сказка – пуля – сейф – пленки – вирус – кровь – кровавый “Ауди” – кровь – запах тины – откуда здесь запах тины?..»

Сергей почувствовал, что у него намокли усы. Он провел рукой по верхней губе и уставился на ладонь. Пальцы были липкие и красные. Странно, собственная кровь не должна пахнуть. Набрякший мозг нашел-таки выход из черепа – не через слезные протоки, а через ноздри.

Из носа Сергея обильно текла кровь. Самолет шел на снижение.

Час в аэропорту Сиэтла Сергей потратил на то, чтобы привести себя в порядок и хоть в какой-то степени уравнять давление, распиравшее голову изнутри, с ртутной тяжестью атмосферного столба.

В туалете зала ожидания было необыкновенно чисто, светло и тихо, гул самолетов сюда не долетал, пахло фиалками. Посреди сверкающих зеркал, кафеля и никелированного металла стоял потный взъерошенный человек с болезненно-красным лицом и яростно фыркал в белоснежные салфетки, после чего они теряли девственность да еще покрывались менструальными пятнами. Потом человек блаженно мочил волосы в раковине и сушил их под электрическим полотенцем. Потом исполнял нечто вроде арагонской хоты, склоняя голову вправо и влево и прыгая то на одной, то на другой ноге; сходство с купальщиком, вытрясающим воду из ушей, было весьма относительным. Потом он стоял, обессиленно привалившись к стене, и глубоко дышал: зеркала кружились вокруг него, словно после взлета очередного «Джамбо» аэропорт принимался вертеться волчком. Потом человек понял, что к нему вернулся слух: пробки не вылетели наружу, а просто рассосались, – и он с облегчением подумал, что небывалый террористический акт в самолете все же не состоится.

Оставшаяся часть пути прошла незаметно, если не считать того привычного обстоятельства, что большая часть «новых русских», летевших этим же самолетом, чтобы вкусить калифорнийских развлечений, нажралась, как скифы, и храпела немилосердно. Впрочем, скифы именно этого рейса были из какой-то особенной тьмутаракани. Они основательно потрудились в самолете: по всем салонам валялись разорванные обертки, пустые пивные банки, опорожненные бутылки, пластмассовые стаканы, огрызки фруктов и банановые корки. Некоторые кресла были изгвазданы невнятными жидкостями, и обивка их обрела алкогольную отдушку. Сергей был поражен: такого он не видел ни на одной авиалинии мира. Даже не всякий московский вокзал может похвастаться подобным бардаком. Стюардессы остервенели и перестали не только улыбаться, но и разговаривать. Тем не менее долетели…

Из терминала Сан-Франциско Сергей вышел уже почти мыслящим существом.

Какие странные штуки выделывает память – то ли моя, то ли Сергея. Я прекрасно помню, что стихов со словами «час карандашный, час ночной…» я от него не слышал, хотя эпитет «карандашный» у Сергея – из любимых. Когда-то Сергей часто читал мне свои стихотворные произведения (которые не любил и не хотел публиковать) и, как мне кажется, продолжает писать стихи и сейчас, несмотря на снисходительно-презрительное отношение к «ранним опусам».

То стихотворение, которое я запомнил наизусть и которое Сергей зачем-то исказил, бормоча во время полета (а может, болезнь исказила?), выглядело так:

Как странно: соприкосновение

с давно прошедшим воскресеньем.

Дождь незаметно моросил.

Кончался выходной.

И кто-то старый за стеной

потерянно ходил.

Как странно: разочарованье

в вещах, которым нет названья…

В слезе дождинки на стекле,

в желании весны,

в неискренности тишины,

родившейся во мгле.

Какие странные минуты

прихода ночи… Почему-то

встать лень, и лень зажечь огонь.

Куда-то делся день…

И только женская ладонь

способна снять мигрень…

Простуда держалась еще день, но потом все-таки сдалась, уступив натиску тайленола, который американцы считают средством от всех болезней. Сергей купил лекарство в аэропорту. Насчет всех болезней – вопрос спорный, однако с сопливым наводнением тайленол справляется хорошо, особенно если принимать его по две пилюли каждые три часа. Именно так Сергей и вылечился.

Приезжая в Калифорнию, Сергей всегда останавливался у своих друзей, которые уже много лет жили в Сан-Хосе. Это была скромная русская еврейская семья, одна из многих, выпихнутых из России нуждой, обидой и страхом.

Волна эмиграции, которая их подхватила, обернулась коньком-горбунком. Помыкавшись в Вене, они все-таки не поехали в Израиль, а сиганули через океан, потом через Американский континент, и Калифорния спокойно и профессионально приняла их, потому что они были спокойные и профессиональные люди и к тому же владели профессиональными языками. Мира получила работу в колледже, где стала преподавать математику, универсальный язык общения ученых, а ее муж Яков и сын Алик, классные знатоки языков программирования, со временем завоевали неплохие места в двух солидных компьютерных фирмах.

Я плохо представляю себе Миру и Алика, на видеопленке они почему-то не запечатлелись, зато Яша появляется на экране много раз, и внешность у него выдающаяся. Больше всего он похож на английского короля Эдуарда VII – такое же породистое лицо, такие же выпуклые умные глаза, высокий лоб, волосы расчесаны на прямой пробор, усы, треугольная борода. Если положить рядом их фотографии – просто близнецы-братья, хотя у одного за плечами Саксен-Кобург-Готская династия, а у другого – много поколений ростовских, а еще раньше виленских, а еще раньше варшавских евреев.

Семья королевского двойника жила в большой квартире в кондоминиуме, где все трое постепенно наладили естественный и уверенный быт, и Сергей, наведываясь к ним раз, а то и два раза в год, обретал там необыкновенный покой – чувство, давно потерянное в сумасшедшем московском ритме.

Яков, как обычно, встретил Сергея в аэропорту. Они спустились на лифте в гигантский паркинг, где Яша - тоже как обычно – довольно долго искал свою машину; он никогда не трудился запомнить номер парковочного места. Наконец машина отыскалась, они сели, и тут Сергей заволновался.